О, Небо! Ты холодное и серое, как зима! Ты чисто и безгрешно… А я нет. Я живу здесь, в этом мире… Вроде уже давно умерла, а вроде ещё жива… Жива, пока дышу, пока двигаюсь… Пока бьётся сердце…
О, небо! Умоляю, не покидай меня! Не отворачивайся, не отрекайся… не забывай…
Ноги подкашиваются… Я медленно опускаюсь на снег.
— Маша! Маша! — слышу я сквозь сон, где-то далеко, не в этом мире голос папы.
Жить… Дышать… Любить… Зачем? Зачем всё это? Зачем? И ради чего? Ради счастья? А есть ли оно вообще в этом мире, счастье?
Глава 13
Рома Вишневецкий
За окном идёт снег… Холодный, мокрый, скользкий…
Нет, нет! Прошу, только не сейчас! После похорон, обещаю!
Папа не должен сейчас об этом знать. У него и так на плечах весь этот груз. Похороны, место на кладбище, памятник… И я.
По словам того следователя, мама погибла от рук местных бандитов. Её сильно избили, по словам криминалиста ещё ударили битой, то есть, она погибла в результате черепно-мозговой травмы от потери крови, ограбили, не вызвали ни «Скорую», ни «Милицию», оставив маму умирать на снегу…
Снег… Снег… Снеnbsp; — А после дискотеки пойдём к тебе, — продолжала уговаривать его я. — И займёмся сексом. Надо ведь отметить последний день, перед каникулами.
* * *
Прошло несколько дней. Я не помнила, что было после… Не помнила…
Уже начались каникулы, но особой радости это мне не приносило. Меня буквально растерзывала мысль о том, что во мне сейчас кто-то есть. Аборт! Срочно аборт! И никто об этом больше не узнает. Даже папа…
Почти каждую минуту нам кто-то звонил из маминых подруг, или знакомых, приятелей и друзей нашей семьи. Все они приносили своё сочувствие, и, все как один, спрашивали, когда похороны и поминки.
Папа ходил озабоченный. В его глазах была видна боль и печаль, тоска, по матери. И, хоть он и понимал, что им было трудно понять друг друга, и они постоянно из-за этого ссорились, но он продолжал любить мою маму. Такой, какая она есть. На нём не было лица. Ночами, он плохо спал, часто просыпаясь в холодном поту. Видимо, ему снилась мама. Ходил он весь бледный и задумчивый, не помня себя. Временами, он смотрел в одну точку, не обращая внимания на меня, и часто не слышал моих слов.
Рома… Как бы там ни было, но я продолжала любить его. Любить… Как его можно любить? Как можно любить это чудовище? Как можно было от него… залететь.
А может… ему всё рассказать? Да-да, именно! Пусть знает, пусть всё знает! Быть может, только лишь тогда в нём проснётся совесть и человечность… В чём я лично, сомневалась.
Пусть знает! Пускай… Пускай всё поймёт! Пусть поймёт, что я, влюблённая дурочка, от любви потеряла голову… влюбившись в него! Что, забеременела… А он… А что, собственно говоря, он? Что ему? Ему-то ничего! Позвонить? Нет, не стоит! Бросит трубку, посмеётся, унизит… Зачем себе лишний раз ранить душу? Незачем…
Судьба… Судьба свела нас, и разъединила вновь. Быть может, всё рассказать Рыбиной? Она, наверное поймёт… Или нет? В конце-концов, после всего случившегося она мой единственный друг… если, конечно, её можно так назвать… Ведь… Не знаю…
Ирка, Ирка… Наверняка сейчас грёзит о Феликсе — крутом парне, со своей собственной тачкой… Нет, не стоит! Она завтра же, всё расскажет своим подпевалам-«фрейлинам», а они, мне же в отместку, разболтают всей школе… И завтра, вся параллель будет знать, что Ахметова — шлюха!
А завистницы… Ведь, когда я была ещё с Ромой, у меня их было море… Все скалились, злились, краснели, видя меня с ним, улыбающееся под ручку. Им это первым на руку. Все дружно будут смеяться, что, я, без Ромы никто. Пока был Рома, был и авторитет. Ведь, на тот момент, я была его избранницей, девушкой, любимой… А что же получилось? Залетела… Да, к тому же, он меня бросил, на произвол судьбы… С ребёнком… Ведь это его ребёнок! Пусть, в конце-концов он опомниться! Его ребёнок…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Помню… Всё помню… Боже, какая же я была дура! Зачем…
Не первая… Я не первая, наверняка, кого бросил Рома! И, быть может, есть хоть одна несчастная, кто мог от него залететь…
Прокручиваю в памяти имена всех его бывших… Рябцева, Потапенко, Тушкевич, Малинникова… Господи, сколько же их? Рыбина… Нет, это уже смешно! Рыбина не могла от него залететь! Нет… Рябцева тоже. Потапенко тоже вряд ли, она сейчас ушла в колледж, и, вряд ли она была беременна… Я, помню, Малинникова очень страдала, после того, как Вишневецкий её бросил. Это наверняка то, что нужно!
Нашла её. В сети. Добавила в «друзья». Жду.
Помню, ей даже приходилось ходить в психологу. Поговаривали даже, что, она пыталась покончить собой, вскрывши себе вены.
Ася Малинникова — обычная серая мышка, и, поняв, что нравиться самому Вишневецкому была вне себя от счастья! Ведь, на сколько я помню, это был её первый и последний парень, и я, уж глубоко сомневаюсь, что у них не доходило дело до постели…
Ася была эмо. И, почему она относилась именно к этой субкультуре, было ясно и понятно. Тихая, спокойная, робкая, одинокая она училась в нашей школе. Носила розовые черепа, покрасила волосы в чёрно-розовый цвет. Одевалась также. И, резать себе вены в туалете — явно их дело. Ведь, на сколько известно, эмо — самоубийцы. Резать вены это в их стихии. Вот с неё и начнём.
Разговаривали, а, точнее, переписывались мы с ней на разные темы, но, в основном обсуждали Рому.
В конце-концов мы договорились сегодня с ней встретиться. В местном кафе. Она согласилась. Я была, несомненно, рада.
* * *
… В кафе сегодня особо никого не было. Прозрачные столы, мягкие кресла и диваны… Я заказала себе горячий шоколад, и принялась ждать.
Вскоре, появилась и она. Я ещё издали приметила её. Да и в таком виде, трудно не узнать нашу школьную эмо-девочку.
Она томно прошла, сбросив свою чёрную, с розовыми пряжками сумку на диван. После чего поправила свой малиновый галстук, что лежал у неё на черной жилетке. Присела.
— Хай, — бросила она. — Ты хотела поговорить?
Я сначала немного замялась.
— Да. Хотела. — кивнула я. — В общем, тут такое дело…
— Говори прямо, — отрезала она. — У меня не так уж много времени. И вообще, я не хочу говорить о Вишневецком! Он предал меня, бросил… Мне даже пришлось расстаться со своими приятелями. Они меня чуть не изгнали из-за этого! Изгнание из эмо — позор! Ему не нравилось то, как я одеваюсь! Ему не нравилась моя компания, с которой я общалась! Ему не нравился мой характер! Короче, он хотел сделать из меня куклу под себя… Из-за него я была вынуждена бежать из дома! Родители объявили мне бойкот, узнав что…
Она осеклась. Только бы не спугнуть её, только бы не спугнуть…
— Ты была от него беременна? — тихо спросила я, зажав кулак.
Она смерила меня взглядом, видно, раздумывая, сказать или нет.
— Была.
— Ты сделала аборт?
— Пришлось, — согласилась она. — Родители и так меня не переваривают, говорят, что я позор нашей семьи. Что я, выгляжу непонятно как кто, одеваюсь так же, и скитаюсь по подворотням неизвестно с кем. Но, узнав что я ещё и залетела, они вообще от меня отказались! Мне пришлось… Начать обеспечивать себя самой! Они буквально меня вышвырнули из дому…
— И ты была согласна сделать аборт? Но ведь это и твой ребёнок был тоже! — воскликнула я.
— Ты хочешь сказать, что я это зря сделала? Да? Это было в девятом классе — два года назад! Ты хоть представляешь, что бы это было? Девятый класс! Все бы просто упали в ступор! А что мне оставалось делать? Да, сделав аборт, я тогда круто об этом пожалела! Но я не могла поступить иначе! Мне нельзя было рожать! А учёба? Мне, конечно же, на неё ровным счётом наплевать… А вот родители… У них совсем другое мнение! Да и как это скроешь? Рано или поздно, но срок пройдёт, и уже начнёт выпирать живот! А роды… Хотя, даже если бы я и родила, то, наверное, не смогла бы его отдать! Да, к тому же, с чего это вдруг? Я не собираюсь вынашивать девять месяцев ребёнка, от какого-то там козла, которому это на фиг не надо! А что мне дальше с ним делать? Кому я буду нужна, с младенцем на руках, непонятно от кого? Страдать с ребёнком на руках, о невзаимной любви, которой даже не было? К тому же… Я его не любила.
