Я решила направиться туда немедля. На звонки всё равно никто не отвечал.
После нескольких часов нудной тряски в автобусе я наконец достигла цели.
Какой там был дом? Кажется, шестой?
Узнав у случайных прохожих, где находиться этот самый дом, и, немного заблудившись, я наконец отыскала его. Старый кирпичный дом, четыре этажа. Он был жилой.
Уже смеркалось. В некоторых квартирах этого дома уже горел свет.
Обшарпанные стены, в нежилых квартирах выбитые стёкла… Да уж, и зачем только Быковы обменяли свою, пусть и двухкомнатную квартиру, в центре Москвы, на этот бомжатник?
Лифта не было. Пришлось подняться пешком.
В подъезде ужасно воняло кошками и куревом. Стены были расписанными всякими глупыми выражениями и словами. Также, на первом этаже красовалось граффити.
Несколько квартир на первом этаже были заколочены. На некоторых дальнейших отсутствовал номер, и потому отыскать квартиру было довольно не просто.
В конце концов, спускаясь с верху — в низ, я таки нашла нужную квартиру.
Третий этаж… Старый, покосившийся номерок, у которого отлетела цифра 1. (квартира была одиннадцатая)… старенькая, побитая временем дверь… Сломанная дверная ручка. И в этой глуши, оказывается, живут люди?
А ведь если бы не я… А ведь если бы не моё тогдашнее самолюбие… Возможно, этого всего бы не случилось. Жили бы себе Быковы в своей, пускай и не роскошной, а квартире и по сей день… А этот барак… я сомневаюсь, что его вообще можно назвать квартирой.
Я позвонила. Звонок тоже был сломан. Тогда я стала колотить в дверь кулаками, а после в дело и подключились ноги. Быть может, мама что-то перепутала? И вовсе не здесь сейчас живут Быковы?
Я ещё раз пересмотрела листок, в который внесла данные, переписанные с маминого блокнота. Всё верно. Костянский переулок, дом 6, квартира 11. Странно!
— Откройте! — завопила я, продолжая наносить удар за ударом старой двери.
— Ты чего здесь расшумелась? — окликнул меня голос.
Я оглянулась. С верхнего этажа спускалась старушка, закутанная в тулуп. Обе руки были заняты тяжёлой ношей.
— Ты чего здесь хулиганишь? — повторила она.
— Быковы здесь живут? — довольно грубо осведомилась я.
— Живут. — кивнула она. — Да только Танечка давно уж здесь не появлялась. После аварии.
— Какой аварии? — переспросила я, недоумённо поднимая брови.
— А ты разве не знаешь? — удивилась она. — Мирослава, Танюшина дочка, вот уже неделю назад, как в аварию попала. ДТП. Какая-то пьянь её в поздний вечер сбила. Совсем с ума сошли! Бесстыдники! Чтоб вас Господь покарал! Мирослава-то, в реанимации! Теперь Танечка каждую ночь там проводит, всё за девчонку боится… Надо же! Ребёнка сбили! Сволочи! Чтоб у вас руки отсохли в следующий раз пьяными за руль садиться! Подонки! А Мирослава-то, славная была девка! Милая, приветливая, вежливая… Всегда здоровалась, когда, помниться, гололёд был, за хлебом в магазин бегала для меня… Да и вообще, покладистая была! Что ни попросишь — всё делала! А тебе-то она зачем нынче понадобилась?
Я стояла ошарашенная. Неужели… это правда? И Славку действительно сбила машина?
— Скажите… — пролепетала я.
— Что тебе, милая?
— В какой… она больнице?
— Вот как сейчас помню! — заверила меня бабка. — В третей! Да-да, в третей! Знаешь, где такая находится?
— Знаю. — соврала я.
Я пулей вылетела из подъезда.
Что?.. Неужели, это действительно так? И Славка в реанимации?
А всё из-за меня! Это я во всём виновата! А что… если она умрёт? На чей совести это будет? Да и как я потом буду её матери в глаза смотреть?
Раскрывши карту, я быстро отыскала нужную больницу. После чего сломя голову помчалась на остановку…
… В коридоре было тихо. Но людно. Из-за гололёда, и участившихся травм и переломов, в палатах не было места, и потому больные лежали прямо в коридоре…
Я прекрасно понимала, что в реанимацию меня не пустят… Да и кто я ей? Бывшая подруга, одноклассница?
И тут я увидела родителей Славки… Тётю Таню, дядю Стёпу… Неужели?..
Я села на скамейку делая вид, что рассматриваю плакаты на стенах. Но украдкой продолжала наблюдать за ними…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мама сидела и плакала. Время от времени она смахивала слёзки платком. Дядя Стёпа лишь, как мог утешал её.
Мне отчётливо доносилось каждое их слово:
— Что? Стёпа, скажи мне, что будет с нашей дочерью? Она уже которые сутки не приходит в себя! Она пала в кому!.. Если она умрёт… Стёпа, я не переживу этого!
И она снова зарыдала.
Я не могла на них смотреть… У меня у самой уже стали выступать слёзы…
Зачем? Какого чёрта? Зачем я это сделала тогда? Зачем избила? Вполне возможно, что Славка сама кинулась под машину… Это я… Во всём виновата.
Чтоб я сдохла…
Точно! Умереть! Я же поклялась, что, как только извинюсь перед ней и её семьёй покончу с жизнью…
Попросить прощение… Нет, я не смогу! Меня не хватит просто! Не хватит… Не хватит смелости, мужества… Да какое к чёрту мужество? Я чудовище… Хуже Ромы… Хуже дьявола…
Тут из реанимации показался врач.
Это был мужчина средних лет в белом халате. Над верхней губой восседали почти поседевшие усы…
Семья тут же накинулась на него.
— Доктор! Доктор, умоляю, скажите, что она будет жить!
Доктор махнул рукой в сторону скамейки. Они сели напротив меня.
— Ваша дочь пала в кому, и, как известно, иногда, люди просто из комы не выходят… К тому же она потеряла много крови…
Он немного помолчал.
— … Я ничего не могу гарантировать! Если она не придёт в себя до утра… То здесь я бессилен.
Я не выдержала. Встала, и выбежала из больницы.
— Маша! Машенька! Стёпа, смотри, да ведь это же Катюшина дочка!
Я ничего не видела… Не слышала… Я лишь бежала… Далеко-далеко, в то место, где можно сбежать от проблем…
Снег… Снег… Снег… Холодный белый снег…
Мир… Почему ты так жесток? Жизнь… Почему ты так сурова?
Люди всегда правду говорят. Трудней всего простить себя… Порой, из-за стольких совершённых ошибок ещё в юности, мы не можем простить себя всю свою оставшуюся жизнь…
О, небо! Почему? Зачем? За что?
Лучше бы я не родилась… Или родилась бы мёртвой… Умерла бы ещё, будучи невинным дитя, и не принося людям и миру столько боли и страданий…
Из-за собственных амбиций я потеряла подругу… Из-за собственных амбиций я потеряла свою любовь… маму… счастье… надежду и веру…
Мама… Мамочка… Любимая, родная… Если ты слышишь меня сейчас… То прошу… Забери меня! Забери… Забери к себе на небо, туда, где ты.
А ведь ещё, будучи в восьмом классе, я помню, как мы с ней часто ссорились, порой, из-за пустяков. Из-за двоек, которые я приносила чуть ли не каждый день из школы… Из-за «ужасной» одежды, которую я носила… Из-за плохой компании, с которой я пробовала курить за школой, а позже матери звонил директор, и докладывал о моём плохом поведении…
Столько лет прошло… Но как будто это было вчера…
Прошла всего неделя, но, как будто пролетела вечность…
… Вернулась я домой почти под полночь.
В доме было тихо. Странно, быть может, папа уже давно спит? Пришёл с работы, устал, и завалился спать?
Заходя в родительскую, я нашла чьи-то женские трусы… У мамы явно не такие размеры…
Ну, знаете ли!
Я рывком отворила дверь. И была ошарашена от того, что увидела.
Послышался женский визг.
Девушка, так усердно скакавши секундой назад на папе, вдруг отпрянула, попыталась прикрыться простынёй.
— Ну что, папаша? — гаркнула я на всю комнату, хлопая дверь. — Неужто ты с проституткой связался?
— Эй, полегче с выражениями! — прикрикнула басом девушка.
— А ты вообще, закрой рот, подстилка дешёвая! — продолжала всё крушить я.
Та умолкла.
— Маша, я тебе сейчас всё объясню! — попытался найти оправдание папа.
— Не надо мне ничего объяснять! — орала я.
Я подошла к ним. После чего схватила её за патлы, и стащила с кровати.
