— Бхаджан…
— Хватит! Я больше ничего не буду делать! Делайте сами!
Я кричу, но знаю, что вру. Ради этой женщины, которая сидит на краю моей кровати, я бы умерла. Мама смотрит на меня, как будто я превратилась в неведомую тварь. Но я добиваюсь нужного мне эффекта. Она уходит вместе со своими вопросами. Потому что истина в том, что истина никому не нужна.
Я не знаю, когда именно папа решил стать иудеем.
Он постоянно что-то изучает. В основном его интересуют три темы: манипуляция сознанием, особенно со стороны СМИ и правительства, деньги и контроль над ними, духовность и религия. Последняя тема сделала нас сикхами. Для папы религия — это вопрос убеждений, а не всякой ерунды вроде места рождения, расовой принадлежности или родословной.
Мне кажется, для него вообще не бывает преград на пути к успеху. Разве что «лежачие полицейские». Но сейчас, когда он набрел на идею, что евреи управляют мировыми финансовыми рынками, темы религии, денег и контроля слились и выкристаллизовались. Так родился план переезда в Израиль.
Я ничего не знаю о Ближнем Востоке, кроме того, что там вечный кризис. Если кто-то говорит «Израиль» или «Палестина», я сразу представляю график Си-эн-эн, пульсирующий на телеэкране, человека с «Узи», танки в пустыне и сирот в рваных пыльных футболках. И что, нам придется бросить любимую булочную в Вене ради всего этого? Мы провели тут всего восемь месяцев.
Папа объясняет, что обращение в иудаизм не потребует долгой учебы или чтения Торы. Мы просто скажем, что мы евреи.
— А так можно? — спрашиваю я у отца, который колет фисташки.
— А почему нет?
— Ну ты вот так просто взял и решил?
— Разумеется. Мы изучаем и творим историю. Новые паспорта можно выписать на еврейскую фамилию. Никто ничего не узнает.
Он небрежно пожимает плечами, и мне становится неуютно. Сикхизм не имеет никакого отношения к деньгам, связям или власти. Это моральный кодекс для всех нас. По-моему, он до сих пор действует. Но чем дальше мы от Индии, тем сильнее папу влечет власть, хотя деньги не заканчиваются — наш волшебный банковский счет не иссякает. Я не понимаю, зачем усложнять себе жизнь? Просто чтобы чувствовать себя важным и неуязвимым? Лепить что-то из других людей? Лично я предпочла бы безопасность.
Остальные члены семьи не уверены, что я могу сойти за еврейку. Если в мире и есть люди, которым следовало бы поставить клеймо «гой» на лоб выше синих глаз и ниже светлой челки, то это я. Я очень похожа на папу и совсем не похожа на брата с сестрой, черноволосых и смуглых.
— Среди ашкенази много блондинов, — говорит мама Фрэнку.
Оба с сомнением смотрят на меня.
Израильские пограничники уже стали легендой. Это будет самая тщательная проверка в нашей жизни. Мы собираемся обмануть лучшую систему безопасности в мире, вооружившись пятью фальшивыми паспортами, фальшивым культурным наследием, самодельной легендой и обаянием. Но если играть — так играть по-крупному.
Глава 15
Кипр, 10 лет
Перед отъездом в аэропорт папа последний раз оглядывает гостиную, проверяя, не оставили ли мы каких-нибудь следов, и говорит мне:
— Перед Израилем нужно кое-куда заехать.
— Ладно, а куда?
— На Кипр. Я заработал деньжат, и их надо почистить.
— Отмыть? — Я сажусь на подлокотник.
— Не просто отмыть! Постирать, отпарить, погладить и даже надушить!
Через несколько часов мы входим в кипрский отель, расположенный прямо на пляже, и оказываемся в роскошном мраморном лобби с великолепными мягкими диванами. Кроме явных туристов в белых носках до середины икры, я замечаю людей, которые бросают на нас острые взгляды, пытаясь понять, кто мы такие. Вид моего отца, быстро оглядывающего помещение и подмечающего все и сразу, заставляет думать, что мы не так-то просты. Но его окружает милейшая семья, которая способна сразу спутать все карты. Замешательство — наша лучшая маскировка.
Мы с Фрэнком гуляем по пляжу, под одеждой у меня купальник. Пляжный сезон еще не начался, и над грубым песком нависают тучи, а сильный ветер кидает нам под ноги холодные волны. Фрэнк подбирает длинную скользкую водоросль и с улыбкой возлагает ее мне на голову. Соленая вода струйкой сбегает по спине, заставляя поежиться. Я швыряю в него водоросль и бегу по плотному мокрому песку вдоль берега, слыша смех за спиной. Такая легкость длится недолго, и только тогда, когда мы оказываемся в новом месте. А потом между нами снова вырастает стена — стена из того, что мы предпочитаем не обсуждать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вскоре погода загоняет меня в отель. Я ныряю в крытый бассейн и плыву под водой, наслаждаясь покоем и невесомостью. И тут кто-то плюхается сверху. Я выныриваю, хватаю ртом воздух и вижу мальчика, который только что разрушил мою идиллию. Он подплывает ко мне и ставит локти на бортик.
— Привет!
Я оглядываюсь и проверяю, не обращается ли он к кому-то, кого уже знает.
— А какие у тебя будут волосы, когда высохнут?
— Что? — Я сбита с толку.
— Мне интересно, и я решил спросить.
— Светлые.
— Круто, у меня тоже. Мне только что исполнилось двенадцать, а тебе сколько?
— Почти одиннадцать.
Глаза у него зеленые, взгляд прямой — как и манера говорить.
— Отличный возраст, хорошо его помню. — Он улыбается. — Я Тим, а тебя как зовут?
— Бхаджан… — В ту же секунду я начинаю паниковать.
Бхаджан — не то имя, которым я должна сейчас пользоваться. Мальчик разговаривает не так, как все, и это меня сбило.
— Бхаджан?
— Нет.
— Что нет?
Я понимаю, что слишком поздно притворяться, что я придумала имя. Для этого нужно иметь очень хорошее воображение.
— Неважно, — хмурюсь я.
Мое выражение лица его совершенно не смущает. Он на мгновение задумывается.
— Бхаджан. Здорово! Люблю необычные имена. Они выделяют тебя. А что оно значит?
— Это на санскрите. Песня бога.
— Тебе подходит. — Загорелой рукой он стирает воду с глаз. — Вы тут в отпуске или деньги отмываете?
Я теряю дар речи.
— Отлично, — доверительно кивает он. — Я понял по твоей реакции.
Мне надо сматываться отсюда. Я выпрыгиваю из бассейна и смотрю на него сверху вниз:
— Мы не отмываем никакие деньги. Мы в отпуске.
— Хорошо. — Уголки его губ вздрагивают.
— В смысле?
— Если бы вы не за этим приехали, ты бы такого слова не знала. Тебе десять.
— У меня каникулы!
— Ладно. — Он улыбается и вскидывает ладонь в примирительном жесте. — Мы сами тут деньги отмываем.
Я не могу объяснить, почему я остаюсь. Может быть, потому, что никогда не встречала детей своего возраста, с которыми мне не нужно следить за собой. С кем-то, кто так же не вписывается в этот мир. Вода, пахнущая хлоркой, высыхает на наших телах, и, натянув футболки и шорты, мы идем к пустынному пляжу.
Тим рассуждает о ситуации в Англии:
— Блэр, конечно, выиграет. Но что это изменит?
Из его предыдущих слов я поняла, что Тони Блэр — английский политик и что Тим тоже из Лондона. Больше я ничего не знаю.
Я небрежно пожимаю плечами:
— Политики — сборище мошенников. Но это законно, потому что законы придумывают именно они.
— Точно! Мне нравится, как ты мыслишь, Бхаджан. Отец всегда говорит, что политики — как спортивные носки. Их тоже нужно менять почаще, и по той же самой причине.
Когда через час я подхожу к родительскому номеру, моя футболка все еще мокрая от морского ветра, Я медленно открываю дверь, представляя, как признаюсь папе, что раскрыла нашу легенду. И что человеку, который меня подловил, двенадцать. Я формулирую признание таким образом, что из него не совсем ясно, назвала я настоящее имя или нет. Папа сразу это замечает.
— Перескажи мне разговор, — говорит он, усаживаясь в кресло у окна. Недавно он учил нас запоминать большие диалоги дословно, так что я начинаю. Послушав немного, он начинает хохотать. Я с облегчением опускаю плечи.
