солнышко, и на деревьях набухли жирные почки. У меня был ключ от двери на крышу, и мы частенько пользовались этим. Полтора месяца назад случилась та странная вписка у Черепахи, где Кир с Олегом вмазались, и на почве этого мы демонстративно с ними не разговаривали. Друзей корежило, но они сами понимали, что проебались и наказание заслужено. Лишь Жаба работал на два фронта, как обычно.
– Почему странные? – отстраненно улыбнулась Олька, смотря на меня и Ляльку, которая прижалась к моему плечу и изредка прикладывалась к термосу с горячим кофе и коньяком.
– Видно же, что тебя тянет к Киру, – ответил я. – Да и он тоже к тебе тянется.
– Однако ж вы один хуй порознь. Вроде вместе, но все же нет, – поддакнула Лялька. Лаки задумалась, потом достала пачку и закурила тонкую мятную сигарету.
– Я и сама не знаю. Да, тянет. Есть одно «но», правда, – чуть подумав, сказала она.
– Типа, разные слишком?
– Да, – кивнула Олька. – Для меня отношения – вещь серьезная. А для Кира – побухали, поеблись, поспали. Я однолюб, Мишка. Если с кем-то встречаюсь, то все, кроме этого человека, перестает для меня существовать.
– Ну да, – хмыкнул я, смотря, как солнце плавно садится за полуразрушенные здания промзоны. – Кир, сколько я его знаю, нихуя не такой. Больше всего он любит только свободу. Поэтому вас так контачит. Никто не хочет идти на уступки.
– И пиздострадаете дальше, – снова вставила свои пять копеек Наташка, заставив Ольку рассмеяться.
– Ну а ты чего? – вдруг спросила меня Лаки. – Думаешь, это так незаметно?
– Что именно? – удивился я, слегка покраснев.
– Ты с девушками подчеркнуто холоден. Уж я-то вижу, – улыбнулась она. – Такое ощущение…
– Будто боишься подпустить их ближе, – добавила Лялька, и девчата синхронно рассмеялись. Я тоже улыбнулся и заправил за ухо выбившуюся прядь.
– Есть децл, – кивнул я. – Это из детства, когда мы с Киром еще пиздюками были. Он купался в женском внимании, а на меня никто не смотрел. Была у нас в классе девчонка одна, нравилась мне сильно. Алиса Изотова. Красивучая…
– И? – подтолкнула меня Олька, сдерживая улыбку.
– Я ей постоянно знаки внимания оказывал. То книжку на восьмое марта подарю, то цветок украдкой на парту положу, то валентинку выстругаю с помощью мамки. Она знала, что это от меня подарки, но смотрела всегда как на говно. Потом как-то раз на физкультуре она к Киру подошла, притянула к себе и поцеловала. Смачно так, с языком. У меня на глазах. Эх, блядь, меня перемкнуло. Я чуть Кира не отпиздил прямо там, – усмехнулся я, закуривая сигаретку. – А когда она сказала, что он лапушка, то меня накрыло. Я из школы свалил, домой заперся и часа три прорыдал в подушку, гадая, хули со мной не так.
– Ты? Рыдал? – удивилась Лялька, а потом покачала головой, когда я кивнул.
– Тогда таким был. Ранимым, как мамка говорила всегда. Потом первая любовь случилась. Классе в восьмом, кажется. В доме напротив Оля Карпынцева жила. Мы с ней прям как родственные души. Одинаковые книги любили, одинаковую музыку. Я тогда по Мурату Насырову перся и Отпетым мошенникам. Да, да, – рассмеялся я, увидев удивление на лицах девчат. – Хуль вы думали? Мы с пеленок что ли металом прониклись? С Олей тогда первый поцелуй случился, потом отношения, любовь. А через год поймал её в подъезде, где она ебалась с Хреном. Уебаном нашим местным, он боксером был. Захожу в подъезд с цветочками, думал, порадую. А тут на тебе: бабу мою на подоконнике гопарь ебет. Я тогда пизды получил, с кулаками на него полез, а он «кээмэс» по боксу же. Въебал мне так, что чуть башка в трусы не провалилась. Я с лестницы слетел и ребро сломал до кучи. Потом через пару дней Ольку выцепил и спросил за случившееся. Она отпираться не стала и сказала мне, блядь, то, от чего я в осадок выпал. «Ты», говорит, «слишком нормальный. Чистый такой, добрый». А ей, оказывается, ебанца была нужна. Экстрим и всякая такая хуйня.
– Да ну, бред, – мотнула головой Лялька, странно покраснев. – Не бывает так.
– Бывает, – поддержала меня Лаки. – Ты не представляешь, сестренка, сколько говна у баб в головах. Ну, и что дальше?
– А хули дальше? После школы я в универ поступил, редко пересекались. Потом от Рыка, старшого нашего, узнал, что Хрена посадили. Он Ольку по синей волне отпиздил, а та умерла от побоев. В нем дури дохуя было, а синька вообще грани стерла. Наши старшие потом сходняк собрали и постановили Хрена ебнуть, когда он откинется. Олькиного папку уважали, хоть он и ментом был. Никогда не беспределил и к нам, пацанам, хорошо относился. Да и её многие знали с детства. Да вот хуй что получилось в итоге. Хрен вроде как на зоне вены себе вскрыл, а Рык особо не распространялся, что, как и почему. Но мне похуй было. Сдох, и правильно. А бабы? Ну, были еще отношения, но до любви дело не доходило. Я всегда стопорил, а когда девок клинить начинало, расставался.
– Многое объясняет, – хмыкнула Лялька, снова прижимаясь к моему плечу.
– Не бери в голову, малая, – усмехнулся я. – То старье старое и мхом уже поросло. Надо с Жабы пример брать.
– А что Жаба? – спросила Лаки.
Жаба, будучи страшным, отношения искал по-другому. Не обладая харизмой Кира, он брал подвешенным языком и врожденной грамотностью. Когда в «Черное солнце» стали постоянно завозить свежие выпуски «Dark City», Жаба первым бежал за новинкой, а потом, вооружившись фломастером, изучал почту.
Слишком красивых девчонок он игнорировал, понимая, что писем у тех будет жопой жуй и его письмо просто затеряется среди остальных. А вот серых мышек и пиздострадальных готесс Жаба сразу брал в оборот: обводил адрес фломастером, а потом приступал к написанию «наживки», как он называл первое послание.
Его письмо, высокопарное, наполненное пространными философскими мыслями, находило отклик у «не таких, как все». Серые мышки, готессы и неуверенные в себе девушки заваливали почтовый ящик Жабы ответными письмами на десяти листах. Кто-то присылал фото, и тут уже Жаба отсеивал тех, кто, по его мнению, был недостаточно хорош. Отдельно Жаба складывал письма девушек из нашего города. Им он сочинял более яркие и сочные поэмы, а в конце всегда вкладывал свою фотографию. Единственную приличную, которую ему сделала Ирка, и на которой Жаба выглядел вполне неплохо и по-неформальному загадочно.
Если кто-то соглашался на свидание, то Жаба напяливал лучшие шмотки, брился, мылся и скоблил сальную башку несколько раз перед выходом, а
