– И ведь как все вышло? – доверительно склонилась она к нему. – Стоило ей приехать, как драка и произошла. Скажешь, не подозрительно? И после всего он к ней ехать собирается. Я как разговор их услышала, чуть сердца не лишилась. И ладно бы русская была, так ведь нет – чучмечка неотмытая.
– У нее отец какой-то крупный бизнесмен, – решил вставить свое слово Васильев. – Она, знаете, какая богатая?
– Да что мне ее богатство! – зазвенела ключами Быковская, находя нужный от замка в двери. – У меня сын единственный, его никакими богатствами не заменишь. А она уехала в свою Махачкалу и найдет там себе с десяток черномазых. У них же это быстро.
– Вообще-то Лера неплохая девушка, – вслед за Быковской Андрюха просочился в квартиру и быстро огляделся – здесь он был впервые.
– Ой, вот только не надо мне про нее говорить! – всплеснула руками Быковская, роняя ключи на подзеркальный столик. – У меня скоро сердца из-за нее не будет… Павел, ты Мусю покормил?
Васильев быстро скинул кроссовки и пошел с сумками на кухню. Из-за холодильника на него налетел Быковский и обхватил сзади за плечи.
– Здоро€во, обормот! – зашептал он ему на ухо. – Прорвал оборону?
– Одевайся, и идем отсюда, – похлопал его по спине Андрюха и тихо засмеялся.
– Павел! – раздалось из комнат. – Поставь чайник!
– Сумки разобрать? – крикнул Андрюха, подталкивая Быковского к выходу. Тот на цыпочках проскочил мимо комнаты матери и скрылся за дверью.
– Ой, я про тебя и забыла. – Мать в широкой футболке и широких брюках вошла на кухню. – Принес сумки, да? Я же этими сумками все руки оттянула. Житья нет никакого. На них же не напасешься – все несешь, несешь, а в холодильнике пусто.
– Моя мать тоже говорит, что меня не прокормишь, – поддакнул Васильев, выгружая свертки и пакеты на стол. Быковская открыла холодильник, дверцей загораживая себе обзор коридора.
– Ой, и не говори, как в пропасть. – Быковская покопалась на полках, переставляя контейнеры и кастрюли. – Павел, ты почему суп не доел? – крикнула она, и Васильев нырнул за дверцу.
Быковский застыл в коридоре с одним ботинком в руках. Андрюха замахал ему руками, показывая, что он уже давно должен быть не здесь, а как минимум подбираться к границе с Китаем.
– Может, вам какого-нибудь хлеба принести? – проявлял Андрюха повышенную заботливость, продолжая показывать однокласснику знаками, чтобы он двигался быстрее.
– Так ты чего, не заметил? – Быковская вышла из-за дверцы холодильника. – Вот он, хлеб-то. – И она потянула к себе последний пакет с продуктами. Чтобы добраться до батона, видневшегося сквозь прозрачный целлофан, она вытащила упаковку яиц и, придерживая его за самый хвостик, потянула хлеб.
Васильев медленно поднял руку к дверце, не давая ей закрыться, иначе мать неминуемо заметила бы Павла. И тут у Андрюхи затрезвонил телефон. Сделал он это настолько громко и неожиданно, что Быковская, державшая в руках пакет с яйцами, вздрогнула. Скользкий целлофан проскочил между пальцами. Яйца шмякнулись об пол.
– Васильев, ты где? – тяжело задышала в трубку Курбаленко. – Ты жив?
– Ты, как всегда, вовремя, – зло улыбнулся Андрюха, краем глаза наблюдая вновь застывшего с выпученными глазами Быковского и округлившую от ужаса рот его мать.
– Андрей, тут такое!.. – заторопилась Лиза. – Тебя все ищут. Алевтина опять собрание затеяла. Червяков увольняется! Ольгу Владимировну выгнали! Срочно приходи!
Она еще что-то кричала, но дальше можно было уже не слушать. Васильев выключил телефон и, придав своему голосу максимальную ноту скорби, заговорил:
– Извините, но мне надо идти. Простите за разгром, я готов компенсировать, – он полез в карман, но, словно что-то вспомнив, разочарованно развел руками. – Но не сейчас. Сочувствую, что у вас все так получилось. Очень надеюсь, что все скоро образуется.
Он медленно пятился, оставляя мать перед раскрытым холодильником, пойти следом за ним ей мешал упавший пакет. Она беспомощно оглядывалась, не в силах решиться, за что ей хвататься в первую очередь.
– Спасибо большое, – махнул на прощание Андрей. – Я сам найду выход. И не переживайте – все будет хорошо!
Он бросился к двери. Быковский уже стоял на пороге. На лестничную клетку они шагнули одновременно. Васильев бесшумно закрыл дверь. С громким хохотом они понеслись вниз. Из подъезда приятели резко взяли направо, проскользнули в арку и побежали к дороге.
– Бык, ну, ты – дубина! – вопил Васильев, подхватывая сползающий с плеча рюкзак. – Налево, налево бери – к школе!
– Черт, хорошо-то как! – ширил в улыбке рот Быковский, запрокидывая голову, чтобы вволю надышаться свежим воздухом. – Я от сидения дома соображать хуже стал!
– Раньше, что ли, деру дать не мог? – засмеялся Андрюха. В нем проснулся небывалый азарт. Сейчас, казалось, он был готов сделать что угодно. – Ну что, ты сразу в свою Махачкалу?
– Подождите вы с этой Махачкалой, – Быковский толкнул Васильева в плечо и отпрыгнул в сторону, чтобы тот его не достал в ответ. – Лерка мне просто так позвонила, а все раструбили об этом, как будто мы уже женимся.
– Да ладно, как будто ты кому нужен, – догнал его Андрюха, ударяя кулаком по локтю. – В школе про тебя уже и не вспоминают!
– Так прямо и забыли? – побежал за уходящим в сторону Васильевым Павел.
– Жизнь идет вперед! – Андрюха крутанулся вокруг куста, уходя от одноклассника, бросился к березе, но попал на скользкий подъем и плашмя ухнулся на утоптанную тропинку. Споткнувшийся об него Быковский повалился сверху. Не успел Васильев отдышаться, как снова затрезвонил его сотовый.
– Васильев, не будь последней сволочью, приходи, – раздался ледяной голос Рязанкиной. – Алевтина говорит, что мы все будем тут торчать, пока ты не появишься.
– Где появлюсь? – От неожиданности Андрюха забыл, что у него ушиблено плечо, что от боли воздух с трудом проходит через горло.
– В школе, идиот! – зашипела Ксюха и дала отбой.
– Поцелуешь, приду, – пробормотал в погасшую трубку Васильев, почесал гудящий после падения затылок и столкнул с себя заходящегося в хохоте Быковского.
– У меня только рука прошла, сейчас вторую сломаю, – задыхаясь от смеха, шептал Павел.
Андрюха сидел на снегу, тупо глядя на свой телефон. Отошедшее было в сторону состояние тоски и безысходности навалилось вдруг на плечи с удвоенной силой. Словно какой-то могучий волшебник дал ему небольшую передышку, а потом, забыв о нем, ушел по своим делам, и все снова стало так же, как и раньше. Совсем плохо.
– Ты чего? – перестал смеяться Быковский.
– В школу надо сходить, – тихо произнес Васильев, нехотя возвращая своему телу вертикальное положение. – Там у нас сейчас весело.
– С нашим классом последнее время не соскучишься. – Быковский снова попытался улыбнуться, но улыбка не задержалась на его губах. – Чего произошло-то? Кто звонил?
– Меня сейчас будут распинать. – Андрюха раскинул руки, роняя подбородок на грудь. – Нынче очень модное занятие. Можешь поприсутствовать. Заодно напомнишь о себе Курбаленко, а то она от меня не отлипает.
– А Ксюха? – Быковский поднялся.
– Мы разошлись, как в море корабли. – Андрюха поднял рюкзак и зашагал вверх по дорожке. – Она теперь с Гребнем. Последнее время считается, что я приношу одни несчастья, а наш незабвенный Гребешков перспективный парень. Да, заодно вдолбишь этим придуркам в головы, что я к твоей драке не имею отношения. А то они на меня всех собак повесили. Раз с деньгами облажался, то и все остальное – я. Шевелись, примерзнешь с непривычки.
Глава девятая
Запрещенный прием
Весь секрет продления жизни состоит в том, чтобы не укорачивать ее.
Мудрость
Уроки закончились, и школа теперь была похожа на большой корабль, отдыхающий после тяжелой бури.
Дверь скрипнула, нехотя впуская учеников.
– Куда? – встала им на пути уборщица. – Никаких занятий нет!.. – Но она вгляделась в Васильева и, словно что-то вспомнив, отступила назад. – Ходят и ходят, а мне следи, – проворчала она для проформы.
– Вы не знаете, где девятые классы собрались? – протиснулся в быстро закрывающуюся дверь Быковский. – В кабинете или в актовом зале?
– Так на этаже они и стоят, – ткнула пальцем куда-то в потолок нянечка.
– Это что-то новенькое, – прошептал Андрюха, стаскивая куртку. – На какой реке наши стояли против татаро-монгол?
– На Угре в 1480 году, что знаменовало окончание иноземного ига и положило начало объединению русских земель вокруг Московского княжества, – как по написанному тихо ответил Павел, оставляя свою куртку на прилавке в раздевалке.
– Тебе историком надо быть, а ты в музыканты подался, – покачал головой Васильев, не в силах оторвать взгляда от раздевалки.
Все вешалки здесь были пусты, и только ряд девятых классов чернел куртками и пальто. Выглядело это устрашающе, словно вещи вели свою, отдельную от хозяев, жизнь и даже когда никого не станет, они все так же будут висеть на своих вешалках в шкафах или гардеробах, как память о том, что было, но уже никогда не будет.
