«Власть – народу!», «В тюрьму воров!», «Реальные реформы». Митингующие требовали привлечь к ответственности Раимбека Матраимова, одного из фигурантов скандального расследования, а также отставки глав Госкомитета национальной безопасности, Антикоррупционной службы, Государственной службы по борьбе с экономическими преступлениями и МВД.
Один из участников акции, председатель Комитета защиты свободы слова Адиль Турдукулов, рассказал, что «милиция не разгоняла митингующих, несмотря на запрет, связанный с проведением в Бишкеке саммита Организации Договора коллективной безопасности (ОДКБ). Власть не решилась разгонять митинг, поскольку это спровоцировало бы негативную реакцию гражданского общества. Люди и так недовольны сложившейся ситуацией. А с учетом того, что на акцию вышла молодежь, которая ранее игнорировала участие в митингах, все могло закончиться столкновениями»[211].
Замечательно и то, что в ходе нарастающего народного протеста начинает формироваться здоровая оппозиция, которая может адекватно ответить на запросы общества в целом и рядовых участников клановых образований. Так, еще в октябре 2019 г. по запросу оппозиционного политика Темирлана Султанбекова «О привлечении к уголовной ответственности бывшего спикера парламента Киргизии, младшего брата президента страны за злоупотребление служебным положением» по факту коррупции при модернизации ТЭЦ Бишкека. В обращении Султанбекова говорилось, что «при принятии закона о ратификации соглашения по финансированию ТЭЦ из-за рубежа на тот момент спикер парламента Асылбек Жээнбеков провел через палату этот документ за один день вместо 1,5 месяца по регламенту. В результате депутаты лишились возможности найти в законе неточности или ошибки и исправить их».
В ходе разбирательства под стражу были взяты бывшие премьер-министры Сапар Искаков и Жанторо Сатыбалдиев, депутат Жогорку Кенеша Османбек Артыкбаев, топ-менеджеры энергохолдинга. Под домашним арестом находится экс-министр финансов Ольга Лаврова. Всем были предъявлены обвинения по фактам злоупотребления служебным положением и коррупции. По данным следствия, из 386 млн долларов, потраченных на модернизацию ТЭЦ, сумма хищений превысила 100 млн долларов[212].
Как показывает пример, власть, несмотря на тесные отношения (и даже родственные) вынуждена под давлением народных масс социализироваться, идти навстречу нарастающим общественным настроениям, а политическую субъектность обретают лидеры, не ангажированные интересами клановой верхушки.
О социализации как механизме, благодаря которому власть обретает стабильность, говорил еще классик кратологии Бертран Жювенель[213].
Кланы как составной элемент политической надстройки не могут оставаться инертными в условиях нарастания общественного движения. Как показывает практика, существует потенциальная возможность его канализации в двух направлениях: прозападного мейнстрима и движения в сторону обусловленной историко-культурными основаниями перспективы общественного развития. Реалистичность как первого, так и второго направлений демонстрирует общественно-политическая реальность постсоветской Центральной Азии. Так, наличие вестернизированных общественных настроений демонстрирует молодежь в ходе буквально захлестнувших новые независимые государства Азии протестов «новой волны». Неоднозначно выглядит и выбор центральной власти республик Центральной Азии, во многом ангажированный прозападной позицией элит.
Так, например, власть Узбекистана, находящаяся в состоянии определения вектора дальнейшего общественного развития, демонстрирует противоречивое поведение. С одной стороны, заявляет о готовности к стратегическому партнерству с Россией и евразийской интеграции, с другой – осуществляет публичную акцию «поиска ведьм», имея в виду преследование публичных политиков и политологов, ориентированных на укрепление российско-узбекских отношений, тем самым демонстрирует Западу приверженность либерально-демократическому выбору[214].
Утверждение о том, что кланы Центральной Азии однозначно пойдут за вестернизированными элитными группами, их возглавляющими, требует, по крайней мере, серьезного анализа и в ситуации надвигающейся волны общественного движения выглядит неочевидным.
Определение перспективы участия клановых сообществ в политическом процессе постсоветской Азии обусловливает необходимость специального анализа их структуры в соотношении со степенью политизации. Механизм инкорпорации кланов в политический процесс имеет многоуровневую структуру и разнообразные драйверы, приводящие его в дееспособное состояние. На самом деле, далеко не все входящие в клан акторы имеют равную политическую мотивацию и потребность участия в политической конкуренции. Клановую организацию (имея в виду уже приводимые схемы) по уровню политизированности можно представить в виде все той же пирамиды.
Схема 10. Уровни политизации клановой организации
Следует заметить, что вне зависимости от национальных особенностей клановая организация всех республик Центральной Азии воспроизводит структуру, схематично изображенную выше. В ходе организованного Институтом стран СНГ исследования все респонденты, по-разному именуя страты клановой иерархии, тем не менее в большинстве своем упоминали о наличии таковых[215]. Причем в клановой организации всех стран постсоветской Азии прослеживается одна и та же закономерность. Каждая нижестоящая группа способна осуществлять связь (коммуникацию) только со стратой, непосредственно располагающейся выше на одну ступень в иерархии. Нижестоящие (как правило, рядовые сородичи или земляки) лишены непосредственного общения с «патерами». Уровень политизации элитных групп устанавливался через анализ публичного информационного пространства, а именно: количество упоминаний, прямых интервью, выступлений в прессе представителей элитных сообществ за определенный промежуток времени (в нашем случае за 6 месяцев – вторая половина 2020 г.), в соотношении с общей численностью, возглавляющей тот или иной клан группы. Такой метод определения представляется вполне репрезентативным, потому что независимо от того, что в обследовании вошли далеко не все клановые структуры (по 3 из Казахстана, Киргизии и Таджикистана), такая их презентация вполне оправдана, так как все без исключения лидеры кланов используют в качестве инструмента поддержания своего влияния если не реальную, то хотя бы инсценируемую политическую активность, поддерживаемую самым простым способом – присутствием в информационном пространстве.
Определение второго уровня клановой иерархии (кстати заметить, такого же малочисленного, как и возглавляемый клан слой элиты), потребовало обращения к специальным неформальным экспертным исследованиям и попавшим в YouTube материалам. В это необходимое для функционирования кланов сообщество (слой коммуникатор) входят самые доверенные первых лиц персоны. Полностью «сросшиеся» со своими «патронами», такие приближенные «свиты» чаще всего имеют значительную часть контролируемых кланом ресурсов и даже претендуют на некоторое участие, а может, и контроль во власти. Уровень их политизации не поддается идентификации, хотя бы потому, что обычно их роль имеет публичное признание, но не имеет обязательной привязки к должности и остается в тени. Например, благодаря попавшей в YouTube записи телефонного разговора, очевидна та роль (коммуникатора), которую играл при президенте Казахстана Владимир Васильевич, возглавлявший до своей кончины в 2010 г. хозяйственное управление (или частное предприятие ТОО «Корпорация «Хозу») главы государства. Из попавшей в открытый доступ прослушки представляется очевидной роль кланового модератора и коммуникатора, выполняемая этим чиновником[216]. В частности, опубликованный сюжет представляет полную картину «разруливания» между кланами, возглавляемыми И. Тасмагамбетовым (на тот момент Акима г. Астаны), А. Есимовым (являвшимся Акимом г. Алматы), П. Шодиевым (одним из совладельцев корпорации Eurasian National Resources Corporation).
Значительно большими возможностями (вплоть до некоторой автономности) обладал узбекский коммуникатор при семейном клане И. Каримова генерал-полковник, глава службы безопасности Узбекистана Рустам Иноятов.
«Все
