накопившуюся задолженность, а другие внесли плату вперед[221]. Поскольку правительство установило завышенную величину выкупных платежей, чтобы иметь возможность расплатиться с бывшими владельцами, даже собрав только 92 % намеченной суммы, пятипроцентная недостача фактически означала превышение. Когда в 1906 г. операция по выкупу надельных земель была завершена, правительство уже располагало растущим резервным фондом, составлявшим более 25 млн руб., или примерно 60 % годового платежа (вернее, таким он был бы, если бы ранее правительство не аннулировало половину долговых обязательств)[222]. Таким образом, история погашения выкупных платежей никак не свидетельствует о растущем обеднении крестьян.
Наконец, демография может косвенно измерить бедность сельского населения или отсутствие таковой. В быстром росте населения России после отмены крепостного права принято было видеть некую иллюстрацию к теории Мальтуса. Идея заключалась в том, что быстрый рост населения России демонстрирует неуклонно увеличивающийся разрыв между численностью населения и ресурсами (что по меньшей мере сомнительно). На самом деле рост населения России в 1861–1914 гг. – это еще одна иллюстрация изречения Эберштадта, что в новое время ускоренный рост населения начался «не потому, что люди внезапно стали размножаться как кролики, а потому что они наконец перестали умирать как мухи»[223]. Уровень рождаемости в России был почти неизменен до 1900 г., когда он начал быстро сокращаться (никаких кроликов, знаете ли!). Но уровень смертности начал снижаться задолго до этого – он медленно снижался с конца 1860‐х до начала 1890‐х годов, а затем его падение резко ускорилось[224]. Таким образом, в конце XIX в. в России имел место стандартный для новейшего времени демографический процесс – уровень рождаемости начал падать вслед за падением уровня смертности, а временной лаг между этими двумя тенденциями стал причиной значительного разового роста населения[225].
В той мере, в какой улучшение питания может служить объяснением снижения уровня смертности, благоприятная демографическая динамика может свидетельствовать о повышении производительности сельского хозяйства в расчете на душу населения. Вообще говоря, возможны и другие объяснения снижения уровня смертности, но большинство из них (помимо улучшения питания) не представляются особо правдоподобными для России того времени. Главной причиной младенческой смертности в России была практика раннего прекращения грудного вскармливания, из‐за чего многие дети погибали от расстройств пищеварения, но, насколько известно, в этом отношении значительных изменений не происходило[226]. Не было значительных изменений санитарно‐гигиенических условий жизни и в сельской местности, так что этот фактор не мог сыграть существенной роли, а скромность достижений вакцинации и терапии в Западной Европе того времени свидетельствует о том, что эти факторы не могли оказать значительного влияния на смертность в России XIX в.[227] С другой стороны, имело место некоторое сокращение смертности от оспы, что мало связано с питанием, а также от тифа и дифтерии, что может быть как‐то с ним связано. О серьезном улучшении уровня питания говорит увеличение среднего веса рекрутов в 1890–1899 гг.[228] В целом данные в какой‐то степени поддерживают вывод о повышении производства на душу населения. Или, если говорить более строго, они подрывают убедительность противоположного утверждения.
В начале XX в. производительность сельского хозяйства в России была значительно ниже, чем в Западной Европе. Согласно П. И. Лященко, средняя урожайность зерновых в России в 1909–1913 гг. была 43 пуда (0,69 метрической тонны) на десятину (2,7 акра, или 1,09 га), тогда как в Дании урожайность составляла 195, во Франции 190, а в Германии 152 пуда[229]. Отчасти это отставание может быть объяснено географическими факторами – в России не совпадают районы с плодородными почвами и зоны теплого климата с достаточным количеством осадков. При движении с северо‐запада на юго‐восток качество земли в целом ухудшается, а количество осадков увеличивается[230]. Летом дожди приходят слишком поздно, и само лето из‐за северного положения страны слишком короткое[231]. Альтернативное объяснение указывает на бедность крестьян, но здесь мы начинаем ходить по кругу. Не приходится спорить, что новшества всегда сопряжены с риском, а всякий риск опаснее для людей, живущих на грани нищеты, чем для более зажиточных. Но в любой момент XIX в. Россия была не беднее, чем страны Западной Европы в более ранний период; иными словами, бедность западноевропейских крестьян не остановила прогресс.
В России бедность – или что бы то ни было еще – также не остановила прогресс. Но страна явно отставала от Западной Европы, а русские крестьяне все еще жили в условиях чересполосицы (от которой в Европе к тому времени уже в основном избавились) и регулярных переделов земли (которых западноевропейцы никогда не знали). Нетрудно предположить, что если бы крестьянам, желавшим действовать самостоятельно, позволили выйти из системы, они сумели бы выращивать на русских почвах более богатые урожаи.
Крестьянская земля
Поскольку все программы, выдвигавшиеся в противовес столыпинским реформам, предлагали перераспределение земли, необходимо выяснить, какая доля сельскохозяйственных земель принадлежала крестьянам в действительности. Ответ – примерно две трети, причем доля крестьянских земель постоянно повышалась. Но чтобы почувствовать настроения крестьян и тех, кто им симпатизировал, необходимо обратиться к отмене крепостного права, когда крестьяне получили свои «надельные земли». В результате освобождения средняя обеспеченность крестьян землей улучшилась, но они не получили всей земли, которую обрабатывали прежде, и, кроме того, им пришлось вносить «выкупные платежи». По сравнению с вариантом, при котором крестьяне получили бы без выкупа всю землю, которую они обрабатывали до освобождения, реформы Александра II кажутся половинчатыми. Мы начнем с процесса освобождения крестьян, а потом обратимся к вопросу об обеспеченности крестьян землей.
Разочарованность результатами освобождения от крепостничества. Мы уже рассмотрели ключевой аспект освобождения: крестьяне получили права собственности на землю. Но при этом внешний контроль остался почти таким же, как при старом порядке, только часть полномочий помещика перешла к общине, а часть – к государству.
Рассмотрим влияние отмены крепостного права на ресурсы и обязательства вчерашнего крепостного. До освобождения собственной земли у него, как у крепостного, не было. Точнее говоря, некоторые предприимчивые крепостные владели кое‐какой землей, и, кроме того, в постоянной собственности крепостного была его изба и небольшой приусадебный участок. В общинах с наследуемой землей семья владела некоторым количеством пахотной земли, а иногда и сенокосов, но не имела в собственности пастбищ, лесов и водных угодий[232]. У всех остальных крепостных земли не было. Крестьянин обрабатывал участок, выделенный ему господином – помещиком, государством или удельным ведомством, – за что платил ему оброк или отрабатывал барщину.
В результате освобождения крепостной получил примерно ту же землю, которую прежде обрабатывал, в соответствии с непростыми правилами, спущенными из центра. Но при
