и возвращает его в надлежащий квартал. Если мастер В. думает, что сможет организовать возвращение, он сильно ошибается»[208].
13 ноября герцог написал Монктону, что хочет вернуться в Лондон, потому что «недавнее разоблачение сети интриг против меня делает мое положение здесь одновременно невозможным и невыносимым, пока я не смогу прояснить этот вопрос с моим братом»[209].
Черчилль ответил в тот же день: «Я не вижу возражений против того, чтобы он прилетел обычным рейсом, если на то согласится король. Беседа с его величеством пойдет на пользу, если поможет в восстановлении отношений»[210]. Но король отказался обсуждать ситуацию в отсутствие лорда Горта и генерал-майора Говард-Вайса.
Виндзор становился все более параноидальным. «Я отправляю это через офицера, вылетающего сегодня, и синяя бумажная квитанция – всего лишь мера предосторожности против того, что, как я подозреваю, становится обычной практикой в официальных военных кругах!» – написал он Монктону 14 ноября. К письму был приложен синий листок бумаги, на котором красным шрифтом было напечатано: «Тому, кто вскроет это письмо, я надеюсь, что содержание этого письма так же вдохновит вас, как и меня, из-за необходимости их писать»[211].
Дело в том, что герцог находился в трудном положении. Если он слишком хорошо выполнял свою работу, его обвиняли в том, что он превзошел своего брата, а если нет, то он подвел монархию. Но его визиты не всегда были желанными. Безукоризненно одетый в бриджи для верховой езды и начищенные сапоги, он настаивал на том, чтобы пользоваться собственными автомобилями и водителями, часто с большим количеством багажа. Это отвлекало военных, которых все больше беспокоила его болтовня.
Он также был обескуражен тем, насколько полезным был его вклад в военные усилия, поскольку его отправляли в длительные поездки в малоизвестные зоны французской армии, часто в сырых и морозных условиях. «Вначале он ежедневно приходил в свой офис в 11 утра, просматривал карту обстановки, полчаса болтал с Говардом-Вайсом, а затем отключался на вторую половину дня, – отметил автор Чарльз Мерфи. – Но в настоящее время он заглядывал только три раза в неделю, затем дважды, а затем почти никогда, за исключением случайных обедов с Гамеленом»[212].
9 декабря герцог написал Монктону: «Естественно, моя увлеченность работой ослабла, и я действительно продолжаю только потому, что это то, что больше всего подходит герцогине и мне»[213].
Аналогичная ситуация была и с Уоллис. Она управляла столовой в ночном клубе «Бал Табарин» на Монмартре, а после того, как британские благотворительные организации не заинтересовались ее услугами, стала почетным президентом французской благотворительной организации «Колизей де Трианон», основанной Элси, леди Мендл, которая раздавала носки, перчатки, шарфы, туалетные принадлежности и сигареты французским войскам. Предположительно она «создала новый тип траншейной рукавицы с застежкой-молнией, позволяющей солдату использовать палец на спусковом крючке в чрезвычайной ситуации»[214]. Она также присоединилась к Санитарной секции французского Красного Креста, доставляя плазму, бинты и сигареты на фронт на машине, за рулем которой была графиня де Ганей, по прозвищу Пинки, известная до войны французская гонщица.
Оба Виндзора быстро пали духом, почувствовав, что их усилия не были признаны. К весне 1940 года герцога часто можно было встретить на поле для гольфа в Сен-Клу, Сен-Жермене или Мортефонтене, они вдвоем проводили долгие выходные в Ла-Крое или Биаррице и продолжали часто обедать вне дома – с Бедо. Их мысли были только о себе, и, что особенно раздражало французов, герцог начал дергать за ниточки как во французской, так и в британской армиях, по ее наущению, чтобы их шеф-повар демобилизовался и вернулся на кухню.
* * *
Утром 10 января 1940 года бельгийские солдаты, дежурившие на посту охраны близ Мехелен-сюр-Мез, увидели аварийную посадку самолета ME108 «Тайфун», предположительно совершавшего обычный рейс из Мюнстера в Бонн. Когда солдаты бросились к месту крушения, они столкнулись с двумя офицерами люфтваффе, отчаянно пытавшимися сжечь бумаги. Документы представляли собой полный набор немецких планов нападения. Союзники не могли поверить в свою удачу. Шестьдесят немецких дивизий были выведены из строя в ожидании донесений разведки, узнав, что союзникам теперь известны немецкие планы нападения.
18 января герцог тайно вылетел в Лондон, якобы для того, чтобы повидаться с Черчиллем и Эдмундом Айронсайдом в надежде снять запрет на посещение им британских войск. Но у него была другая цель – попытаться убедить правительство вступить в переговоры с нацистами, чтобы быстро положить конец войне.
Среди тех, с кем он встречался, был генерал-майор Дж. К. Ф. Фуллер, офицер армии в отставке, который служил активным членом Британского союза фашистов – Фуллер был главным гостем на параде в честь 50-летия Гитлера в апреле 1939 года[215]. Он также видел лорда Бивербрука, который понял, что «идея герцога о себе как о лидере международного «Движения за мир» и лидере-сопернике своего брата никогда не покидала его разум». Монктон, в доме которого встретились двое мужчин, был встревожен тем, что он услышал, и, как он сказал Чарльзу Пику, «оба мужчины согласились с тем, что война должна быть закончена мирным предложением Германии»[216].
Пик сообщил о встрече герцога с Бивербруком дипломату Оливеру Харви 26 января:
«Монктон говорит мне, что он присутствовал на ужасном собеседовании между директором Монктона и Бобром два дня назад. Оба пришли к согласию в том, что война должна быть немедленно прекращена мирным предложением Германии. Бобр предположил, что герцог должен снять форму, вернуться домой и, заручившись мощной поддержкой города, поставить страну в тупик, и в этом случае он предсказал, что герцог добьется огромного успеха. Монктон ограничился напоминанием герцогу, что если он сделает это, то будет облагаться подоходным налогом в Великобритании. Это заставило маленького человечка побледнеть, и он с большой решимостью заявил, что все это было отменено»[217].
Еще одно свидетельство бесед герцога с Бивербруком содержится в дневнике Гарольда Николсона:
«Похоже, когда герцог Виндзорский нанес здесь свой визит после начала войны, он обедал с Уолтером Монктоном, и Бивербрук был там. Он говорил о неизбежном крахе
