Всю дорогу до Гатчины Корнилов дремал. Медников не донимал его разговорами, ни о чем не расспрашивал. Он знал, что Игорь Васильевич был дружен с Лежневым.
В Гатчине у подъезда районной прокуратуры их ждал высокий молодой парень. Он сел в машину, представился:
— Зорий Александрович Мирзоев, следователь районной прокуратуры. — И добавил: — Поляков дома, два дня назад взял больничный лист. Со вчерашнего вечера никуда не отлучался.
— Он живет один? — спросил Медников.
— С женой. Сейчас у них гостит внучка, девочка лет двенадцати.
— Если жена и внучка дома, придется Полякова везти на допрос в прокуратуру, — сказал Медников и вопросительно посмотрел на Корнилова. Полковник пожал плечами:
— Ладно. На месте все станет ясно. — И спросил: — Зорий Александрович, вам не удалось выяснить, чем занимался Поляков прошлую неделю?
— Удалось. Он так провел эти семь дней, как будто знал, что мы начнем выяснять его алиби!
— Конечно, знал! — сказал Корнилов. — С таким прошлым дожить до семидесяти лет без пятнышка на мундире?! Голова должна быть у человека в порядке!
— Догадывался, что убийства произойдут? — с сомнением спросил Медников.
— Догадывался, что к нему могут быть вопросы.
— Притормозите, — Мирзоев тронул шофера за плечо и обернулся к Медникову: — В этом доме ваш оперативник... — Он улыбнулся. — «Шефствует» над Петром Михайловичем. Я только узнаю, все ли спокойно? А вилла Полякова за углом.
Помощник прокурора скрылся в подъезде новенького пятиэтажного дома из белого кирпича. Домик был неплохой, чистенький, портили его только безвкусные орнаменты под крышей да вразнобой застекленные лоджии.
Он отсутствовал минуты три, не больше. Вернувшись, сказал с удовлетворением:
— Хорошо все складывается! Поляков дома один. Жена с внучкой уехали в город.
Дом Полякова утопал в зарослях сирени и чем-то отдаленно смахивал на старинные постройки Каменного острова. Запущенный, неухоженный сад наводил на мысль, что у хозяев нет ни времени, ни сил содержать его в порядке. Но в дверях приехавших встретил плотный загорелый мужчина с бритой головой, в синем спортивном костюме, рекламной маркой которого служила всемирно известная лилия.
— Сколько гостей! — сказал он спокойно. — Смотрю в окно — машина остановилась. Не каждый день ко мне черные «Волги» подкатывают. Подумал — надо встретить.
Пожалуй, только многословие выдавало его тревогу. «А, может быть, он прирожденный болтун?» — подумал Корнилов. Но тут же отогнал эту мысль. Болтуны быстро попадаются.
— Я следователь ленинградской прокуратуры Медников, — представился Михаил Павлович. Он достал удостоверение, но Поляков даже не взглянул в него.
— Товарища Мирзоева я знаю, — сказал он. — У нас в институте с докладом выступал. О борьбе с самогонщиками. Я подумал, уж не самогонный ли аппарат вы хотите у меня найти?
— Нет, Петр Михайлович. Я должен вас допросить по делу об убийстве.
Поляков озадаченно присвистнул.
— Ну, что ж, допросите. Милости прошу в дом.
Большая прихожая, обитая малиновой кожей или кожзаменителем, с огромным трюмо и напольными часами, с покрытым лаком паркетом совсем не подтверждала мыслей, навеянных запущенным садом.
— Сюда, пожалуйста, в кабинет, — пригласил хозяин, открыв одну из трех дверей, ведущих из прихожей. И спросил, покосившись на Корнилова: — А этот товарищ тоже из прокуратуры?
— Простите, я не всех представил, — сказал Медников. — Игорь Васильевич Корнилов — начальник отдела Управления уголовного розыска.
Широким жестом Поляков пригласил всех садиться, а сам остался стоять, опершись локтем о книжную стенку. Крепкий, подтянутый. Спросил с иронией:
— И кого же я убил?
— Может быть, и вы присядете? — сказал Медников.
Поляков сел.
— Неделю тому назад на Каменном острове был убит Капитон Григорьевич Романычев...
— Убили Капитона?! — нахмурился Поляков. — Кому помешал старик?
Корнилов понял, что они уедут из Гатчины с пустыми руками, но все же поинтересовался:
— Вы его знали?
— Мне кажется, я знал его всю жизнь.
— Гражданин Поляков, сейчас я начинаю официальный допрос. Вы знаете, есть некоторые формальности...
— Да, да, знаю. Ответственность за дачу ложных показаний. Правда, только правда, ничего кроме правды...
Медников положил перед Поляковым бланк допроса.
— Распишитесь, пожалуйста, что вы предупреждены об ответственности.
Поляков расписался.
— Теперь назовите свою фамилию, имя, отчество...
На вопрос о том, как состоялось знакомство с Романычевым, Поляков ответил беспроигрышно: в сорок втором году, на Андреевском рынке. Оба пришли покупать жмых, попали под бомбежку, вместе прятались в подъезде соседнего дома. Это было так похоже на правду. Кому придет в голову спрашивать, есть ли свидетели?
С Климачевым он знаком не был. И Корнилов понимал, что взрослые дети покойного зампреда райсовета о Полякове от отца никогда не слышали. Да и с Романычевым он уж лет пятнадцать не встречался. Так, открытки к празднику.
— А Капитон Григорьевич вас поздравлял? — спросил Медников.
— Изредка присылал весточку.
— Не сохранили ни одной открытки?
— Нет.
— В прошлую субботу днем вы были в центре Гатчины?
Поляков задумался:
— Да, я ездил на центральный переговорный пункт. У нас не работал телефон, а я должен был позвонить сыну. Это междугородный телефон на улице Ленина.
— Вы не встретили Романычева?
— Товарищ следователь, я же сказал — последний раз...
— Встретили или нет?
— Нет.
Медников бросил быстрый взгляд на полковника — Корнилов согласно кивнул. Пора было задавать главный вопрос.
— За несколько дней до смерти Романычев сделал признание, что в годы войны вместе с вами и Климачевым, умершим в 1976 году, печатал фальшивые продовольственные карточки. Чтобы скрыть преступление, вы оклеветали Бабушкина, начальника цеха типографии имени Володарского.
— Товарищ следователь, это уже переходит всякие границы! — Поляков говорил спокойно, но чувствовалось, что негодование вот-вот вырвется наружу. Петр Михайлович походил на оживающий вулкан.
— Входили вы в преступную группу?
— Нет, нет, нет! Ни в какую группу я не входил. Никакого Бабушкина не знаю и не знал! — Поляков перевел дыхание. — Что ж это Капитон?! Сбрендил на старости лет? Зачем он меня оговорил? Да и себя тоже. Дайте мне хотя бы прочесть, что он там накорябал! Поверьте мне, товарищи — этот дед и кошки не обидит.
— Капитон Григорьевич сделал мне устное признание, — сказал Корнилов. — И накануне того дня, когда должен был принести письменные показания, его убили. Кстати, ни ему, ни вам признание ничем не грозило. По этому делу срок давности истек. Много лет назад.
— Чепуха какая-то... Я понимаю — поступил сигнал. Ваша обязанность — проверить. Но приезжать в таком составе? Официальный допрос! Я ведь, товарищи, на больничном. У меня давление высокое. Как это с точки зрения законности?
— Да ведь и событие чрезвычайное. Убийство, — сказал Медников.
— Да ладно, — махнул рукой Поляков. — Это я уж так, к слову. Но и вы меня поймите — такая нелепость! Хорошо, хоть жены нет. Ей совсем нельзя волноваться.
На все остальные вопросы Поляков отвечал коротко: «нет», «не знаком», «не встречался».
Заканчивая допрос, Медников обратился к полковнику:
— Игорь Васильевич, у вас нет вопросов?
— Всего один вопрос. Петр Михайлович, в уголовном кодексе имеется статья о пособничестве в убийстве. У вас нет опасений, что убийца назовет ваше имя...
— Нет! — резко бросил Поляков, и впервые за весь допрос не смог справиться с обуревавшими его чувствами — посмотрел на полковника с ненавистью.
— Не торопитесь говорить «нет». Подумайте. Прошлое вам не грозит ничем. Но если вы кому-то сообщили о намерениях Романычева идти с повинной, а этот «кто-то»... — Корнилов не закончил фразу. — Кстати, два дня назад к вам приезжал журналист Лежнев?
На бритой голове Полякова проступили капельки пота. Он вынул из кармана платок, медленно провел по голове. И, наконец, ни на кого не глядя, выдавил:
— Нет. А теперь я бы хотел отдохнуть. Голова раскалывается.
Медников закончил составление протокола, молча дал подписать его хозяину дома.
В саду пахло скошенной травой и дымком — за невысоким палисадником, у соседей, стоял на крыльце самовар с высокой трубой. Шофер спал в машине, откинув спинку кресла.
Первым нарушил тягостное молчание Мирзоев. Спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Что-то знает этот человек? Да?
— Знает, да не скажет, — хмуро бросил Корнилов.
— Умный мужчина, — продолжал Мирзоев. — И как держится! Как держится! Генерал!
