- Как же вы намерены поступить?
- Сам не знаю; теперь покуда отделался, сказал, что даже и не слыхал ничего; так, говорит, сделайте дознание. Что прикажешь делать! Придется дать. Всем известно, что она живет у Эльчанинова; так и напишу, что действительно живет, а в каких отношениях - не знаю.
- Да, так и напишите, что точно живет, а как - неизвестно.
- Оно так, да все кляузы.
- Конечно, кляузы, и кляузы неприятные; а мы вот, ваше превосходительство, земская полиция, век живем на этаких кляузах.
- И не говорите уж лучше! - подтвердил добродушно старик.
III
В Коровине тоже происходили своего рода сцены. Эльчанинов после поездки к графу сделался задумчивее и рассеяннее против прежнего. Казалось, какая-то мысль занимала его. Он не говорил уже беспрестанно с Анной Павловной и часто не отвечал даже на ее ласки. С Савельем он был как-то сух и по-прежнему избегал оставаться с ним наедине. Впрочем, тот однажды нашел случай и спросил его: придумал ли он какое-нибудь средство уехать, но Эльчанинов, рассказав очень подробно весь свой разговор с графом, решительно объявил, что он без воли Сапеги ничего не хочет делать и во всем полагается на его советы. После этого Савелий перестал говорить и только иногда долго и долго смотрел на Анну Павловну каким-то странным взором, потом вдруг опускал глаза и тотчас после того уходил. Посещения его стали реже, но продолжительнее; как будто бы ему было тяжело прийти, а пришедши - трудно уйти.
Анна Павловна начала замечать перемену в Эльчанинове. Сперва она думала, что он болен, и беспрестанно спрашивала, каково он себя чувствует. Эльчанинов клялся, божился, что он здоров, и после того старался быть веселым, но потом вскоре впадал опять в рассеянность. Мой герой думал о службе.
Жизнь в столице, - обширное поле деятельности, наконец, богатство и почти несомненная надежда достигнуть всего этого через покровительство знатного человека, - вот что занимало его теперь. Любовь, не представлявшая ничего рельефного, ничего выпуклого, что обыкновенно действует на характеры впечатлительные, но не глубокие, не могла уже увлекать Эльчанинова; он был слишком еще молод да и по натуре вряд ли способен к семейной жизни. Ему хотелось перемен, новых впечатлений, и он думал, что все это может доставить ему служба, и думал о том беспрестанно. Были даже минуты, когда ему приходило в голову, что как бы было хорошо, если бы он был совершенно свободен - не связан с этой женщиною; как бы мог он воспользоваться покровительством графа, который мог ему доставить место при посольстве; он поехал бы за границу, сделался бы секретарем посольства, и так далее... Увлекшись, он начинал верить, что Сапега оказывает ему ласки и обещает покровительство за личные его достоинства. В этой мысли поддерживал его сам граф, который, бывши с ним весьма любезен, постоянно и тонко намекал на его необыкновенные способности и жалел только о том, что подобный ему молодой человек не служит и даром губит свой век. Эльчанинов очень часто ездил в Каменки и каждый раз возвращался погруженный в самого себя.
Когда Анна Павловна убедилась, что Эльчанинов здоров, вдруг страшная мысль, что он разлюбил ее, пришла ей в голову. Ей представилось, что он тяготится ею, он, единственный человек, который остался у ней в мире. Это было выше сил. Она хотела молиться, чтобы хоть несколько облегчить свои муки, и не могла. О, как эти страдания далеко превосходили все прежние! Ее опять не любит близкий человек, и какой близкий, которого она сама страстно любила, привязанность к которому наполняла все ее сердце. Он, может быть, не позволит ей любить себя. Ее ласки будут ему в тягость. Он бросит ее одну, без имени, без средств, - и что будет тогда с нею? Целую ночь она прострадала и проплакала и, проснувшись, была так худа и бледна, как бы после тяжкой болезни. Эльчанинов заметил это.
- Что с тобою, Анета? - спросил он.
- Я дурно спала, - отвечала Анна Павловна слабым голосом.
- Ты на себя непохожа, - продолжал Эльчанинов, вглядываясь ей в лицо. Что с тобою?
- Я ночью думала: что если ты меня разлюбишь, покинешь?..
- К чему эти мысли, ангел мой?.. Я люблю тебя и буду любить! - отвечал довольно холодно Эльчанинов.
Анна Павловна не могла долее скрывать мучительной для нее мысли. В невыносимом волнении упала она головой на колени Эльчанинова и зарыдала.
- О, не покидай меня! - вскричала она. - Я вижу, ты скучаешь со мною?.. Я тебе в тягость?.. Ты разлюбил меня?..
Этого сильного движения отчаяния и мольбы, которые сверх обыкновения обнаружила Анна Павловна, слишком было достаточно, чтобы снова хоть на некоторое время возбудить в Эльчанинове остывающую страсть. Он схватил ее в объятия.
- Мне разлюбить тебя! Когда моя жизнь, мои надежды, вся моя будущность сосредоточены в тебе! Оттолкнуть тебя!.. О господи!.. Скорей я сделаюсь самоубийцею!.. Anette! Anette! И ты могла подумать?.. Это горько и обидно!.. Откуда пришли тебе эти черные мысли?..
- Ты был все это время печален и задумчив! - говорила, несколько успокоившись, молодая женщина.
- Задумчив?.. Да знаешь ли ты, о чем я думал? - начал Эльчанинов. - Я думал о тебе, о твоей будущности, думал, как бы окружить тебя всеми удобствами, всеми благами жизни, думал сделать себя достойным тех надежд, которые ты питаешь ко мне. А ты меня ревнуешь к этим мыслям?.. Это горько и обидно! - И он снова обнял ее и посадил с собою на диван.
- Прости меня, - сказала Анна Павловна, - ты был задумчив, и я подумала...
- Подумала... Вот как вы, женщины, дурно знаете нас. Но ты не должна быть похожа на других. Наша любовь ни с кем ничего не должна иметь общего: из любви ко мне ты должна мне верить и надеяться; из любви к тебе я буду работать, буду трудиться. Вот какова должна быть любовь наша!
Говоря это, Эльчанинов не лгал ни слова, и в эти минуты он действительно так думал; в голосе его было столько неотразимой убедительности, что Анна Павловна сразу ему поверила и успокоилась. Во весь остальной день он не задумывался и говорил с нею. Он рассказывал ей все свои надежды; с восторгом описывал жизнь, которую он намерен был повести с нею в Петербурге. Вечером пришел Савелий. Лицо его было мрачнее обыкновенного; он молча поклонился и сел.
- На меня сегодня поутру рассердилась Анна Павловна, - сказал Эльчанинов.
Савелий посмотрел на Мановскую.
- За что-с? - спросил он.
- За то, что я иногда задумывался.
Савелий ничего на это не сказал.
- Тогда как, - продолжал Эльчанинов, как бы стараясь оправдаться перед приятелем, - я и задумывался о ней самой, об ее будущности.
- Что же вы думали об их будущности? - сказал Савелий и потупился.
Эльчанинов несколько замялся; впрочем, после минутного размышления, он начал:
- Во-первых, я думал о моей службе в Петербурге. Я буду получать две тысячи рублей серебром, эта верно, - граф сказал. И если к этому прибавить мои тысячу рублей серебром, значит, я буду иметь три тысячи рублей - сумма весьма достаточная, чтобы жить вдвоем.
Что-то вроде улыбки пробежало по лицу Савелья, но Эльчанинов, увлеченный своею мыслью и потому ничего уже не замечавший, что вокруг него происходило, продолжал.
- Как это будет хорошо! - воскликнул он. - А тут, бог даст, - прибавил он, обращаясь к Савелью, - и вы, мой друг Савелий Никандрыч, переедете к нам в Петербург. Мы вам отведем особую комнату и найдем приличную службу. Что, черт возьми, губить свой век в деревне?.. Дай-ка вам дорогу с вашим умом, как вы далеко уйдете.
Савелий опять ничего не отвечал. Видимо, что ему было даже досадно слушать этот вздор.
- Мне бы с вами надобно переговорить, Валерьян Александрыч! - сказал он после минутного молчания и сам встал.
- Что такое? - спросил Эльчанинов, уже нахмурившись.
- По одному моему делу, - отвечал Савелий, показывая головой на зало.
"Ну, старые песни", - подумал Эльчанинов, и оба приятеля вышли.
- Вчера я был на почте, - начал Савелий, - и встретил там человека Мановского. Он получил письмо с черною печатью. Я, признаться сказать, попросил мне показать. На конверте написано, что из Кременчуга, а там живет папенька Анны Павловны. Я боюсь, не умер ли он?
- Если он и умер, я в этом совершенно не виноват. Что же мне делать? отвечал Эльчанинов, пожав плечами.
- Вы прикажите по крайней мере, чтобы оно не дошло как-нибудь до Анны Павловны.
- Дойти до Анны Павловны оно никоим образом не может. Я давно так распорядился, чтобы собаки из Могилок сюда не пускали.
- Да вы ведь так только это говорите! А тут смотришь... - проговорил Савелий и, не докончив фразы, ушел вскоре домой.
- О чем с тобою по секрету говорил Савелий Никандрыч? - спросила Анна Павловна.
- Хлеба у меня взаймы просил; бедняк ведь он ужасный! - отвечал Эльчанинов.
- Он очень добрый и хороший человек, - сказала Анна Павловна.
