Я дошёл до своего блока, и там, внутри, меня скрутило. Я снова умирал и никак не мог умереть. Платок… в какой-то момент мне показалось, что она забрала его, но нет — вот, в кармане.
И всё вернулось. Я уже не удивился, что помню разговор с ней, точнее два разговора, которые не могли случиться в одно и то же время, но случились. И вспомнил её указания. Не подходить к её комнате. Не разговаривать с Полем. Задержаться здесь на пять дней после начала каникул, она должна передать мне что-то очень важное.
Я устал. Да, она всё поняла, но я не мог бы там признаться ей. Ведь она могла просто рассмеяться мне в лицо, или что похуже.
* * *
Она была права, оставшееся до сессии время ничего не происходило. Меня вновь все забыли — но на этот раз вспоминали и старались угодить, если я появлялся сам. Это было неприятно, но лучше, чем раньше.
И София — она одна не «забыла», и приходила, почти каждый вечер. Соблюдала дистанцию — взяться за руку было самой большой близостью. Но с ней становилось спокойно, и мы говорили о всякой всячине. Обо всём, кроме того, что происходит у нас перед глазами. Но и она, и я понимали — она уедет вместе с Жаном, как бы он ни изменился.
И самое невероятное — мне перестала звонить матушка. Я сам звонил — раз в неделю — терпеливо выслушивал расспросы, старался быть спокоен и приветлив. И мне удавалось.
Каникулы начались почти неожиданно. София, как узнала, что я немного задерживаюсь, сказала мне по секрету — Жан тоже задержится и тоже на пять дней. Ну что же — значит, ещё не время прощаться.
Она плакала, и осталась у меня на ночь. Мы не спали в эту ночь и то говорили о всякой ерунде, то играли в шахматы. Два раза я смог сделать ничью. Могу гордиться.
Утром последнего дня я проводил возмутительно бодрую Софию и — едва успел закрыть дверь и дойти до кровати.
Глава 6. Бегство из тени
Брюс, 21 июня 2010 года, 21:00
Корпус давно опустел; кроме дежурных на вахте — никого. Признаться, мне стало скучно уже на второй день выпускных праздников. Ну да, полтора столетия Университету, самый большой выпуск… но что для меня, лично для меня это значит?
Ничего. Десять прошедших месяцев обучения запомнятся, запомнятся надолго. Особенно — та неделя, что я провёл в больнице. Когда дни тянулись, наполненные жуткой скукой и болью, а по ночам приходили сновидения. Очень достоверные сновидения, невероятно напоминавшие подлинный мир. И начинались сновидения с неё, с Ники.
Я скрипнул зубами. Лучше бы я уехал пять дней назад, когда официально начались каникулы. Домой, в знойный сонный Сант-Туаре, рассказывать родственникам о первом удачном годе обучения. Удачном, нет никакого сомнения. Я ведь приехал сюда за знаниями, а всё прочее — безумства Ники, вся та круговерть, что она устроила, кошмар, в который она обращала жизни окружающих — кого это должно волновать?
Едва слышный скрип за спиной. Я специально поднялся сюда, на южный балкон, дальней лестницей. Через тёмный и мрачный холл, сквозь призрачную тьму, успокаивающую и прохладную. Помню, как невыносимо было то, что окружающие начали сторониться — чем бы это ни было вызвано. И как я привыкал к тому, что быть одному — не так уж и плохо. И привык, похоже. Только подумать: всего десять месяцев назад я боялся темноты!
Если бы я поднялся на лифте, или по центральной лестнице, Ники услышала бы. Но я нарочно прокрался сюда, не привлекая внимания. Я обещал ждать здесь полчаса? Отлично, пятнадцать минут уже прошло. Вернуться в свою комнату за сумкой, зайти за Софией и — проводить её на вокзал. Её поезд — через пять часов. Мой — через восемь. Но ждать здесь, в кампусе, в своей либо чьей-то ещё комнате я не стану. Больше всего я хотел исчезнуть, испариться, оказаться дома — усилием мысли, волшебством, любым иным способом.
Я смотрел туда, где, скрытые закатной дымкой, проступали огни Сант-Альбана, как ощутил едва заметный запах жасмина.
* * *
— Брюс?
Я медленно оглянулся. Ники. Иреанн Доминик де Сант-Альбан собственной персоной. Но это оказалась другая Ники. Та, первая, из самого первого дня, когда мы встретились в фойе. Одежда — не из дешёвых, но и не крикливая, бросающаяся в глаза. Лёгкие брюки, куртка, из-под которой виднелась ослепительно-белая блузка. Шарф, лёгкий, невесомый, полтора раза обвивший её шею. Короткая стрижка. Летние туфли — такие же тонкие. Всё её любимых цветов — сталь, серое молоко тумана, пепел. Как и её волосы. Как и её глаза. Ники куда-то собралась?
— Брюс? — повторила она. — Это ты? Как ты сюда попал?
Искреннее, неподдельное изумление в её голосе. Да. Это та, прежняя Ники. Не ощущается духов — порой настолько крепких, что сбивали с ног за десять шагов. Исчезла вульгарность из взгляда, вечная усмешка. Я оторопел, да так, что не сразу смог ответить. Она остановилась в двух шагах, протянула руку ко мне. Я, не знаю уж почему, отступил на шаг. Резко. Хорошо, что перила высокие — не то лететь мне вниз все шесть этажей.
Ники вздрогнула, словно получила пощёчину.
— Брюс, как ты попал сюда?
Самообладание вернулось ко мне. И злость. Ники продолжает играть. «Я должна передать тебе кое-что. Дождись меня, обязательно». И я согласился. Вот ведь идиот! Всякий раз говорил себе — всё, довольно, в следующий раз пошлю её так далеко, что не вернётся даже она.
— Ногами, — услышал я свой голос. — По лестнице. Что ты хотела, Ники?
Или это снова сон? Где Длинный Поль, «владелец» Ники? Где его приятели? Как это Длинный позволил любимой своей игрушке расхаживать по пустому зданию, как допустил, чтобы она встретилась со мной? Или он ждёт там, внизу, чтобы на этот раз покончить со мной навсегда?
— Покажи, — в её голосе прозвучал металл. Она шагнула ко мне, и… я протянул руку. Не позволяя ей приблизиться. Ники замерла, вновь вздрогнула. Словно получила ещё одну пощёчину. — Покажи, — теперь она просила, не приказывала. — Прошу, Брюс. Это важно.
Я усмехнулся и, держась нарочито в стороне, не позволяя прикоснуться к себе, двинулся к лестнице. Хочешь увидеть — пожалуйста. Сейчас увидишь. Зайду в свою комнату, заберу сумку, и — к Софии. Она должна уже быть в своей комнате.
…Мы спустились по той же дальней лестнице, прошли всеми её пролётами, двинулись в сторону того самого холла, где всегда царит полумрак. Здесь Ники замерла. Я невольно оглянулся, не услышав слабого звука её шагов — и увидел Ники-испуганную. Но этот род испуга оказался новым — Ники словно осознала, что пребывает в страшном сне. В кошмаре. Что видит что-то такое, чему не должно быть места в мире.
— Нет, — позвала она. — Не надо, Брюс. Вернёмся. Пожалуйста.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
