Первым нарушил тягостное молчание Мирзоев. Спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Что-то знает этот человек? Да?
— Знает, да не скажет, — хмуро бросил Корнилов.
— Умный мужчина, — продолжал Мирзоев. — И как держится! Как держится! Генерал!
Медников и Корнилов ничего не ответили.
Они подъезжали к Пулкову, когда Медников сказал:
— Складно врал кандидат. На вопросы отвечал, словно семечки щелкал. — Похоже было, что следователь все это время обдумывал ответы Полякова.
— Да ведь он всю жизнь готовился на эти вопросы отвечать.
— Нет, Игорь Васильевич, не верю я, что убийца — человек из прошлого. Ради чего ему убивать?! Причин не вижу. Да и в конце концов у Полякова же алиби. Как и у Бабушкина, у стороны, в некотором роде пострадавшей.
Машина уже миновала здания обсерватории, установленный на постаменте танк. С горы открылась не слишком веселая перспектива — расплывшиеся серые пригороды, гигантские трубы ТЭЦ, белесое размытое небо. И купол Исаакия не золотился над городом, кутался в знойную дымку.
— Про сторону — это вы хорошо заметили, — сказал Корнилов, отрывая взгляд от расползающегося по окрестностям города. — Пострадавшая сторона... Сторона, нанесшая ущерб... Но ведь есть еще третья сторона в процессе, Михаил Павлович.
Корнилову неожиданно вспомнилась детская считалочка: «Вышел месяц из тумана...» Легкая улыбка тронула его губы и тут же погасла. Глаза потеплели. Он достал из кармана несколько листков бумаги, протянул Медникову:
— Почитайте.
Следователь быстро пробежал их. С недоумением посмотрел на Корнилова.
— Ничего загадочного, Миша! Эти три списка составлены по разным поводам. В одном — абоненты читального зала архива, в другом — жильцы резервного фонда, в третьем — ветераны прокуратуры. Казалось бы, что в них общего?
Медников слушал внимательно, не сводя с полковника напряженного взгляда.
— Есть общее! Звонарев! Эта фамилия повторяется во всех трех списках.
— Тепло, очень тепло, — проронил следователь. Но Корнилову почудилось, что Медников еще не догадывается о самом главном.
— Да не просто тепло, Михаил Павлович! Обжигает! Вы же знаете — документы предварительного следствия в деле Бабушкина отсутствуют. Папки с делом Климачева в архиве нет! Случайность? Мы даже не знаем фамилии того, кто вел эти два дела о производстве фальшивых продовольственных карточек. Но в списке тех, кто запрашивал судебные документы блокадной поры, есть фамилия Звонарев.
— Дальше?
— Среди тех, кто пользовался резервным жилым фондом в доме № 17 по улице Гоголя, а значит, прекрасно осведомлен, какое удобное место для расправы — пятый этаж с глухими старухами в квартире, тоже Звонарев!
— И он же среди ветеранов прокуратуры, работавших в годы блокады! — тихо сказал Медников.
— Впечатляет?
— Впечатляет. А если учесть, что Звонарев иногда появляется у нас в прокуратуре... — Медников покачал головой. — На торжественных собраниях бывает, на лекциях. С людьми общается...
— Теперь вся надежда на то, что мы сможем при обыске найти у него какие-то улики, — сказал Корнилов. — Диктофон Лежнева, бумаги старика Капитона, пистолет...
— Просто в голове не укладывается, — в голосе Медникова полковник уловил нотки тревоги. — Надо посоветоваться. Все-таки наш бывший кадр.
— Боюсь, завтра будет поздно. Звонарев не сидит сложа руки. И Поляков может ему просигналить.
— Кстати, Игорь Васильевич, — спросил следователь, — а вам не кажется странным: Романычева убили куском трубы, а в Лежнева стреляли?
— Начни на Каменном острове стрельбу — постовые сбегутся, охрана с госдач. А вот с Лежневым осечка вышла. Я думаю, Звонарева возраст подвел. Дрогнула у него рука. Не попал в сердце!
24
Дом номер 39 по Пятой линии Васильевского острова Бугаеву был знаком. В нем, в большой коммунальной квартире, когда-то жил его школьный товарищ. Лет десять назад он со своим семейством получил отдельную квартиру на проспекте Художников. «На выселках», — шутил Бугаев. Он побывал у приятеля на новоселье, и с тех пор их дружба стала почтово-телефонной: по праздникам они обменивались поздравительными открытками, изредка перезванивались. А на встречи уже не хватало времени. Да, наверное, и сил. Приятель ездил на службу через весь город. А дома двое маленьких детей, поблизости прекрасный парк, где по воскресеньям супруги гуляли со своим потомством. Бугаев не был обременен семьей, зато служба не оставляла ему свободного времени.
«Если бы Игорь здесь жил по-прежнему, — с сожалением подумал майор, оглядывая мельком трехэтажный серо-желтый дом, — можно было бы зайти к нему в гости на часок, ничего не объясняя, оглядеться, как следует...»
Прежде всего следовало выяснить, где находится сорок вторая квартира. Серо-желтый дом только с улицы выглядел скромно. Ворота вели в проходные дворы — их было три, и по ним можно было попасть на Шестую линию. А во дворах — флигеля и флигельки с единой нумерацией квартир.
Бугаев любил Васильевский остров: старые дома на засаженных липами линиях и такие вот проходные дворы с крошечными сквериками. В этих сквериках всегда сидят флегматичные старухи, приглядывая за развешенным на веревках бельем, за детишками, гоняющими по двору на ярких, новеньких велосипедах. В проходных дворах Васильевского острова можно было совсем забыть, в каком городе ты находишься. И если бы не новенькие велосипеды у ребят, да не несколько пыльных автомашин, то забыть и о времени, в котором живешь.
В одном из таких уютных сквериков на Васильевском прошло детство Семена. Но если бы кто-то спросил, почему так тянет его побродить по тихим линиям и переулкам «Васина» острова, майор не смог бы этого объяснить. Да и как расскажешь про свои смутные ощущения? Почему здесь легче дышалось? Из-за близости залива? Так его присутствие ощущается даже на Охте. Что так благотворно действовало на состояние его духа? Идеальная геометрия проспектов и линий? Отсутствие сутолоки? Может быть, ностальгическое чувство? Нет, эту причину майор бы с ходу отверг. Он считал, что ностальгия — привилегия стариков.
Бугаев оставил свои «Жигули» на улице, а сам вошел под арку ворот. Миновав зловонные, подтекающие баки с мусором, он попал в первый двор. Слева высилась высокая, с облупленной краской стена соседнего дома, справа — трехэтажный уютный флигелек с двумя подъездами. Табличка на одном из них сообщала, что сорок вторая квартира находится здесь. На втором этаже. Двор, как назло, был даже без скверика — голая асфальтовая площадка. Машина под брезентовым чехлом стояла у стены. И всё — ни лавочек, так любимых старушками, ни стола, за которым пенсионеры резались в «козла».
Майор не спеша пересек двор. Мельком взглянул на окна флигеля, на дом слева. Его внимание привлекло небольшое окно в глухой и унылой стене. «Поди узнай, что это за окно! — подумал Семен. — Тут без дворника не обойдешься».
Второй и третий дворы были просторные, со старыми липами, с лавочками, детскими песочницами и столами для доминошников. Каменный лев с отбитым носом и незрячими глазами чутко вслушивался в детскую разноголосицу. Хвост его был боязливо поджат.
«Здесь мы с Филиным могли бы играть в шахматы хоть до полуночи! И никто бы не обратил на нас внимания».
Капитан поджидал Бугаева на Шестой линий.
— Шефа бы сюда! — сказал майор сердито. — Этот Звонарев как будто специально выбрал себе такую квартиру, за которой не понаблюдаешь.
— Что-то же надо делать?
— И сам знаю, что надо, — Бугаев рассказал про окно в брандмауэре. — Пойду разыщу дворника из соседнего дома. Может, повезет — попадем в ту квартиру.
— Полковник же просил особо не проявляться.
— Просил, просил! Иди, пройдись по дворам. Остынешь. И знаешь что? Позвони ты в эту чертову квартиру. Надо хоть представление иметь о том, кого караулим.
Заметив, что капитан сомневается, Бугаев сказал:
— Давай, давай, семь бед — один ответ. Купи только букетик, ты сейчас на влюбленного похож. Вид такой же малохольный. Цветочки у метро продают. Тут, рядом.
Корнилов не напрасно подтрунивал над майором. Бугаеву и правда везло на отзывчивых женщин. Но с дворником соседнего дома, Олей Петровой, студенткой географического факультета университета, ему пришлось непросто. Одинокое окошко в глухой стене было чердачным окном подведомственного Оле дома. Майору не удалось придумать никакой складной, хоть немного похожей на правду, истории, почему его заинтересовало это одинокое окно. И он начал туманно объяснять про интересы противопожарной безопасности.
Девушка, засунув руки в карманы розовых «бананов», терпеливо слушала его, а когда Бугаев закончил, сказала:
