причинам не мог получить кредит в Крестьянском банке, но получил бы ссуду в другом месте, если бы цена земли не поднялась в ответ на операции Крестьянского банка. Для всех других крестьян деятельность Крестьянского банка была только полезна – они получили возможность купить больше земли, чем в любом другом случае. Легко предположить, что крестьяне покупали эту землю по доброй воле – нет никаких указаний на то, что банк принуждал их брать у него ссуды. И нет никаких оснований считать, что приобретавшие землю крестьяне были одурачены. Разумеется, подобно всем, кто покупал в России землю до большевистской революции, они поддались иллюзии, что приобретают настоящие права собственности – и эти иллюзии были развеяны революцией точно так же, как были развеяны все упования на права собственности, верховенство права и либеральную демократию. Если на мгновение забыть об источнике средств, которыми оперировал Крестьянский банк, придется признать, что его деятельность могла нанести ущерб лишь ничтожному числу крестьян.
Разумеется, расширив кредит и вызвав тем самым общее повышение цен на землю, банк, надо полагать, увеличил суммы, получаемые продавцами земли, подавляющее большинство которых составляли помещики. В этом смысле история Крестьянского банка превосходно укладывается в схему, предлагаемую теорией общественного выбора: правящие элиты используют власть для перераспределения ресурсов в свою пользу. В той мере, в какой деятельность банка могла либо привести к повышению налогов, либо помешать их снижению, что имело бы место в противном случае, издержки легли на крестьянство в целом, поскольку оно выплачивало существенную (хотя не обязательно непропорционально большую) долю налогов[284].
Итак, в целом крестьяне могли понести некий косвенный и, пожалуй, незначительный ущерб: в качестве невольных источников средств Крестьянского банка; в качестве несостоявшихся покупателей, вытесненных с рынка покупки или аренды земли вследствие повышения цен на землю, вызванного расширением кредита; в качестве покупателей, выгода которых, полученная благодаря облегчению доступа к кредиту, оказалась не столь высока, как она была бы без повышения цен; и в качестве арендаторов, которым в силу тех же самых причин пришлось платить более высокую арендную плату, чем при иных обстоятельствах. Насколько мне известно, никто не сделал попытки дать количественную оценку всех этих форм ущерба.
Налоговое бремя
До сих пор мы говорили о роли правительства России в установлении правил игры – определение и изменение прав собственности и содействие становлению рынка с помощью операций Крестьянского банка. Но оно, подобно любому другому правительству, действовало и как гигантский насос, который одной рукой выкачивал средства у населения, а другой – рассеивал их. Крестьянский банк участвовал в рассеивании – субсидировал покупку и продажу земли или по меньшей мере предоставлял капитал для этих операций. Налогообложение в Российской империи – слишком сложный предмет, чтобы всерьез анализировать его здесь. Но стоит уделить некоторое внимание тому, как налоги (наверное, и в самом деле чуть более высокие, чем если бы капитал Крестьянского банка был пущен на сокращение налогов) влияли на картину распределения материального благосостояния, которая и по сей день возбуждает страсти тех, кто обращается к «аграрному вопросу».
Налоговое бремя было неодинаковым в разных губерниях, но налоговое бремя на надельную землю, даже если оставить в стороне выкупные платежи, зачастую было выше, чем на помещичьи земли[285]. При этом на крестьян в большей степени ложились наиболее обременительные в России акцизные налоги (на спички, табак, сахар, чай и керосин) и налоги на прибыль от государственной водочной монополии. В конце XIX – начале XX в. доходы от акцизных налогов впятеро превышали поступления в казну от так называемых «прямых налогов»[286]. В 1906 г. доходы государства от «спиртовой монополии» (преимущественно от водки) составили почти 700 млн руб. из 2,3 млрд руб. поступлений в государственный бюджет[287]. Может показаться несправедливым, что правительство использовало налоговую систему, основное бремя которой ложилось на крестьянство, но у правительства были свои резоны. Во‐первых, косвенные налоги платили только те, кто так или иначе потреблял подакцизные товары. Во‐вторых, многие косвенные налоги (в том числе в виде государственной монополии) ложились на «греховные» товары, такие как водка и табак, так что если бы спрос сильно зависел от цены, т. е. был бы высокоэластичным, эти налоги отталкивали бы крестьян от потребления вредных для здоровья товаров[288]. В‐третьих, в конце столетия совокупное среднее налоговое давление на крестьян, даже с учетом выкупных платежей, составляло около 18 % дохода[289], что не так уж и много.
Тем не менее, учитывая характер подакцизных товаров, налоговое давление на самые бедные слои оказывалось более значительным, особенно если его брать как долю в потреблении крестьянами покупных товаров. Даже если налоговая система не доводила никого до прямого голода, она явно усугубляла нищету многих.
Беглый взгляд на крестьянскую жизнь
Хотя после отмены крепостного права материальное положение крестьян постепенно улучшалось, но, по нашим меркам, даже накануне столыпинских реформ оно было еще весьма убогим. В типичной деревне в избах площадью 350 кв. футов (32,5 кв. м) жили в среднем по восемь человек[290]. Наблюдатели – не учитывавшие «беднейших» крестьян и описавшие условия жизни только сравнительно зажиточных крестьян, – сообщают, что во многих избах не было труб, так что их обитателям удавалось выжить только благодаря поступлению воздуха через щели в стенах[291]. Стеклянные окна «не были правилом», и «во многих домах окна были затянуты высушенными бычьими пузырями или другим полупрозрачным материалом, так что даже в полдень убогая обстановка избы была едва различима в полумраке»[292]. Сегодня мы знаем, что при сжигании дров образуется «чертова пропасть канцерогенов»[293], а содержащиеся в дыме химические вещества вредно действуют на мозг, глаза (могут вызвать слепоту), сердечно‐сосудистую и дыхательную системы[294]. Из‐за этого дыма в избах были редки сверчки, мыши, клопы, комары и даже знаменитые своей живучестью тараканы[295].
Пищевые отбросы, экскременты людей и животных заполняли двор и дорогу за забором, и после дождя навозная жижа нередко просачивалась в избу[296]. Встречались деревни, в которых не было ни одной уборной[297]. Мебели практически не было; в качестве постели использовались печи и лавки[298]. Обувью служили плетенные из лыка лапти. Лучшую одежду крестьяне приберегали для похорон, так что старуха время от времени гордо примеряла похоронную одежду, глядясь на себя в зеркало, сделанное из осколка стекла, прислоненного к черной тряпке, и радуясь тому, «какой она будет нарядной, когда ее положат в гроб»[299].
Неудивительно, что в России накануне революции 1905 г. политически активные люди
