Прошло, наверное, еще с полчаса, когда она, наконец, вернулась и присела рядом со мной.
– Мне холодно.
На ней был лишь трикотажный свитерок, который спереди оказался к тому же мокрым. Я молча снял с себя рубашку, оставшись в одной майке, и набросил рубашку на Верины плечи, игнорируя ее полный изумления взгляд.
– Ты же замерзнешь…
– Главное, чтобы ты не заболела, – махнул я рукой, ощущая под кожей топот мурашков.
Вера натянула верх рубашки на голову, как покрывало и распахнула ближнюю ко мне полу:
– Иди сюда. Используем рубашку, как эскимосское иглу. Будет теплее. Я нырнул с головой под откинутую Верой полу, но, поскольку для двоих рубашка была все же маловата, мы практически уперлись друг в друга носами.
Минута горячего шепота, когда уголком своих губ я чувствовал движение ее рта, показалась мне столь нестерпимой и провокационной, что в следующую минуту я сдался. Верины губы пахли рекой и чуть-чуть алкоголем, который почему-то захотелось распробовать.
Слегка ошарашенная, Вера, наконец, раскрыла губы, и я вновь ощутил то предсмертное головокружение, как в лесу под Швепнитцем. С той только разницей, что вокруг ничего не рушилось, а напротив – стремительно нарастало: из воды, холодного сентябрьского воздуха, в котором смешались запахи пота от моей рубашки и легкая горечь рябины.
Мы едва добежали до моего «кабинета», который я даже не закрыл на ключ, чтобы вновь, но уже в тепле, пуститься в исступленное головокружение, без слов, лишних движений, за исключением моих, когда я осторожно снял с Веры свитерок.
До конца раздеть она себя не дала.
– Пожалуйста, миленький, – шепнула Вера, превозмогая дрожь, когда мои ладони поднырнули за поясок ее джинсов. – Только не сегодня, прошу тебя, очень прошу…
***
…Через четыре дня за мной приехали из районной прокуратуры. Сделано все было достаточно деликатно, за что я до сих пор благодарен сопровождавшим меня ментам.
Мне дали возможность сделать необходимые распоряжения по кухне, спокойно собраться и даже обставить мой отъезд так, будто бы в районе возникла необходимость выдать мне полагающуюся шеф-повару медицинскую книжку.
Следователь прокуратуры положил передо мной заявление побитого мною завхоза и заключение местного травмопункта, из которого следовало, что у завхоза сломано ребро и зафиксирован «ушиб сердечной мышцы».
– Тебе не повезло, – почему-то с сожалением вздохнул следователь. – В присутствии трех свидетелей ты немотивированно нанес гражданину М. телесные повреждения средней тяжести. А это – от трех до пяти лет.
– Меня отправят в СИЗО?
– Да бог с тобой, – рассмеялся следователь. – Езжай в Москву под подписку. Пределы области рекомендую пока не покидать.
– У меня еще здесь остались дела.
Следователь вздохнул, и устало прошелся по кабинету.
– Ты что, не понял? У потерпевших есть папы с мамами. Тебе срок светит. Езжай в Москву.
Еще через несколько дней, благодаря вмешательству нашего декана, дело было закрыто. Завхоза и шеф-повара отчислили с факультета за нарушение «университетского Устава». Авторитета нашего декана хватило, чтобы противостоять давлению «сверху», устроенному родителями отчисленных.
Веру после той памятной ночи я увидел только в декабре. Она пришла в комнату в моем общежитии, но поскольку там вился народ, предложила поехать к ней.
Мы вышли на улицу, где я поймал такси, посадил Веру на заднее сиденье и, дав водителю денег, попросил отвезти ее по указанному адресу.
Очень хорошо запомнил ее взгляд, полный недоумения, хотя вопросов к самому себе у меня было, наверное, гораздо больше. Это сейчас я поумнел (или заматерел, если угодно). Хотя вряд ли скажу с полной определенностью, почему мне запомнились подобные Вере девчонки. То ли слишком глубоким был омут, накрывавший меня с ними с головой. То ли так она и проявляется – до конца не реализованная любовь.
Я и смерть моя
Когда я умер и превратился в скелет, меня вместе с другим скелетом почему-то выставили в музее Принстонского университета. Вот стоим мы рядышком и пялимся друг на друга пустыми глазницами. Наконец, я говорю на чистом английском:
–Здравствуйте, меня зовут Марат. А вас?
–А меня – Марта.
«Как я сразу не догадался, что это женский скелет», – пронеслось в моей пустой черепушке.
–Ну что ж, – сказал я, – раз познакомились, давайте поговорим.
–Давайте, – согласилась Марта.
–Опишите, какой вы были при жизни.
Марта немного помедлила, словно соображая, как бы точнее себя описАть.
– Ну, в общем, небольшого роста, стройненькая, рыжеволосая. А глазау меня были зеленые.
–А лицо? Можете описАть лицо?
Марта еще чуток помедлила.
–Я была очень красивой девушкой. Черты лица тонкие. Нос курносый. И – белые-белые зубы.
В подтверждении своих слов Марта щелкнула челюстью, в которой действительно было полным-полно великолепных зубов.
–Знаете что, Марта, – вдруг предложил я, – давайте отметим наше знакомство и где-нибудь выпьем.
Метрдотель ближайшего ночного ресторанчика буквально потерял дар речи, когда в дверях заведения появились два скелета.
– Бутылочку красного, французского, – потребовал я у остолбеневшего официанта. Когда вино было разлито по бокалам, я с чувством произнес: «За нас, Марта!»
Мы чокнулись, крепко сжимая костяшками пальцев бокалы, и залпом выпили. Поскольку вину, мягко говоря, некуда было вливаться, оно тут же оказалось на белоснежной скатерти.
–Не беда, – нашлась Марта. – Давайте представим, что в пустых бокалах вино, которое мы пили при жизни, и попытаемся выпить снова.
Предложение Марты сработало. Я почувствовал легкий шум алкоголя в голове, да и Марта, как мне показалось, зарделась румянцем.
–Официант, – вновь позвал я, – принесите нам тарелки и приборы!
Когда заказ был исполнен и мы, скрежеща вилками и ножами по поверхности пустых тарелок, смаковали воображаемое мясо, я поинтересовался:
– А почему, Марта, вы не спросите, каким я был при жизни?
Марта помедлила, пережевывая особо сочный кусочек «бифштекса», потом спросила:
– Каким вы были при жизни, Марат?
Отложив в сторону приборы и промокнув зубы салфеткой, я стал рассказывать:
– Я был неотразимым парнем. И физически, и интеллектуально. Это сочетание существенно портило мне жизнь. В том плане, что женщины не давали проходу. Я всячески старался их избегать, но тщетно. Как бы вы сами, Марта, реагировали, увидев высокого, мускулистого брюнета с синими глазами, лицо которого, к тому же, выражает недюжинные умственные способности?
– Не знаю, Марат, – вдруг смутилась Марта, потупив взор. Мнев этот момент очень захотелось еёприобнять со всеми последующими делами, но я быстро и с сожалением вспомнил, что мы всего лишь скелеты.
– Однажды, – продолжал я, подавив вожделение, – я отказал девушке своей мечты. Ее настойчивые и назойливые притязания были столь физиологичны, столь плотски, что камня на камне не оставили на образе женского идеала, который рисовался в моем воображении. Все кончилось тем, что девушка вышла в окно на двадцать четвертом этаже.
– Ну, может, не стоило отвергать ее любовь, – еще больше потупившись заметила Марта и быстро добавила: – Нам пора.
Мы вышли из ресторанчика так же, как и вошли – под молчаливые взгляды шокированных официантов и метрдотеля. На улице стояла глубокая ночь, и было довольно зябко. Заметив, что Марта ежится, обхватив
