камерой бор и, кажется, что-то разглядел между сосен.
Ближе…
Еще ближе…
Смиренные кладбИща, вроде этого, одного на несколько полузаброшенных деревень, всегда вызывали у меня ощущение столь же смиренного любопытства. Судя по одному из захоронений, датированному 1940-м годом, кладбище возникло еще до войны. А от самой войны в бору остались курганы, на которые устанавливали орудия. Сначала это были наши, которые долбили по немцам, прущим с противоположной стороны Волги по направлению к Ржеву. Потом – немцы, расстреливающие наступающую Красную Армию по январскому льду… Волга в этих местах, разлившаяся на два огромных озера под названием Волго, до сих пор выбрасывает на прибрежный песок обломки костей. А в перемычке между озерами, являющейся, по сути, руслом Волги, в одном приметном месте на 12-метровой глубине покоится 45-миллиметровая пушка. Говорят, что, собственно, это кладбище и стало кладбищем, когда к нескольким сиротливым могилкам добавились многочисленные воинские захоронения. Останки военных потом перенесли. А этот песчаный пятачок в прибрежном бору и по сей день остается местом смиренного упокоения как поживших своё, так и преждевременно ушедших.
Я шел вдоль скромных оград и столь же скромных и ухоженных могил, останавливаясь время от времени, чтобы смахнуть с лица паутинки бабьего лета, которые почему-то вызывают у меня ассоциации с закатом. Сентябрь, какими бы солнечными не были его дни, тускл и тосклив. Он наполнен такой же печальной безвозвратностью, как угасающий день, как проходящая жизнь. Чего в нем не хватает – так только иного измерения, в которое уже шагнули те, кто лежит здесь под аккуратными холмиками и надгробными цветниками. Но вот ведь чудеса: поблескивающие на солнце паутинки не притормаживают ритма сердца, а напротив – разгоняют его. И ты вдруг слышишь самое невероятное – тихий шепот собственного дыхания. Слышишь и даже отчетливо различаешь слова:
"Быть или не быть? Вот в чем вопрос… Любая божья тварь, невольно или вольно, небытие отвергнет в пользу бытия. И корнем прорастет, ломая камень, и жабры обретет, войдя в глубины вод… " .
Я умер, как хотел
Я умер так, как и хотел – в маленькой хижине, у подножия горы Сыгань, всеми прощенный и всех простивший, в возрасте восьмидесяти шести лет.
Это началось около одиннадцати ночи, когда перед глазами возникла какая-то бездна (или бессвязный сон), и замелькали цветные картинки с полузнакомыми лицами.
Я попытался сосредоточиться на ощущениях, какими была наполнена моя жизнь. Но мельтешащие картинки мешали детально воспроизвести прошлое.
«Так устает память», – подумал я с горечью, совершенно четко рассматривая пространство памяти, как плоть с разветвленными нитями сосудов и нервов. Временами эта картина сменялась другой, очень похожей на срез камня, испещренного паутиной мха и корешков. Я оцепенело задерживал это видение в воображении, которое печаталось четче и четче, а затем вдруг исчезало в темени провалов. Это мучило, стесняло дыхание и расщепляло мысль. Я словно дробился на тысячи мелких осколков, ощущая себя в разных измерениях.
«Господь, безусловно, велик, – с затаенным в душе удивлением подумал я, – но есть, видимо, сила более серьезная, коли человек в судный день перестает себя ощущать. Но если это так, то почему теперь я выше травы, но ниже мрачного Сыганя? Или всему есть предел и собственная мера?»
Словно услышав мои мысли, неведомая сила, напряженно идущая от земли и близких холмов, подхватила меня и бережно понесла ввысь, к проваливающимся звездам. Я только отрешенно увидел, как округлилось всё вокруг, уменьшилось, как уплыла из-под ног хижина и заржавшая в загоне кобыла. Совсем близко скользили смятые складки хребта; из бездонных пропастей несло замогилью и сыростью. Я лишь плотнее укутался в овчину и закрыл глаза, ощущая налетевшую стужу и головокружительную высоту.
Все смешалось в моем сознании: потеря тверди под ногами, совершенно тайный, еще не постигнутый полет меж ущелий в предутренней синеве, и далекий, идущий то ли из Вселенной, то ли от спящей земли звук, чистотой и пронзительностью напоминающий свист ветра в камнях. Я открыл глаза, ощутив запах снегов и склизкую твердь под ногами.
Несомненно, то была вершина Сыганя – высокая грудь земли, бьющая стужей и изнуряющая пустынностью. Я поднял голову, стараясь разглядеть в смерзшемся пространстве голубые бляшки звезд, и разочарованно подумал, что это действительно так: земля велика и сила ее велика, сумевшая поднять человека над высшей своей твердью. Но сила земли, как и сила жизни, видимо, имеет предел, ибо то, что беспредельно и недосягаемо земному разуму – там, в вышине, среди звезд и планет, в боговых небесах, жилище вечности. И только всесильная мощь смерти способна вознести в небытие космоса, не подвластного силе земли.
Едва я так подумал, как почувствовал, что камни, на которых я стоял, пружинисто меня оттолкнули, и сила более цепкая и страшная, нежели та, что подняла меня на шапку Сыганя, понесла еще выше – сквозь клочья облаков, в совершенно остекленевшую черноту. Но я уже не ощущал холода, не ощущал безвоздушности космоса, как и тайных сил, рвущих меня к разным орбитам.
Я просто умер.
__________________________________
Автор фото на обложке – Марат Абдуллаев (Дунduk)
