этом на него легла пропорциональная доля обязательств общины по выкупу земли. В среднем после реформы крестьянские наделы оказались чуть меньше, чем до нее: закон увеличивал размер наделов там, где они были ниже установленного законом минимума, и понижал их там, где они получались больше установленного максимума[233]. Но несмотря на некоторое уменьшение общей площади крестьянских земель (и среднего семейного надела), скорее всего от реформы в этом плане пострадали только те, кто до нее имел в пользовании существенно больше среднего надела: установленные законом нормы имели целью защиту надела, так сказать, типичной крестьянской семьи[234].
Выкупные платежи были рассчитаны таким образом, чтобы они составили 80 % стоимости семейного надела, а стоимость его оценивалась по капитализации «твердой арендной платы» за соответствующий надел, о величине которой договаривались между собой помещик и крепостной в условиях законодательно установленного максимума арендной платы[235]. Общая сумма выкупных платежей за 49 лет была достаточна, чтобы возместить государству большую часть расходов на выплату бывшим владельцам капитализированной стоимости того, что они получили бы в виде оброка или барщины[236]. Естественно возникает вопрос: как стоимость полученной крестьянами земли соотносилась с величиной выкупных платежей?[237] Недавние исследования поставили под сомнение старую идею о том, что со вчерашних крепостных за землю брали слишком много. Данные, используемые всеми аналитиками – естественно, неточные, – указывают на то, что средняя цена за десятину была существенно выше при продаже небольших участков земли (менее 500 десятин), которые были посильны для крестьян, чем больших (более 500 десятин)[238]. Учтя эту особенность цен на землю, Хох пришел к выводу, что вчерашние крепостные скорее недоплачивали за полученную землю, чем переплачивали[239].
В общем освобождение дало крепостным чуть меньше земли, чем было в их пользовании до реформы, но при этом их обязательства снизились еще значительнее, потому что выкупные платежи составляли только 80 % того, что крепостные обязаны были платить прежде. Представляется правдоподобной оценка, что от реформы пострадали только те крепостные, земельные наделы которых до нее были существенно выше средней величины, но даже они могли оказаться в выигрыше, поскольку и выкупные платежи оказались заметно ниже прежнего бремени.
Ситуацию вчерашнего крепостного можно представить следующим образом: он купил землю, которую прежде обрабатывал, на условиях 49‐летней ипотеки. Крепостной, который прежде платил оброк, теперь вносил вместо него выкупные платежи, а для барщинных крестьян выкупные платежи заменили обязанность обрабатывать помещичью запашку. При том что для обеих групп экономические условия хозяйствования изменились примерно одинаково, для барщинного крестьянина в пореформенной жизни было больше новизны. Освобождение перевело его трудовую повинность в денежную форму, так что теперь ему потребовалось как‐то зарабатывать дополнительные деньги для внесения выкупных платежей – беря землю в аренду, работая испольщиком или нанимаясь работать за деньги. Чаще всего нанимателем его оказывался бывший помещик или кто‐либо вроде него. Хотя это изменение означало увеличение гибкости (крепостной получал свободу, скажем, заниматься несельскохозяйственным трудом, чтобы заработать на выкупные платежи), ближайшим результатом оказывалось некоторое снижение уровня жизни. Прощаясь с оброком и барщиной, крестьянин, ожидавший в результате отмены крепостного права мгновенного очутиться в светлом будущем, неизбежно оказывался разочарованным.
Законы об освобождении крестьян давали крепостному возможность выбрать уменьшенный надел («нищенский надел»), площадью в четвертую часть стандартного, но зато бесплатно, безо всяких выкупных платежей. В силу отсутствия выкупных платежей (и соответственно заинтересованности государства в коллективной ответственности) можно было бы предположить, что крестьяне, выбиравшие четвертной надел («дарственники»), делали это в индивидуальном порядке. На деле, однако, в Великороссии законы уполномочили принимать эти решения деревни (а в Малороссии, или на левобережной Украине, и в Новороссии – деревенские концы)[240]. По‐видимому, правительство при этом исходило из опасений, что если дело пустить на самотек, то самые слабые и неудачливые крестьяне превратятся в городских или деревенских пролетариев. Поскольку дарственники владели своей землей на стандартных общинных началах, их опыт не может служить лабораторией для изучения того, как крестьяне повели бы себя в условиях личной собственности на землю.
Хотя в литературе было принято сокрушаться по поводу бедственной судьбы дарственников, недавно проведенное исследование доказывает, что они с бóльшим успехом приспосабливались к рыночным отношениям, чем остальные крестьяне, взявшие вчетверо более крупные наделы на условиях выкупа; в веберианском смысле, они быстрее шли по пути превращения из крестьян в фермеры. В большом числе деревень они быстро приобрели достаточно земли – купили или взяли в аренду и начали хозяйствовать примерно в том же масштабе, что до отмены крепостного права[241]. Очевидно, что их фермерская предприимчивость отчасти была вызвана нуждой: продолжив заниматься сельским хозяйством (по крайней мере не переходя резко к менее интенсивной земледельческой деятельности вроде пчеловодства), они вынуждены были действовать через рынок для того, чтобы хотя бы восстановить прежний масштаб хозяйствования. Но даже расширяя свое хозяйство с помощью аренды, дарственники, похоже, в большей степени действовали по‐рыночному: они, например, чаще платили за арендованную землю деньгами, а не становились испольщиками[242]. А земля, которую они покупали или арендовали, была в равной мере доступна и тем крестьянам, которые взяли землю на условиях выкупа и могли бы с помощью аренды, скажем, увеличить масштаб своей деятельности, но они ведь этого не делали[243]. В отношении урожайности новое исследование не выявило существенного отличия дарственников от всех остальных[244].
Таблица 3.2
Землевладение в европейской части России: с 1877 по 1905 г.
Общие тенденции в обеспеченности крестьян землей. Хотя реформы Александра II многих разочаровали, в период от освобождения крестьян до столыпинских реформ крестьянский клин земли неуклонно увеличивался. В табл. 3.2 приведены соответствующие данные по 45 из 50 губерний европейской части России за период 1877–1905 гг.[245]
О чем все это говорит? Во‐первых, следует с осторожностью подходить к приросту надельной земли у крестьян, потому что, возможно, часть этого прироста не имела отношения к реформам Александра II. Хотя реформы были начаты в 1861 г., прошли годы, прежде чем все крепостные вошли в систему выкупных платежей, ставших обязательными только в 1881 г., но и после этого еще потребовалось время, чтобы они охватили всех бывших крепостных. Но площадь принадлежавшей крестьянам ненадельной земли утроилась! Вспомните о Лопахине, разбогатевшем крестьянине из «Вишневого сада», который происходил из крепостных, а в конце пьесы выкупает поместье, в котором родился, у дворян, не имевших ни желания, ни способностей, чтобы толково им управлять. Разумеется, дворяне продавали землю не только потому, что оказались никудышными хозяевами, – некоторые из них расчетливо вкладывали
