Теперь мой дворец превратился в крепость: только одна сторона, обращенная в сторону степи, была относительно незащищенной. Три окна выходили на южную, сторону предполагаемого прихода врагов, и были слишком большими: человек мог пролезть спокойно. Их пришлось уменьшить, оставив небольшие бойницы. Южная сторона дворца оказалась снаружи частокола, который примыкал к его торцам. Но сам дворец, сложенный из полуметровых в диаметре бревен, был куда более серьезным препятствием, нежели частокол.
Ворота я сделал выходящими на запад, так как большая часть Плажа располагалась западнее меня. Только хижины воительниц Мии были юго-восточнее крепости. Еще с момента как сюда прибыли, рыжеволосые кичились своим расположением вблизи моей резиденции. Вспомнив одного из диктаторов с моей Земли, решил сделать их личной гвардией, чтобы в случае дальнейших контактов с дружественными племенами, вносить сумятицу в умы дикарей.
Мие эта идея понравилась, а когда я сказал, что первая партия доспехов будет сделана для ее воительниц, ее радость перешла в неудержимый сексуальный голод. По взглядам, что на меня кидала Нел, после того как мы с Мией закончили, понял, что ее организм полностью восстановился и в ближайшие дни придется устраивать марафон и с ней.
После обеда решил проведать Канка и верблюдов. Позвав с собой Лара, Бара и Рага, перешли ров и нашли верблюдов в кустарнике, который они обгладывали. Мальчик вскочил при нашем появлении, он еще не привык к нам и немного побаивался. Я потрепал его по курчавой голове и осторожно подошел к верблюду. Не переставая жевать, размалывая веточки кустарника, вожак скосил глаза в мою сторону. Дотронулся до его шеи и почесал за ухом, пришлось встать на носки.
Когда разомлевший верблюд опустил голову еще ниже, легонько стукнул его ногой по коленному суставу с задней стороны. Это я видел все у того же фотографа-калмыка. После второй попытки, вожак подогнул колени и улёгся на траву, продолжая жевать. У меня был дикий соблазн вскарабкаться на него, но пришлось сдержать себя, так как не было уздечки, а я понятия не имел, как его остановить и заставить лечь, находясь верхом.
Я похлопал вожака по груди, интуитивно чувствуя, что это правильно, и он грузно поднялся. На все мои манипуляции даже Канк смотрел с восхищением. Следующие несколько дней мы приходили к верблюдам регулярно: я приносил им ячменные лепешки и кормил с рук уже не только вожака, но и других. Мои ближайшие соратники тоже осмелели, касались верблюдов руками, даже пробовали покормить. Те в свою очередь перестали обращать на нас внимание и спокойно занимались своим делом, словно люди — это интерьер природы.
Так продолжалось около двух недель, пока один раз я не принес уздечку для Канка: пора было объезжать верблюдов. Взял с собой Гу, чтобы она переводила сыну. Вначале мальчик не мог понять, чего от него хотят: в его голове не укладывалась возможность ездить на животных. Уздечка была простой: металлические удила вдевались в рот, два ремешка охватывали верх и низ морды, от них тянулись поводья.
Немного нервничая, что было видно по дрожанию рук, Канк одел уздечку, верблюд пару раз мотнул головой, но особо не встревожился. Теперь был мой выход, была вначале мысль, чтобы Канк объездил, но не хотел рисковать парнем, которого Гу нашла через пять месяцев. Вожак спокойно лежал, пережевывая пищу. Мне пришлось однажды кататься на верблюде, но это был ручной двугорбый. С некоторым страхом, взобрался на верблюда, который вздрогнул и начал подниматься без команды.
Едва не скатился на шею к вожаку, когда он выпрямил задние ноги, потом чуть не свалился ему под хвост, когда он выпрямил передние. Только я успел взять поводья нормально в руки, как верблюд прыжками понесся в степь. Напрасно я натягивал поводья, стараясь образумить животное — верблюд не обращал никакого внимания ни на поводья, ни на мои крики.
Одной рукой держа поводья, вцепившись второй в шерсть животного я орал матом, требуя немедленно высадить меня на ближайшей остановке. Но упрямый верблюд точно не понимал русского языка, иначе он бы устыдился, узнав кто его родители и что с ним надо сделать. Полчаса спустя мы достигли оазиса, где, немного успокоившись, верблюд стал пить воду. Я соскользнул с него, радуясь, что смог удержаться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Тупая тварь, — бросив поводья, я зашагал в обратном направлении, мне идти не меньше пяти часов, а у меня с собой нет никакого оружия. Недовольное фырканье верблюда я услышал минут десять спустя: отставая метров на тридцать, он шел за мной, поводья волочились по сухой земле, поднимая облачко пыли.
— Хочешь домой, тупая скотина? — я направился к нему, ожидая, что верблюд убежит, но он стоял неподвижно. Подобрав поводья, стукнул по ноге: переваливаясь, словно корабль при лобовой качке, животное легло на землю. Лезть на верблюда второй раз было сумасшествием, но я полез, похоже здравый смысл в тот день не дружил со мной.
Верблюд снова рванул, но на этот раз по направлению к Плажу. Правда второй рывок оказался скоротечным и уже через пять минут животное замедлило бег, затем окончательно перейдя на шаг. За несколько километров до Рва, встретил Лара и Бара, бежавших трусцой на мои поиски. Махнув им рукой, что все в порядке, продолжил путь, молясь, чтобы верблюду не пришло в голову показать свой характер. Еще через минут сорок я, победно восседая на верблюде, приблизился к стаду, которое словно и не заметило исчезновения вожака.
Канк так и стоял с разинутым ртом: находясь среди животных пять месяцев, ему в голову не пришла идея, что их можно использовать для передвижения. Через два часа новая легенда о Великом Духе Макс Са облетела весь Плаж, обрастая подробностями. Очередная история в копилку моего небесного происхождения, которая так легко укоренилась среди простодушных дикарей.
Глава 12. Эпоха просвещения
После моей столь удачной поездки на верблюде, временно наступила пора затишья, когда не требовалось мое непосредственное участие. Кузнецы занимались доводкой опытного доспеха до ума, Тиландер сушил свои доски и строил что-то вроде дока, чтобы собирать судно в воде. Я решил это время использовать на обучения своих школьников чтению и письму. Определенные результаты у нас уже были: читать по слогам могли практически все мои ученики, счет тоже давался им неплохо. Пора было переходить к арифметике, сама мысль о которой меня страшила: как объяснить моим Русам сложение, вычитание, умножение и деление.
Первое время цифры и буквы писались на песке. Потом Тиландер, увидев это, сделал маленькие доски из обрезков распиленных досок. На дощечки наносилась смесь каменноугольной смолы и после затвердевания поверхность шлифовалась. Пока писали кусками светлой глины, но я не терял найти надежды мел или известняк. Учительская доска, подготовленная таким же образом, была куда больше и была закреплена на треножнике.
Помимо правописания и арифметики, преподавал своим ученикам и смешанные дисциплины, куда включался необходимый набор знаний, отобранный из разных дисциплин. Так, научил геометрическим фигурам, таким как шар, прямоугольник, квадрат. Объяснил, что время надо считать не с сезона роста травы, а по лунному календарю, даже сделал календарь. Немного притянув время, установил, что у нас лунный месяц будет считаться ровно 30 дней, а в году будет 360 дней. Астрономическая точность мне не была нужна, да и дикарям было бы трудно объяснить, почему в одном месяце больше тридцати дней, а в феврале всего двадцать восемь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Названия месяцев, особенно длинных, Русам трудно было произносить. Но медленными темпами они запоминали названия месяцев и дни недели. В нашем обиходе стали появляться слова: «завтра, вчера, позавчера, послезавтра». Первое время все путались и замолкали, вытаращив глаза. Частая разговорная практика давала свои результаты, окончания стали проглатывать меньше и лучше их выговаривать.
Прибавление и вычитание давалось сложно: дикари не могли зрительно воссоздать образы, смотря на черточки и цифры. И это были самые умные среди них. Как ни странно, Зик лучше всех стал понимать арифметику. Сложить до десяти он мог без проблем, но спотыкался в вычитании. Нел показывала лучшие результаты в чтении и письме. Буквы, конечно, были корявые, но прочесть при желании удавалось. Я задумался о бумаге и чернилах. Само собой, сделать нормальную бумагу было трудно, первое время можно было писать на шкурках, тщательно подготовив и зачистив внутреннюю поверхность. Но история моей Земли знала и папирус, на котором писали еще древние египтяне.
