Стартовали мы прямо от спортивного комплекса и бежали вдоль автомобильной трассы. Виктор Иванович махнул пухлой ручкой и крикнул:
— Поехали!
Все было, как в прошлый раз, тренеры так же катили следом на гольф-каре, но на небе не было ни облачка, не по-зимнему ядовитое солнце грело макушку и издевательски намекало, что дождя, который нас спас в прошлый раз, не будет.
До кольца мы бежали в одном темпе, потом с гольф-кара спрыгнул Сан Саныч Димидко, возглавил строй, и началось:
— Приставной шаг! Челночный бег! Бег спиной вперед! Ускорились! Еще! Еще! Перешли на бег трусцой!
И так восемь повторов. Пот застилал глаза, сердце выскакивало, перед глазами мельтешили мушки, но я не сдавался. Было так тяжело, что, сосредоточенный на себе, я не заметил, как мы достигли города и побежали вдоль трамвайных путей. Когда затошнило и перед глазами начало темнеть, вдруг пробудилась внутренняя энергия, задышалось легко и свободно, словно впрыснули порцию адреналина прямо в сердце.
Я поглядывал на Погосяна, он хрипел, сипел, обливался потом, но держался.
Первым с дистанции сошел Дрозд. Потом — плотный парень из команды запасных. До центра города дотянули двадцать три человека. Если бы не запредельная нагрузка Саныча, эти десять километров мы преодолели бы без труда.
— Остановка! — распорядился Киря, паркуя гольф-кар возле массивного здания морпорта. — У вас час на то, чтобы осмотреться, и — назад. Подыхайлы, — Киря бросил мяч Дрозду, — кто не добежал, айда на песочек пасы отрабатывать. Отдых вы не заслужили.
Сан Саныч легкой трусцой двинулся вдоль набережной. Не трусцой — скорее быстрым шагом. Мы потянулись за ним. После того темпа, что мы держали, эта пробежка казалась прогулкой черепашьим шагом, и мы успевали вертеть головами, рассматривая окрестности.
Накануне я прочитал, что в Евпатории две набережных, но на какой из них мы оказались, понять пока было трудно. Поднялся ветер, заиграл натянутыми канатами мачт яхт, стоящих у пирсов, и они затрепетали, засвистели протяжно и тонко.
Мы бежали по плитке под мрамор, глядя на покачивающихся на волнах лебедей, ожиревших от постоянной кормежки хлебом, и пронырливых черных лысух.
Судя по тому, что вместо песка и пляжей тут были бетонные ступеньки, это набережная Терешковой. Да, точно, вот один храм, дальше должны быть синагога, мечеть, еще один храм. И как это все уживалось на одном квадратном километре?
— Самое интересное… там! — Мика махнул рукой на трехэтажные старинные дома, он еще не восстановил дыхание и постоянно прерывался, чтобы хлебнуть воздуха. — Там типа… караимский городок. И там люди прям живут! Мы тут… отдыхали. Ели в… караимскую еду.
— Кто заработает выходной — съездит сюда на экскурсию! — крикнул Саныч, не поворачиваясь.
И мы потрусили дальше, туда, где заканчивались старинные застройки и между морем и лиманом, усеянном лебедями, тянулась узкая прибрежная полоса.
Но до песка, где так хотелось оставить отпечатки своих подошв, мы не добрались. Развернулись на конечной остановке троллейбуса и назад пошли пешком, причем через магазин, где Саныч разрешил нам купить и съесть шоколадки — силы восстановить. Погосян пооблизывался на сладости, но взял себе только пол-литровый треугольник молока. Видимо, он принял критику и решил всерьез на себя взяться.
Парень немного успокоился и стал вести себя обычно — болтать без умолку. Рассказал, как летом он тут нырял и поймал трех крабов, а еще осетра видел прямо в море, но не догнал. А потом снял девчонок, сразу двух, и зажег с ними на дискотеке…
— Поласкун, короче, — заключил Жека и заржал.
Мика покосился на него. Ему хотелось огрызнуться, но он смолчал.
На обратном пути во время кросса с дистанции сошли одиннадцать человек, включая Мику и Дрозда. Остальные ветераны кряхтели, пыхтели, но держались.
А когда мы наконец добрались до спорткомплекса, я хотел упасть прямо на асфальт, но уперся руками в бедра, жадно хлебая воздух открытым ртом. Мышцы ног дрожали, пот лил градом, перед глазами расходились цветные круги. Победа! Хоть микроскопическая — но победа. Маленький шаг к цели.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кто-то сел на асфальт, кто-то встал на четвереньки. Одному Микробу было хоть бы что, казалось, он даже не вспотел и дышал ровно. Вот выносливость у человека!
Виктор Иванович мать его Кирюхин довольно оглядел нас, почесал подбородок и заявил:
— Ну что ж, размялись, теперь можно и в футбол поиграть. Построились!
Ветром донесло коллективный стон, в котором послышалось отчетливое: «Б..я!»
Глава 11. Надеюсь я — под масками зверей…
— Вам же ясно сказали: мест нет, — вздохнул дворецкий.
Свободные столики, скучающие в компании пустых тарелок, говорили о другом.
За спиной дворецкого появился мордатый коротко стриженный охранник в таком же черном пиджаке и с галстуком-бабочкой, скользнул взглядом по мне, Клыкову, Погосяну, Жеке с Игнатом и остановил его на Микробе.
Вперед выступил Мика, раскинул руки:
— Ну что ты, брат, в самом деле, а? Деньги есть! Настроение есть, зачем его нам портить?
— А восемнадцать вам есть? — спросил охранник, глядя на Микроба с сомнением.
Стиснув зубы, он полез за паспортом, приговаривая:
— А если и есть — впустите?
— Нет! Сейчас люди придут, столики заказаны! — начал кипятиться охранник. — Валите отсюда!
Я положил руку на плечо Погосяну, который отказывался мириться с вопиющей несправедливостью. Три недели адских тренировок, полный и абсолютный разгром сперва основного состава, затем дубля — и теперь какой-то рыбоглазый черт не дает отметить победу?!
События прошедших дней пронеслись перед глазами, словно при быстрой перемотке.
На третий день после памятного двадцатикилометрового забега Киря снова устроил мини-турнир — и опять играли в том же порядке: сперва основа и резерв, потом основа и «Балласт» и, наконец «Балласт» и резерв играли по тайму между собой. Самышкина, которого все звали не иначе как Самочкин, возмутился очередностью, а вратарь основы Кониченко еще проворчал, что таким образом Киря дает рахитам, то есть нам, шанс — мол, мы успеем отдохнуть, а они — нет.
Услышав это, Киря изменил очередность и провозгласил, что первый матч будет между основой и нами, а чтобы мотивировать возмутившихся ветеранов, дал стимул, сказав, что две лучшие команды по итогам недели будут вознаграждены выходным, а худшая (никто не сомневался, что это будет наш «Балласт») получит кросс и дополнительную тренировку.
Сан Саныч, после вчерашних матчей решивший, что не такие уж мы и безнадежные, отнесся к своей работе очень серьезно — деловито разбирал, кто на какой позиции будет полезнее, перестал оскорблять и в целом вел себя мягче. Даже Мику похвалил авансом.
То ли потому, что его отношение изменилось, то ли просто мы в команде сблизились, а может, все вместе взятое, включая угрозы и стимулы Кирюхина, но заиграли мы с таким энтузиазмом, что открыли счет в мачте с основой!
Погосян, воодушевленный словами Димидко, наконец-то сыграл грамотно — принял мяч, ушел от накрывающего его защитника и легким черпачком закинул прямо в штрафную на голову Матвеичу, а сам устремился вперед. Матвеич скинул ему на ход, Мика пробил… Гол!
Видимо, Мика не сразу сообразил, что сделал. Кониченко уже схватил мяч, влетевший в правый верхний угол ворот, уставившись на него, как на череп Йорика, и не понимая, как же так вышло, а Погосян все бежал вперед.
— Го-ол! — взревел я вместе со всеми игроками «Балласта».
Меня захлестнула уже забытая волна эйфории — как в детстве, когда точно так же искренне орешь, откликаясь на всеобщее ликование. Заряжаешься огнем, плещущимся во взглядах. Мика растерянно остановился. И правда — как же так получилось?
— Красавец! — подбадривал его Димидко. — Ай, красавец, Погосян!
— Качать Поласкуна! — в один голос заорали Жека и Игнат.
И тут до Мики дошло. Он остановился, улыбнулся и радостно взревел, ударил себя в грудь, как Кинг-Конг, пробежал вперед и упал на колени. На него налетели остальные, окружили, повалили на траву, образуя кучу-малу. Я поглядывал на Сан Саныча, стоящего недалеко от ворот — он аж светился и пританцовывал, и сам готов был прыгнуть в копошащуюся кучу.
