них в семье такие хорошие отношения?
– Понятия не имею. В этой истории вообще все ненормально. И кстати, если прощания не было, то это очень символично. Ушел не прощаясь.
– Банальная метафора получилась, – глядя куда-то поверх головы Лизы, сказал Саймон. – Кажется, начинается.
Люди стали собираться в еще более плотную массу, началось движение у входа на кладбище. Лиза посмотрела на де Йонг. Та с плохо скрываемым разочарованием наблюдала за тем, как все внимание журналистов переключается на кладбищенские ворота.
– Ты видишь? – каким-то странным тоном спросил Саймон.
– Ого! – только и сказала Николь.
Лиза посмотрела в том же направлении. Похоронная процессия уже двинулась от кирпичного здания. Шесть человек несли гроб. Лиза присмотрелась. Что же там такого? И кажется, догадалась. Гроб несли пять мужчин и одна женщина. Вдова, вероятно. Лиза не могла быть уверена, она видела ее сбоку, лицо женщины скрывала вуаль.
– Как-то это… – протянула Николь, – неправильно.
– На этих похоронах все неправильно, – со вздохом ответил Саймон. – Но это и вправду… жутко.
– Как ты думаешь, она его настолько любит, что наплевала на все правила, или настолько ненавидит, что хочет лично уложить в могилу?
Лиза не отрывала взгляда от хрупкой фигуры вдовы под огромным по сравнению с ней черным лакированным гробом. Боль буквально взорвалась в голове. Лиза зажмурилась.
– Пойдем? – неуверенно спросил Саймон.
– Нет, будем тут стоять. – Николь фыркнула и двинулась за процессией.
Лиза сделала шаг следом, и у нее тут же закружилась голова. Лиза покачнулась, Саймон аккуратно поддержал ее под локоть. Всего на секунду, но именно тогда, когда это было необходимо. Лиза посмотрела на него, но он смотрел вперед, будто бы не придав значения произошедшему.
– Где Миллер? – обернувшись, спросила вдруг Николь.
– Не знаю… – Саймон стал оглядываться. С высоты своего роста он мог смотреть поверх большинства голов.
Лизе наконец удалось собраться, хотя теперь у нее неприятно дрожали колени. Она глубоко дышала, неторопливо идя вперед.
– Да нет, не может быть, – возразила своим мыслям Николь.
– Ну, мы не можем быть уверены. – Саймон, видимо, понимал, о чем она думает.
Лиза снова удивилась их способности общаться без слов. Будто им было лень говорить то, что можно передать мысленно.
– У танцоров нет мозгов. – Николь, судя по тону, не оскорбляла, а констатировала факт. – А такое без мозгов не провернуть.
– Она хореограф, – поправил Саймон. – А мозгов нет у басистов.
– Им и не надо, – спокойно пожала плечами Николь. – В любом случае не верю!
– Это я должен был сказать, – покачал головой Саймон.
Процессия медленно двигалась по кладбищу. Лиза смотрела в спину впереди идущего, сравнивая себя с усталой лошадью, которая пытается не сбиться с пути. Ее собеседники чуть-чуть отстали, стараясь высмотреть Анну Миллер. Рассеянные до этого по кладбищу люди превратились в длинную плотную толпу, которая каким-то чудом вынесла к троице Абигейл де Йонг. Ее несколько скрипучий голос раздался за левым плечом Лизы.
– Мистер Кокс, мисс Кортез, – сдержанно, но со скрытым ликованием поздоровалась она.
Лиза поняла, что де Йонг либо не узнала ее из-за вуали, либо просто не заметила, и нашла этот эксцесс прекрасной возможностью ничего не говорить, экономя силы для борьбы с головной болью и трясущимися коленями. Будто этого было мало, Лизу вдобавок стало мутить. В глазах как ожогом отпечаталась фигура женщины, несущей гроб.
– Добрый день, – как-то неуместно поздоровался с де Йонг Саймон.
– Вон она! – выпалила Николь, игнорировавшая Абигейл. – Выгружается из машины!
Лиза не стала оборачиваться. Видимо, Анна Миллер все-таки приехала на похороны. И это сделало предсмертную записку Парсли абсолютно бессмысленной. Кому нет места на его похоронах? Кому угодно.
– А где же наша загадочная мисс Ру? – спросила де Йонг.
Лиза буквально спиной почувствовала, что Николь и Саймон переглянулись. Потом Кокс ответил:
– Где-то здесь наверняка.
– Вы думаете, что она Сархан? – серьезно спросила Николь.
Де Йонг какое-то время молчала. То ли обдумывая ответ, то ли пытаясь понять, в чем причина такой резкой смены отношения. Минуту назад Николь ее игнорировала, а теперь интересуется мнением. Нет ли в этом какого-то подвоха? Издевки? Потом де Йонг, видимо, все-таки решила, что ей показалось, и ответила:
– Я не знаю. Она не выглядит человеком, способным устроить такую мистификацию, но никого другого, более подходящего на эту роль, я не вижу.
– Почему? – искренне удивился Саймон. – Почему не мистер Джонсон, например?
– Бросьте, – каркнула де Йонг. – Он архитектор, а не художник. Для такого нужен хотя бы вкус.
– А у мисс Ру он есть? – с едва уловимой насмешкой поинтересовалась Николь.
– По крайней мере, ничего не говорит о том, что его у нее нет. Хотя…
– Что? – Николь будто заманивала добычу в силки.
– Вы видели, как она одевается? С ее-то цветом лица! Если бы я в ее возрасте выглядела так…
– То, вероятно, не стали бы завистливой старой девой. – Николь хохотнула так громко, что обратила на себя внимание окружающих.
Де Йонг ничего не ответила. Через несколько секунд Николь еще раз хохотнула, но в этот раз потише.
– Ты видел ее рожу?
– Это было слишком грубо, – едва сдерживая смех, ответил Саймон, – но почему-то смешно!
Лиза слышала сзади странное шебуршание и сдавленные смешки Николь.
– Черт, прекрати, на нас смотрят! – едва сдерживая смех, попросила та. – Боже, Лиз, ты должна это увидеть!
Лиза обернулась и тоже едва не расхохоталась. Саймон важно вышагивал рядом с Николь, выпятив грудь, он задрал подбородок и так скривил лицо, что стал действительно походить на де Йонг. Причем почему-то беззубую. На них кто-то зашипел. Саймон мгновенно сдулся. Николь зажимала рот рукой, Лиза тоже еле сдерживала смех. В этот момент все окружающие звуки стали затухать, шум толпы исчез, обнажив нараставший гул. Гул перерос в пение! Мужчины, которые несли гроб, запели а капелла какую-то невероятно сложную, многоголосую песню.
– Твою-то мать… – удивленно протянула Николь.
Громкость песни нарастала, ничуть не меняя своей сложной структуры. Лиза почувствовала, как вибрирующие низкие голоса отдаются у нее в груди, где-то в солнечном сплетении. Лиза не знала языка, на котором исполнялась песня, но по мотиву или каким-то еще признакам догадалась, что она ирландская, точнее сказать, кельтская.
Процессия остановилась, люди начали переминаться с ноги на ногу. Лиза чувствовала, как песня, с одной стороны, будто бы наполняет ее, накрывает с головой, как волна, а с другой стороны, вымывает из нее все чувства. Каждая следующая волна оставляла в ней все меньшее нее самой, обнажая какую-то гулкую, болезненную пустоту. Не прекращая петь, мужчины стали опускать гроб в могилу. Вдова сделала шаг в сторону, встав у головы покойного, и вдруг тоже
