По походке человека на улице легко определить, уважают ли его товарищи по работе. Вон тот идет, подпрыгивает на правой ноге и в сторону, в сторону к бордюру подгребает. Орденской планки на груди не видно, значит, любитель черных ходов к магазину торопится. Не может человек с такой хромотой честным быть, ведь это он чтоб несчастным казаться, на ногу припадает. Не любят таких люди. Навстречу другой направляется — прилизанный, выглаженный, будто на дипломатический прием. Живот вперед, лицо застывшее — так на совещаниях держаться привык, чтоб его мнение раньше других не узнали. На машине ездит, а с секретаршей-то наверняка… Лицемер. Ну, точно, вот и она — брючки-полочки, летит, как по Монмартру. Сделала вид, что не узнала, а сама думает, как бы с него еще кольчишко содрать. Правда, денег-то и мы на это дело никогда не жалели…
Сам Хвостов поднимал ступни высоко, шагал легко и упруго — так идут по росной траве, вздрагивая от утреннего холодка и ощущая в поджаром теле каждую жилочку. Прохожие делали вид, что не обращают внимания, но Хвостов знал — каждый искоса бросает взгляд на стройного, чуть тронутого сединой красавца-мужчину. Возле желтых цистерн он остановился. И пиво, и квас наливала одна продавщица — цистерны, как два быка, поддевали ее пузырящимися мордами с обеих сторон. Хвостов встал к цистерне с квасом. Пожилая продавщица отказывалась замечать его, отоваривая кружками длинную очередь ко второй цистерне. Хвостов терпеливо ждал, улыбаясь очередному счастливцу. Один из них сделал жест рукой — вставай ко мне!
— Нельзя, — сказал Хвостов с сожалением в голосе и тронул узел галстука. — Работа у меня такая, что…
Случайный приятель с уважением посмотрел на его галстук и ромбик значка.
Хвостов сам умел делать квас. Надо поставить закваску, залить кипяченой водой, добавить изюма или мяты, и выйдет отличный квас — у него в кулинарных книгах было несколько рецептов. Но в последнее время он совсем перестал заниматься домашним хозяйством, потому что все силы отнимала работали что ни день, то времени для себя оставалось все меньше.
Со вздохом он вошел в вестибюль. Разумеется, уборщица начала чистить ковровую дорожку именно тогда, когда пошли люди. Переступив через ее веники и ведра, Хвостов поздоровался первым и пошел по мраморной лестнице к своему кабинету, чуть склоня голову к плечу. У бархатной портьеры, сам того не желая, он бросил взгляд в большое, на полстены зеркало, но тут же спохватился: «Что это я? Проще надо держаться, проще!»
Пересчитав лежащие на столе папки с бумагами, Хвостов вздохнул: телефон, что ли, отключить? Не поможет, Тимофей Павлович из облисполкома не преминет… То встреча космонавта у них там, то конференция, теперь вот передовики производства со всей области съехались — снова без Хвостова не обойтись… А дело, основное дело, за которое ему государство деньги платит, кто исполнять будет? Каждая папка, каждая бумага — не просто показатель работы предприятия, это люди, их жизнь и заработок, их счастье в конце концов!
— Слушаю, — поднял Хвостов телефонную трубку. — Ну, заходи, если ненадолго.
Неслышно прикрыв за собой массивную дверь, Крутиков остановился в ожидании.
— Что у тебя?
— Выглядите вы утомленным. Хотя бы в этом году в отпуск вырвались — путевку мы вам…
— Давай к сути, — призвал Хвостов, устало потерев ладонью лицо, — без реверансов.
Не любил он Крутикова. Ходит на цыпочках, прямо в глаза не глядит. И всегда бодр. Не может человек всегда в бодром настроении пребывать — неприятностей у него никогда не случается, что ли? Значит работает и живет нечестно!
— По предприятиям семнадцать; двадцать три, двадцать четыре и… и двадцать шесть. — принялся выкладывать бумаги из потрепанного портфеля Крутиков, — наметился срыв плана. Из второго цеха недодают полуфабрикатов. Говорят, поедаемость продуктов усилилась на основном объекте.
— Говори ты по-человечески, — поморщился Хвостов. — Из кондитерского цеха недопоставки в киоски. Что — посетители на торты налегли?
— Ресторан наш «Охотский» в городе самый лучший. А тут то слет, то конференция — вот и не хватает для киосков…
— Не беда, — сказал Хвостов, — в целом по ресторану выручка хорошая.
— А по отдельности? Из шести точек четыре не выполняют план. Как же почин «Работать без отстающих»? — Крутиков горестно вздохнул.
— Ладно, — подумав, решил Хвостов. — Позвоню директору треста, он всегда выход найдет.
Однако директор позвонил сам. Именно по этому же вопросу.
— А что я могу, — начал оправдываться Хвостов, — я всего лишь… Нет, Илья Ильич, не возражаю, конечно. Думаю, с Жариковым о транспорте договорюсь — прошлый раз, когда тоже подошел теплоход с фруктами, он помог. Нет, тогда не я договаривался, а шеф.
Пока секретарша разыскивала начальника городской автоинспекции, Хвостов в ожидании барабанил пальцами по столу. Вовремя руководство перехватило теплоход. В самом деле, нельзя население крупнейшего города края оставлять без апельсинов. Северянам витамины ой как нужны, и чуть зазеваешься — уйдут они в центральные районы области. Конечно, и там люди в них нуждаются, но пока довезешь по северным дорогам — треть фруктов в отходы. В то время как курс правительства сегодня на бережливость, экономию народного добра.
Размышления его прервала секретарша.
— Жариков сейчас сам позвонит, — сказала она. — Спрашивал, нет ли на этом судне оленины килограммов десять, желательно без костей. А это — из театра…
Хвостов развернул лоскуток бумаги — и сразу забыл о теплоходе с фруктами, о Жарикове, о его машинах — он узнал почерк старого приятеля, театрального актера.
— Никого не пускать, со мной не соединять, — приказал он в селектор секретарше.
Давно он ждал этой записки. Хвостов ощутил в коленях легкую радостную дрожь. Он дотянулся до холодильника и достал бутылку датского пива.
Отдохнув в кресле и выкурив хорошую сигарету, Хвостов решил наконец заняться бумагами. Хотя он и сознавал, насколько это важная работа, однако не всегда понимал суть некоторых приказов. Вот например «об опущении в ресторане потолка на 1 м 50 см» за подписью заведующего отделом треста. Этот заведующий раньше работал в управлении местной промышленности, потом в управлении рабочего снабжения, потом в управлении связи — отовсюду его увольняли. Но затем снова ставили почему-то на ответственную должность. Придя в трест, он затеял «коренную реконструкцию предприятий общепита с целью уменьшения их энергоемкости для обеспечения экономии». Сколько вреда может принести человек, если он не на своем месте… Хвостов представил, как тот писал свое указание — сжал в щепоти дорогую авторучку, надул щеки, брезгливо оттопырил нижнюю губу, — и ему вдруг стал ясен приказ. Надо — и все, и не рассуждайте — нам сверху виднее!
В кабинет вбежал растрепанный Крутиков:
— Сухову забрали!
— Как?
— На слет — она же передовик, орденоносец!
— Так я и знал… — Хвостов потер ладонью лицо. — Кто же для банкета горячее готовить будет?
— Можно из другого ресторана пригласить — хотя бы из «Елочки». Там Слободян у них.
— Этого позора мы не допустим, — встал Хвостов. — Сам в цех пойду.
Он снял пиджак, вытащил из сейфа белый халат и твердо взглянул Крутикову в глаза:
— Посмотрим, на что мой диплом годится!
…На кухне он прежде всего обошел все плиты, как сделал бы каждый опытный мастер, и спросил примолкших поваров:
— Мясо готово, не пробовали?
— Чего пробовать, — ответил старый Корнеич, — известно, варится, пока от костей не отстанет. И бульон куриный — когда желтенький…
Он поправил на животе фартук и отошел от окна, где не спеша перекуривал:
— Если все пробовать, к вечеру в дверь не пролезешь. А ко мне друг из Уэлена прилетел, дома выпить-закусить полагается.
Где-то Хвостов читал, что лучшая в мире кухня — китайская, ее главное достоинство — соусы и специи. Он расставил поваров по-новому, сам встал на подливки. Их в ресторане готовилось не много: гарниры в основном поливались маслом или мясным соком. Но в такой день полагалось по высшему классу.
Через час, сделав первую сковородку соуса, Хвостов торжественно понес разливную ложку по столам. Женщины розовели от смущения и хвалили. Гордый Хвостов напоследок преподнес пробу Корнеичу — звезд тот с неба не хватает, однако стаж на кухне имеет большой.
— Ну, — пожевал тот дряблыми в склеротических жилках щеками, — можно подавать. Только народ держать, чтобы не разбежался или не перемер.
— А что? — встревожился Хвостов.
— Что-что. Перца переложил, соли совсем нет. Уксуса, что ли, набухал. По-нашему, по-русски, говоря, не в свои сани не садись. — Корнеич прищурил глаза. — Если бумагу совсем писать невтерпеж — иди в холодный цех, на заготовку вон…
