покосившейся хибарки хрустела от битых ампул, использованных шприцов и разного говна, а калитка была открыта и днем, и ночью. Даже наш участковый, дядя Миша, давно положил хуй на Люка и Маргошу, изредка принимая парочку их постояльцев, чтобы выбить себе премию. И зря. Надо было давно этих ублюдков запереть куда подальше.
Люк барыжил наркотой, попутно продавая за дозу всем желающим свою подругу Маргошу или её умственно отсталую сестру Галю. Поговаривали, что в местном детдоме уже места нет, потому что всё заполонили Галины ублюдки. Мы с Киром как-то проходили мимо их дома, направляясь на речку, чтобы порыбачить и попиздеть за жизнь.
– Пиздец, братан. Эт разве жизнь? – зло бросил Кир, увидев, как голый Люк стоит во дворе, где ему отсасывает какая-то грязная баба. – Я думал, что Сет Путнам дегроид редкостный, а у нас оказывается местный такой же живет.
– Они сами её выбрали, – буркнул я в ответ, – жизнь эту. Или выбраться из неё не сумели.
– Все равно пиздец, – вздохнул Кир. – Если я когда-нибудь так опущусь, дай слово, что найдешь меня и пристрелишь.
– Если сам не сдохнешь раньше времени, – рассмеялся я, хлопнув Кира по плечу. – Погнали. Тут воняет пиздец как адово.
Иркины знакомые как-то сказали, что Люк и Маргоша устраивают вписки, вот только нормальных нефоров там очень сложно встретить. Мы, конечно, тоже не ангелы, но на тех вписках, которые посещали, было куда цивильнее, чем в притоне Люка и его страшной бабы.
Вписки – это странная вещь. Вроде кодляк, где ты тусуешься с единомышленниками и запросто можешь склеить бабу на вечер, а с другой стороны тот еще, блядь, свинарник, в котором приличным людям точно не место. Виной всему, как ни странно, сами люди. Потому что никогда не знаешь, кого ты встретишь на той или иной вписке.
В нашей компашке «вписочным связным» был Балалай. Он всегда был в курсе того, когда и где намечается тусовка или квартирник. С учетом того, что Балалая знал весь город и даже в области его имя слышали, мы спокойно могли примкнуть к любому кодляку и культурно там отдохнуть. Достаточно было сослаться на нашего друга.
Других связных тоже хватало. Кто-то, как например, Черепаха, устраивали свои вписки. И черепашьи тусовки снискали себе темную славу. Первую из них я посетил в 2005 году, сразу после новогодних праздников. Лялька, на тот момент тусившая с нами, как-то обмолвилась, что пара её знакомых собралась на вписку к Черепахе. Мы с Киром, знавшие почти всех нефоров города, удивленно переглянулись.
– Черепаха? – переспросил я.
– Ага. Панк местный. На Речке живет, – кивнула Лялька, пока мы шли от музыкального магазина до остановки автобусов.
– Не слыхал про такого, – нахмурился Кир. – Чо, знаковая фигура, Ляль?
– Как сказать, – пожала плечами Наташка. – Черепаха раньше квартирники клевые устраивал. Борис Мятежник там играл даже. Потом он свою квартиру вроде как просрал. Говорили, что проигрался и её за долги забрали. Теперь кантуется по друзьям-знакомым, устраивает вписки, так и живет.
– А где туса намечается? – спросил я, перешагивая лужу. Январь выдался теплым, и весь снег, что выпадал ночью, днем превращался в грязно-коричневую кашицу и лужи. Лялька задумалась на секунду.
– В центре вроде. Если надо, я узнаю адрес. Можем сгонять.
– Давай, – кивнул Кир. – Давно не собирались вместе. Наши, может, тоже ворвутся.
Вечером 28 января мы выдвинулись в центр. Поехали я, Кир, Лялька, Ирка и Балалай. Жаба подхватил грипп и валялся дома, пожирая литры варенья вместо бухла. А Лаки вписки не жаловала и брезгливо морщилась, когда Кир, шутки ради, зазывал её на очередную тусу. Конечно, она лукавила. Пару раз мы вписывались в её кодляк, но вписки готов были куда цивильнее тех, в которых мы обычно принимали участие.
Хата, в которой предстояло гулять, находилась на окраине центрального района, в не самом чистом дворе. Мы прошли мимо трех гоповатых пацанов, которые пили с горла водку на лавочке, и вошли в подъезд. Под ногами хрустели осколки разбитых лампочек, воняло подвалом, сыростью и мочой. Но наше желание погулять отбить этим было сложно. Кир, остановившись на секунду, достал из кармана черный маркер и, глумливо улыбаясь, написал на стене «Рэп – это кал», после чего пририсовал рядом крошечный хуй.
– Блядь, Солёный, – поморщился я. – Двадцать два года, а ума, как кот насрал.
– Отъебись, – беззлобно бросил Кир и, высунув от усердия кончик языка, дописал «Черепаха сосёт хуй».
– Погнали уже, – поторопил всех Балалай, кутаясь в косуху. – Куда нам, Ляль?
– Третий этаж, вроде, – ответила Наташка, проверив смс-ку. – Ну да. Третий. Одиннадцатая квартира.
Одиннадцатая квартира могла похвастаться ржавой металлической дверью, из-за которой доносилась приглушенная музыка. Нам пришлось постоять еще минут десять, пока Олег, заебавшийся ждать, не начал дубасить в дверь ногами.
– Хули ломитесь?! – заорал кто-то по ту сторону двери, лязгая ключами и засовами.
– Бухать хотим! – рявкнул в ответ Балалай. – Открывай, залупа ебаная.
– О, Олежа! – голос моментально изменился, а Балалай расплылся в улыбке, увидев старого знакомого.
– Аспид? Ты, бля?
– Ага, – широко улыбнулся пьяный панк с заваливающимся на бок ирокезом. Он посторонился, пропуская нас внутрь. – Залетай, пацаны. Бухич на кухне, бабы… пардон, мадемуазели, – поправился он, увидев Ляльку и Ирку. – В гостиной. Ща я вас с Черепахой познакомлю. А то он опять обидится, что гостей ему не представили.
Черепахой оказался грустный согнутый почти пополам панк. Сразу стало понятно происхождение его погоняла. У Черепахи был горб, такой большой, что напоминал панцирь. Он сунул нам с Киром свою мокренькую ладошку и бесцветным голосом пробормотал:
– Черепаха.
– Солёный.
– Дьяк, – кивнул я и, пользуясь моментом, вытер свою ладонь об джинсы. Лялька, увидев это, еле заметно улыбнулась.
– Чо, откуда вы, пацаны? – спросил Черепаха. Его глаза на миг оживились, когда он увидел Ляльку, и потухли, когда взглядами он пересекся с Иркой.
– С Окурка.
– А пригласил кто? У нас тут приличный кодляк, борзоту не терпим…
– Слышь, отъебись нахуй, а? – перебил Черепаху Олег, выходя вперед. – Чо за ублюдочная манера с гостями разговаривать? Раз впустил, то подай сначала водочки, а потом еби мозги.
– В натуре, Черепах, расслабься, – улыбнулся панк, открывший нам дверь. – Эт ж Балалай. Его каждая сопля знает.
– Я не знаю, – насупился хозяин, но в итоге сдался под давлением общественности. – Ладно, заходите. Бухич на кухне, развлечения там…
На кухне мы достали из холодильника бутылку водки, разлили по пластиковым стаканчикам и, чокнувшись, выпили. Олег тут же поморщился и злобно посмотрел в коридор.
– Падла гнутая, блядь, паленкой поит. Давай пороемся, наверняка у него тут заначка с нормальной есть.
– Да
