Я покосился на Рому, который смотрел перед собой, сжав челюсти, щеки его полыхали. Но спрашивать он ничего не стал — знал, что за дело получает.
— Гребко, Хотеев, — продолжил тренер, — на общем фоне неплохо отработали, но замечаний даже к вам — уйма! Теперь защитники, Ан и Дрозд. Начали за здравие, закончили за упокой. Похоже, и правда пора вам на покой: не тянете нагрузку. Короче, попробуйте вы все витамины попить, что ли, с аминокислотами. Спать больше, есть меньше… в общем, плохо. Тишкин, тебя тоже касается, ты вообще сегодня мертвый был, как будто не двадцать лет тебе, а пятьдесят. И, наконец, Клыков. — Сан Саныч шумно выдохнул и потер руки. — Ты не защитник, Клыков, ты — вредитель. Что это за демонстрация дриблинга, когда ты последний защитник? Какого хрена ты с мячом в атаку попер, а ворота оставил без защиты? Если бы не ты, нам не забили бы третий, и проиграли бы мы не так позорно! Короче, тебе, Клыков, горчичник. Дисциплинарный. Если получишь второе предупреждение — можешь быть свободным и возвращаться в молодежку.
— Но Погосян еще хуже сыграл! — возразил Ромка, его голос дрожал и звенел, словно парень собрался расплакаться.
Сан Саныч и на него обрушил словесную конструкцию и добавил:
— Погосян — просто кривоногий бездарь! Но он хотя бы старался, а ты — саботировал распоряжение тренера. Самышкина, нападающего, на то же место поставили, что и тебя — и ничего, отработал парень! Матвеев… Ну ладно бы Нерушимый в бутылку лез, ему не привыкать, но ты-то чего разошелся, как малолетка? И не забывай, что ты не один в поле… Впрочем, ты необучаем. Ранюков… Тебя бы я наградил почетным званием черепаха сезона. Мяч уже у нашего вратаря, а ты все бежишь, все бежишь. Воропай… нормально сыграл, ни рыба ни мясо. В общем, дворовая команда и то лучше играет. Если так пойдет и дальше — мужики, без вариантов.
Ни от кого не ускользнуло, что он оставил меня без внимания. Я чувствовал, что мог бы сыграть лучше, но хотелось услышать мнение тренера.
— Сан Саныч, а я?
— А ты, Нерушимый, молодец, — просто ответил Димидко. — Продолжай в том же духе.
И больше ничего не сказал. Видимо, боялся перехвалить.
Ужинали мы так же вчетвером: я, Федька-Микроб, Мика Погосян и Ромка Клыков. Нас кормили овощным рагу с курицей, каждому положили по пачке печенья «Буратино» и традиционному квадратику масла.
— Не, ну а че, — жаловался Погосян с набитым ртом. — Саныч сам предложил под нападающим, вольным художником, а я теперь виноват? Мне ж никто не подавал, ты видел, да? Никто толком не открывался, да? И я типа плохо играю, да?
Микроб был всегда за справедливость, а потому не смолчал:
— Облажался — заткнись, да? Я вот облажался и молчу! — Он мрачно ковырял рагу ложкой и хотел бросить футбол прямо сейчас. — Вот Клык у нас — кремень!
Все посмотрели на Клыкова, уминающего рагу за обе щеки, и тот насупился, покраснел.
— Угу. Кремень, блин. Облажался как… как не знаю кто!
На самом деле Микроб и Клык сыграли неплохо, учитывая, что против них были лучшие игроки дубля. Я тоже не смолчал, похвалил Микроба. Парень сразу приободрился, бросать футбол передумал.
А я размышлял о том, что же делать, как сплотить коллектив. Саныч прав, с таким подходом ничего у нас не получится.
Стоило Микробу, справившемуся с рагу первым, подняться, чтобы отнести тарелку, как к нашему столику направился Сан Саныч с двумя мешками, один поставил возле нас, второй поволок дальше, к столику ветеранов.
Мика потер руки, открыл мешок и отпрянул, скривившись:
— Фу-у. Я думал, подарки, а там…
Он отогнул края мешка, и мы увидели благоухающую форму выигравшей команды. Точно такой же мешок получила команда ветеранов.
Глава 10. Он сказал: "Поехали!"
Следующим утром я узнал, зачем нам врач. Видимо, тренеры поговорили о том, что мы такие дохлые, и решили поддать нам жару. Потому до завтрака мы посетили местную санчасть — целый реабилитационный комплекс, современный и отлично укомплектованный.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сперва мы по очереди вошли в процедурный и сдали кровь. Пожилая медсестра, маленькая, миниатюрная, с широко распахнутыми васильковыми глазищами и желтыми волосами, выбивающимися из-под чепца, объяснила, что это развернутая биохимия, результат покажет, чего в наших организмах не хватает, а чего избыток. Она щебетала и улыбалась, ласково называла нас сынками.
Потом, кто освободился, шел в соседний кабинет, где под контролем нашей врачихи, коротко стриженной седой дамы лет сорока пяти, выпивал белково-витаминный комплекс и пригоршню БАДов.
В столовую я шагал, буквально чувствуя, как аминокислоты током крови разносятся к мышцам, встраиваются в волокна, усиливают нейроны, как бешено напитываются энергией митохондрии и синтезируются медиаторы в синапсах. В общем, зверский голод никуда не делся, но появилось море энергии и бешеное желание свернуть горы. Я был уверен, что именно сегодня у меня все получится превосходно! И уж точно деревянным будет кто угодно, но не я.
Перекусив, мы уже устоявшейся четверкой: я, Микроб, Погосян и Клыков — отправились за постиранной формой. Стирали мы ее вчера в тазиках в душевой все вместе: и молодняк, и ветераны. Жека с Игнатом хотели увильнуть, но Матвеич их приволок, и теперь ветеранский гнев был направлен на «хитросделанных».
Микроб предложил переименовать нашу команду «Балласт» в «Еноты-полоскуны». Погосян, неверно поняв смысл второго слова, обрадовался:
— А что, давайте! Я точно поласкун! Люблю ласкать красивый женщин, да?
— Да-а-а… — протянул Ромка.
Мы переглянулись, сдерживая рвущийся наружу гогот, и Матвеич серьезно кивнул:
— Хорошо, Погосян. Быть тебе Поласкуном.
Так наш любвеобильный товарищ обрел новое прозвище. А отсмеявшись, мы всей командой перешли к более серьезным вещам, поговорили и твердо решили больше не проигрывать. По крайней мере сделать все, что от нас требуется на поле, чтобы не подводить команду.
— Да как тут не продуешь, когда у нас Поласкун вольным художником, — проворчал Жека.
Игнат хохотнул, но смолк под пристальным взглядом Матвеича, потом поинтересовался:
— Что не так?
— Зря ржешь, хитросделанный, — ответил Матвеич. — С техникой у малого все нормально. Когда с мячом — любо-дорого смотреть! Но теряется под прессингом, паникует, да и над приемом надо поработать — плохо открывается, потому что ленится, а ленится, потому что дохлый. Саныч нас погоняет, выносливость подтянется, так что остается только одна проблема — чтобы не паниковал, а включал мозги и пасовал, куда следует, а не куда придется. — Оглядев всех, захвативший лидерство опытный ветеран добавил: — Короче, не выпендриваемся, своих в обиду не даем, играем от защиты, при необходимости переходим в атаку. И больше никому не проигрываем. У нас нет слабых игроков, мы просто не сыграны. — Он протянул кулак, и мы положили свои руки на его. — Всем ясно?
— Да!!! — хором ответили мы.
Переодевшись, мы собрались на стадионе всей толпой в тридцать человек, размялись, порастягивались, а потом Шпала снова забрал вратарей тренироваться отдельно: меня, Рашида Юсупова и Кирилла Кониченко.
И начался ад. Наш персональный с Рашем и Конем ад, где Сатаной Люциферовичем выступал Шпала Глидыч, падла, да еще и посмеивался, нехороший человек. Хорошо хоть я после вчерашнего самоистязания за ночь восстановил и укрепил все поврежденные ткани и мышечные волокна.
Когда выполняли выпрыгивания, я особо не выделялся, но когда начались падения, Шпала постоянно меня поправлял. Поначалу он старался быть тактичным, но позже все упражнение свелось к комментированию моих ошибок:
— Твою мать! Что за ноги?! Колени согнуты! Не распрямлять, б…ть, колени! Что ты валишься, как тюфяк, на пузо? А теперь — как бревно! Так ты себе ребра переломаешь. Смотри на Кониченко: не плашмя! Голень, бедро, бок и лишь потом руки! Перекатом, б…ть! Да не на руки… Мать моя женщина!
