— Ты и есть Иоав, — спросил я, — бывший главный военачальник?
Старик едва заметно шевельнулся и проговорил:
—Да. Я уставился на него, не веря собственным глазам: неужели передо мною тот легендарный герой, который некогда взял штурмом Иерусалим, считавшийся столь неприступным, что его могли якобы защитить хромые и слепые, который покорил Сирию, Моав, Аммон и Амалик, царей филистимских и сервского царя Адраазара, который убил Авенира, начальствовавшего над войском при царе Сауле, и Авессалома, сына Давидова?
Иоав жалобно спросил:
— Тебя послал Ванея, чтобы мучить меня? Он совсем скорчился и захныкал, как больной ребенок.
— Я Ефан, сын Гошайи, — ответил я, — писатель и историк; пришел сам по себе, чтобы задать несколько вопросов насчет дел, которые мне не вполне ясны.
— Почем мне знать, что ты не подослан Ванеей с целью обернуть потом мои слова против меня же самого, чтобы насадить мою голову на кол, а тело прибить к стене Иерусалима, который я взял штурмом и отдал Давиду?
— Ведь ты сам был когда-то власть предержащим, — сказал я, — одним из тех, кто решает, умереть человеку насильственной смертью или мирно дожить свои дни, Я же решаю, каким будет человек после смерти, в глазах потомков, предстанет он перед ними через тысячелетие слабоумным стариком, который пускает слюни и мочится в штаны, или же солдатом, который мужественно и достойно глядит в лицо судьбе.
Руки Иоава перестали дрожать. Он встал, подошел ко мне, источая вонь, и сказал:
— Я всегда был солдатом и честно выполнял приказы. Но царь Давид проклял меня на смертном ложе и велел Соломону: «Поступи с Иоавом по мудрости твоей, чтобы не отпустить седины его мирно в преисподнюю». Представляешь, он проклял меня за убийство его сына Авессалома, и Авенира, сына Нира, и за другие убийства, которые я совершал по его приказу. О, сам он не поднимал руку на человека, ни капли крови не пролилось на пояс вкруг его чресел и на обувь его. Он предпочитал убивать чужими руками.
— Значит, это Давид велел убить царя Саула, а также Ионафана, с которым он заключил СОЮЗ?
Иоав почесал грязную бороду.
— Суди сам. Говорю лишь то, что видел и слышал. На третий день по возвращении Давида в Секелаг туда прибыл и тот амаликитянин. Одежда разодрана, голова посыпана пеплом, вопит: «Войско Израиля побежало со сражения, и множество народа пало и умерло, и умерли и Саул и сын его Ионафан». Давид, окруженный свитой, спрашивает амаликитянина, видел ли тот собственными глазами, что Саул и Ионафан мертвы. Он отвечает: «Господин мой знает, что я верный слуга его и всем ему обязан, а потому скажу чистую правду. Я случайно пришел на гору Гелвуйскую и увидел, как Саул стоит там, опершись на копье, а вражеские колесницы и всадники уже совсем близко. Тут Саул оглянулся назад и, увидев меня, позвал меня. Он сказал мне: „Кто ты?“ И я сказал ему: „Я — амаликитянин“. Тогда он говорит: „Подойди ко мне и убей меня, ибо силы покидают меня, но жизнь еще есть во мне“. И я подошел к нему и убил его, ибо знал, что он не останется жив, и взял я венец, бывший на голове его, и запястье, бывшее на руке его, и принес их сюда, чтобы господин мой наградил меня за службу».
— И что же сделал Давид? — спросил я.
— Взял венец и запястье, посокрушался о Сауле и Ионафане, а потом повернулся к амаликитянину и говорит: «Как не побоялся ты поднять руку, чтобы убить помазанника Господня?» Амаликитянин побледнел, бормочет что-то, Давид же продолжает: «Кровь их на голове твоей, ибо уста твои свидетельствовали на тебя». Он приказал охране убить амаликитянина.
Меня зазнобило, я понял, что аэндорская ведьма сказала мне правду об убийстве Саула и о причастности Давида к этому убийству, поэтому я спросил Иоава:
— Похоже, Давид и впрямь повинен в смерти Саула, а?
Не успел Иоав ответить, как послышались голоса и тяжелые шаги. Иоав съежился, руки его затряслись, изо рта потекли слюни. Ванея вошел и рявкнул:
— Опять за свое, Иоав, не угомонился еще?
Потом он повернулся ко мне: — Про амаликитянина рассказывал?
Иоав бросился наземь, принялся целовать ноги Ваней. Тот дал ему такого пинка, что Иоав отлетел в угол.
— Гляди, — проговорил Ванея, — вот эта развалина некогда держала в кулаке целое царство. Так что же ты, хитроумный и двуличный Ефан, хотел выведать у него?
Я поклонился, но промолчал.
— Не упрямься, — сказал Ванея. — Или ты хочешь, чтобы я выбил ответ из Иоава?
— Вопрос касался кончины царя Саула, а также Ионафана, с которым Давид заключил союз.
— Иоав, — позвал Ванея. — Поди сюда.
Иоав пододвинулся ближе.
— Расскажи-ка, кто убил царя Саула и Ионафана! — приказал Ванея.
— Ионафана, и Аминадава, и Мальхиуса, сыновей Саула, убили филистимляне, — устало проговорил Иоав. — И битва против Саула сделалась жестокая, и стрелки из луков поражали его, и он очень изранен был стрелками. И сказал Саул оруженосцу своему: «Обнажи твой меч, и заколи меня им, чтобы не пришли эти необрезанные, и не убили меня, и не издевались надо мною». Но оруженосец не хотел, ибо очень боялся. Тогда Саул взял меч свой и пал на него. Оруженосец его, увидев, что Саул умер, и сам пал на свой меч, и умер с ним.
— Откуда знаешь, что все именно так и было? — спросил Ванея.
— Начальник отряда филистимских стрелков, которого я позднее взял в плен и допросил, поклялся мне всеми богами, что видел это сам; кроме того, он видел какого-то парня, который выскочил из кустов, забрал у мертвого царя венец с запястьем и скрылся, пока филистимские стрелки добрались до царя.
— Получается, — заключил Ванея, — что ни в крови царя Саула, ни в крови Ионафана Давид не повинен. — Да уж, совсем не повинен, — не удержался Иоав.
Ванея размахнулся и изо всех сил ударил Иоава в лицо, тот рухнул наземь, изо рта у него брызнула кровь. Поклонившись, я. поблагодарил Ванею за щедрую помощь в поисках истины о кончине царя Саула, а также Ионафана, с которым Давид заключил завет. Банея уставился на меня своим свинцовым взглядом; я молил Бога, чтобы беду пронесло. Видно, Господь услышал мою молитву, ибо Ванея неожиданно ухмыльнулся, ткнул меня локтем в бок так, что у меня аж дух перехватило, и сказал:
— Если ты, Ефан, и впрямь знаешь столько, сколько, по-моему, знаешь, то знаешь ты, по-моему, слишком много.
Благословенно будь имя Господа Бога нашего, который милостив к ищущим и порою даже слепой курице подбрасывает зернышко.
На шестой день работы в царской конюшне, где находился архив, раздались радостные вопли двух помогавших мне рабов, которые, как уже говорилось выше, были сведущими в грамоте и умели разбирать различные письмена. Поспешив к ним, я увидел глиняный сосуд, уже разбитый, вокруг множество черепков и табличек; последние были отчасти повреждены. Большинство надписей были исполнены в манере иудейских писцов той поры, когда Давид царствовал в Хевроне; однако почерки на черепках и табличках оказались разными, в одном случае я узнал почерк писцов колена Ефремова, в другом — колена Вениаминова.
Вначале я не поверил, что передо мной архив Сераии, который семь лет был писцом Давида, когда тот царствовал в Хевроне, а потом еще двадцать три года, когда Давид царствовал в Иерусалиме. Кликнув Елихорефа и Ахию, я спросил их, откуда здесь взялся этот глиняный сосуд.
Елихореф поднял с пола черепок и недоуменно уставился на него, а Ахия сказал, что такого сосуда не видывал отродясь, откуда он взялся — неизвестно; пожалуй, тут не обошлось без нечистой силы. При этих словах Елихореф вздрогнул, выронил черепок, будто тот обжег ему руки, и рявкнул:
— Пусть Бог то и то со мною сделает, если этот сосуд со всем его содержимым останется здесь на ночь.
Дело происходило накануне субботы, поэтому мы поспешно сложили черепки и таблички в несколько мешков, которые были перенесены обоими рабами в дом No54 по переулку Царицы Савской, куда мы вошли как раз тогда, когда солнце уже садилось за западную стену города.
Есфирь благословила свет, и светильник, и дом, где стоял светильник, и всех, кто жил в этом доме; она показалась мне молодой и красивой, ибо глядел я на нее с любовью; однако сердце мое полнилось не только любовью, но и нетерпением — хотелось, чтобы суббота поскорее миновала, тогда можно будет вскрыть мешки и заняться находкой,
Я, Ефан, сын Гошайи, отобрал из архива Сераии несколько документов, наиболее важных, по-моему, с исторической точки зрения, а также интересных для понимания того, что за человек был Давид. Там, где черепок или табличка оказались повреждены, и текст, несмотря на все мои старания, не удалось восстановить, оставлен пропуск. Все пояснения, примечания, пометки и т. п. сделаны мною.
Найденные документы относятся к периоду от восшествия Давида на престол в Хевроне, где он стал царем Иуды, до его сговора с Авениром, сыном Нира, против царствовавшего в Израиле и имевшего престол в Ма-ханаиме Иевосфея, единственного из еще живых на ту пору сыновей Саула. Несомненно, более поздние события запечатлевались Сераией с не меньшей тщательностью, сохранялась и вся переписка, однако эти документы либо попали в иное место, где ждут своего часа, либо, не дай Бог, уничтожены.