Тут она удостоила Сюзанну собственного взгляда. Переполненного сарказмом.
– Но не стрелки. Конечно, такие, как ты, с ума не сойдут.
– Почему ты насмехаешься надо мной? – спокойно спросила Сюзанна.
На лице Миа отразилось недоумение, потом она насупилась.
– Разве это моя идея прийти сюда? Стоять на холоде там, где Глаз Короля марает горизонт и даже саму луну своим грязным светом? Нет, женщина! Она принадлежала тебе, так что нечего мне выговаривать!
Сюзанна могла бы ответить, что идея забеременеть ребенком демона принадлежала отнюдь не ей, но понимала, что сейчас не время начинать словесную перепалку, убеждая собеседника или в данном случае собеседницу, что дура именно она, а не ты.
– Я ничего тебе не выговариваю, – возразила Сюзанна, – только спрашиваю.
Миа нетерпеливо взмахнула рукой, как бы говоря: «Хватит толочь воду в ступе», – и чуть повернулась, встав вполоборота к Сюзанне. А потом пробормотала: «Я не пошла ни в больше-чем-дом, ни в никакой дом. И в любом случае я выношу моего малого, ты слышишь? Как бы ни легли карты. Выношу и выкормлю».
И вот тут Сюзанна поняла многое, если не все. Миа насмехалась, потому что боялась. Пусть знала она многое, но очень уж значительная ее часть была Сюзанной.
«Я не пошла ни в больше-чем-дом, ни в никакой дом», например. Это фраза из «Невидимки», романа Ральфа Эллисона[39]. Когда Миа проникла в Сюзанну, она приобрела две субличности по цене одной. Это Миа, и никто другой, вытащила из небытия (или из глубокой заморозки) Детту, и именно Детте особенно нравилась эта фраза, в которой выражалось глубокое презрение и подозрительность негров к тому, что иногда называлось «усовершенствованное послевоенное образование для негров». Ни в больше-чем-дом, ни в никакой дом; я знаю, что я знаю, другими словами, до меня дошли такие слухи, мне шепнули об этом на ушко, дорогая, сорока принесла на хвосте.
– Миа, а от кого у тебя ребенок? Какой демон стал ему отцом, ты хоть знаешь?
Миа ухмыльнулась. И ухмылка эта очень не понравилась Сюзанне. Слишком много в ней было от Детты. Она уже понимала, что ответ ее не порадует.
– Да, женщина, знаю. И ты права. Это демон накачал тебя, действительно, великий демон, ты говоришь правильно. Человеческий демон! И по-другому просто быть не могло, ибо ты знаешь, что настоящие демоны, те, что остались на берегах всех этих миров, вращающихся вокруг Башни, после того, как Прим[40] пошел на убыль, бесплодны. И по очень веской причине…
– Тогда как…
– Твой дин – отец моего малого, – ответила Миа. – Роланд из Гилеада, ага, он. У Стивена Дискейна наконец-то появится внук, хотя он сам давно сгнил в могиле и не узнает об этом.
Сюзанна таращилась на нее, напрочь забыв о холодном ветре, дующем со скал Дискордии.
– Роланд?.. Этого не может быть! Он находился рядом со мной, когда демон был во мне, «извлекал» Джейка из дома на Голландском холме и физически не мог трахаться со… – Она замолчала, подумав о младенце, которого видела в «Догане». Вспомнила его глаза. Эти голубые глаза воина. Нет. Нет. Я отказываюсь в это верить.
– Тем не менее Роланд – его отец, – настаивала Миа. – И когда малой родится, я назову его именем, взятым из твоей памяти, Сюзанна из Нью-Йорка, которое ты узнала, изучая крепостные зубцы, внутренние дворы, подъемные мосты и навесные башни. Почему нет? Это хорошее имя, и ему оно подойдет.
«Введение в средневековую историю» профессора Мюррея, вот о чем она говорит».
– Я назову его Мордред, – продолжила Миа. – Расти он будет быстро, мой дорогой мальчик, быстрее любого человека, благодаря его демонической природе. Он вырастет сильным. Станет воплощением всех стрелков, когда-либо существовавших. А потом, как и Мордред твоего сказания[41], убьет своего отца.
И с этим Миа, дочь, не знающая отца, вскинула руки к сверкающему звездами небу и закричала; Сюзанна так и не смогла понять, был ли то крик печали, ужаса или радости.
2
– Подкрепись, – предложила Миа. – Вот что у меня есть.
Из-под мексиканской шали она достала гроздь винограда и бумажный кулек с оранжевыми ягодами физалиса, раздутыми от наполняющего их сока, как ее живот. И откуда только, задалась вопросом Сюзанна, взялись эти фрукты? Неужто их общее тело ходило по «Плаза-Парк» само по себе, как лунатик? А может, в номере стояла ваза с фруктами, которую она не заметила? Или эти фрукты – плод воображения?
Ответы не имели ровно никакого значения. Если чуть раньше ей и хотелось есть, то бомба, взорванная Миа, начисто отбила аппетит. А невозможность того, о чем она говорила, только подчеркивало чудовищность самой идеи. Но из головы не выходил младенец, увиденный in utero на одном из телевизионных экранов. Эти голубые глаза.
Нет. Этого не может быть, ты слышишь? Этого не может быть!
Холодный ветер, врывающийся в проходы между колоннами, пронизывал до костей. Она слезла с тележки и уселась на каменный пол, спиной к колонне, рядом с Миа, слушая завывания ветра и вглядываясь в звездное небо.
Миа набивала рот виноградом. Сок тек из одного уголка рта, тогда как из другого она выплевывала косточки со скоростью пулемета. Она проглотила то, что было во рту, вытерла подбородок, повернулась к Сюзанне:
– Может. Еще как может. Более того, так оно и есть. Ты все еще рада, что пришла, Сюзанна из Нью-Йорка, или теперь жалеешь о том, что уступила своему любопытству?
– Коли я собираюсь родить ребенка, которым меня не брюхатили, то должна знать о нем все, что только возможно. Ты это понимаешь?
Миа поморщилась от этой нарочитой грубости, потом кивнула.
– Как угодно.
– Скажи мне, как Роланд может быть его отцом. И если ты хочешь, чтобы я хоть в чем-то тебе поверила, начни с того, чтобы я поверила в этом.
Миа взяла плод физалиса, ногтями содрала кожицу, жадно съела. Хотела снять кожицу со второго, передумала, начала катать между ладонями (этими ставящими в тупик белыми ладонями), согревая. Сюзанна знала, что таким образом кожица лопнет сама. А Миа тем временем начала.
3
– Сколько всего Лучей, Сюзанна из Нью-Йорка?
– Шесть, – без запинки ответила Сюзанна. – Во всяком случае, было. Теперь, полагаю, осталось только два, которые…
Миа нетерпеливо махнула рукой, как бы говоря: «Не трать попусту мое время».
– Шесть, ага, и когда Лучи появились из большей Дискордии, что некоторые (включая мэнни) называют Оувером, а другие – Примом, что их создало?
– Я не знаю, – ответила Сюзанна. – Ты думаешь, их создал Бог?
– Может, Бог и есть, но Лучи поднялись из Прима благодаря магии, Сюзанна, истинной магии, которая исчезла давным-давно. Бог ли создал магию или магия – Бога? Не знаю. Это вопрос для философов, а мое дело – материнство. Но когда-то давно не было в мире ничего, кроме Дискордии, и из нее поднялись шесть Лучей, мощные, крепкие, пересекающиеся в одной точке. Существовала магия, она могла целую вечность поддерживать их, но когда магия ушла отовсюду, за исключением Темной Башни, которую некоторые называли Кан каликК, Зал возвращения, люди впали в отчаяние. Когда эпоха магии закончилась, ей на смену пришла эпоха машин.
– Северный центр позитроники, – пробормотала Сюзанна. – Диполярные компьютеры, слотрансные двигатели. – Она помолчала. – Блейн Моно. Но не в нашем мире.
– Нет? Ты говоришь, твой мир исключение? А как насчет объявления в вестибюле? – Кожица плода лопнула. Миа очистила его и бросила сердцевину в рот, брызжа соком сквозь знакомую ухмылку.
– Мне почему-то казалось, что ты не умеешь читать, – ответила Сюзанна. К делу это не относилось, но ничего другого на ум не пришло. Потому что мыслями она то и дело возвращалась к младенцу с яркими голубыми глазами. Глазами стрелка.
– Ага, зато умею кое-что другое, поэтому с помощью мыслей могу читать очень даже хорошо. Так ты говоришь, что не помнишь объявления в вестибюле отеля? Ты мне это говоришь?
Разумеется, она помнила. Согласно объявлению месяцем позже отель «Плаза-Парк» переходил под контроль некой организации, называющейся «Сомбра/Северный центр». Но, говоря «не в нашем мире», она думала о 1964 годе, мире черно-белого телевидения, огромных, размером в комнату, компьютеров и алабамских полицейских, которым не терпелось спустить собак на чернокожих борцов за права избирателей. За минувшие тридцать лет многое изменилось. Взять, к примеру, гибрид телевизора и пишущей машинки, которым воспользовалась женщина смешанных кровей за регистрационной стойкой. Могла ли Сюзанна утверждать, что это не диполярный компьютер, приводимый в действие слотрансным двигателем? Не могла.
– Продолжай, – попросила она Миа.
Та пожала плечами.
– Вы предопределили свою судьбу, Сюзанна. Что бы ни делали, все сводилось к одному: вы теряли веру и восполняли ее рациональным мышлением. Но в мышлении нет любви, в дедукции нет вечного, в рационализме – только смерть.
– Как все это связано с твоим малым?
