Примечания:
1. Внутренний дворец - дворец императрицы.
2. 白龙鱼服 - bólóngyúfú - белый дракон в обличье рыбы (обр. в знач.: а) назвавшись груздем,полезай в кузов; по притче о белом драконе, принявшем обличье рыбы; рыбак стрелял в него, на что дракон пожаловался верховному владыке; последний оправдал рыбака; б) инкогнито, о большом человеке
3. В китайском буквально говорится о том, что Гу Юнь был "настенным цветком". Эта метафора используется в отношении скучающей, одинокой девушки, которую не приглашают на танец. А наш маршал Гу просто тихоня, подпирающий собой стену.
4. 锦衣玉食 - jǐnyī yùshí - богатая одежда и изысканная пища (обр. о роскошной жизни)
5. 两江 - liǎngjiāng - оба Поречья (низовье Янцзы, пров.: Цзянсу, Аньхой и Цзянси). Обратите внимание на названия, дальше они будут встречаться чаще. Чтобы не запутаться. Цзянбэй - это северный берег Янцзы. Эпидемия в данный момент в Цзянбэе.
6. Ранг чиновников - 秀才 - xiùcái - шэнъюань, сюцай (первая, низшая из трёх учёных степеней в системе государственных экзаменов кэцзюй).
7. 声东击西 - shēngdōngjīxī - поднимать шум на востоке, а удар наносить на западе (обр. в знач.: производить ложный манёвр, вводить в заблуждение, делать обманный ход). Это шестая стратегема из известных тридцати шести стратегем.
8. 通房 - tōngfáng - речь идет о "второстепенной жене", которая жила в комнате, которая легко сообщалась с комнатой отца. В Древнем Китае такая "жена" имела статус неофициальной наложницы, но в доме она выполняла работу служанки. У такой наложницы статус был ниже, чем у официальной наложницы. Горничная по имени, наложница на самом деле. Личная служанка, которую хозяин принял в наложницы.
9. Церемонии (этикет) и музыка (как признаки цивилизованного государства).
10. 黄袍加身 - huáng páo jiā shēn - надели на него жёлтый халат (обр. в знач.: провозгласили императором). Всем известно, что в Древнем Китае в золотые одежды был облачен только император.
Глава 85 «Большой Орел»
____
Можно найти утешение в чужой безжалостности, а вот искренняя любовь окажется в итоге досадной помехой.
____
Оставив распоряжения для Цзян Чуна и других подчиненных на время своего отъезда на юг, Чан Гэн наконец смог вернуться в поместье до наступления темноты. Пока слуги паковали вещи в дорогу, Гу Юнь вальяжно устроился на перилах с белой флейтой в руках. Периодически он подносил инструмент к губам, чтобы извлечь жуткие звуки.
... Если о каком поступке Чан Гэн и сожалел, то точно о том, что вырезал в своем подарке дырки. Знай он заранее, какие чудовищные мелодии будут появляться из этой флейты, ни за что не стал бы этого делать.
Гу Юнь заметил его и помахал, подзывая к себе:
— Чан Гэн, подойди, хочу сыграть для тебя.
Опасаясь, что тот выполнит угрозу, Чан Гэн подошел поближе, стащил Гу Юня с перил и прошептал ему на ухо:
— Твоему рту лучше найти другое применение.
Гу Юнь осекся. Как говорится, с волками жить — по-волчьи выть. С каждым днем Чан Гэн все больше у него перенимал.
Когда они вместе вошли во внутренний дворик, Чан Гэн спросил:
— С чего вдруг тебе сегодня в голову взбрело поехать на передовую в Цзянбэй? Ты напугал меня.
Гу Юнь заложил руки за спину, поглаживая белую нефритовую флейту кончиками пальцев. С едва заметной улыбкой он ответил:
— Не хочу больше задерживаться в столице. На фронте повеселее, а тут атмосфера какая-то нездоровая.
Чан Гэн рассмеялся и спросил:
— А, так тебе поразвлечься захотелось?
— Ну да, поразвлечься, но я и за тебя беспокоился.
Эти слова до того поразили Чан Гэна, что его улыбка поблекла. Разумеется, он понимал, что Гу Юнь сказал «и за тебя беспокоился» бездумно. В первую очередь маршал переживал за отряд ученых и чиновников, вынужденных в одиночку отправиться в наводненную беженцами провинцию, которая граничила с зоной боевых действий, но в сердце Чан Гэна все равно зародились мрачные подозрения.
«А о чем тут переживать? Неужели он боится, что я совершу нечто ужасное? Например, приберу к рукам гарнизон старины Чжуна, расквартированный в Цзянбэй, чтобы с личной армией пойти на дворец?»
Заметив, что шаги позади затихли, Гу Юнь обернулся и растерянно спросил:
— Что такое?
Взгляд у него оставался безмятежен и, заметив это, Чан Гэн сделал глубокий вдох, протянул руку, потер переносицу и мысленно укорил себя: «Да что на тебя нашло? Совсем спятил?»
Ведь раньше мысли о Гу Юне всегда приносили ему успокоение... Правда сейчас Чан Гэна переполняли чувства, так что в этих мыслях больше нельзя было найти утешение. Стоило Гу Юню обернуться и посмотреть на него, как всё резко изменилось.
Можно найти утешение в чужой безжалостности, а вот искренняя любовь окажется в итоге досадной помехой.
Раз испытавший страсть и любовь человек со временем начинает все более алчно их жаждать. Эти чувства омрачаются ревностью, сожалениями и страхом лишиться любимого человека...
Все семь чувств и душа Чан Гэна пребывали в смятении, а его шесть идрий покрылись багровой пылью суетного мира [1].
В панике Чан Гэн нагнал Гу Юня и схватил его за руку — в надежде, что это поможет успокоиться сердцу, бешено стучавшему в груди. Гу Юнь приподнял бровь, но ничего не сказал и лишь развернул ладонь так, чтобы Чан Гэн мог вложить свою руку в его.
Знойным летом руки маршала оставались холодными, и все свое тепло он щедро отдавал Чан Гэну.
И тут появился дядя Ван. Его взору предстали двое мужчин, бесцельно слонявшихся по двору. Слуга тут же отвесил им поклон и, сделав вид что то, чем они тут занимаются — совершенно не его дело, доложил:
— Аньдинхоу, прибыл Его Высочество наследный принц.
— А? — Гу Юнь не ждал гостей. — Скорее пригласи его сюда.
Чан Гэн отпустил ладонь Гу Юня и чуть нахмурился.
Вскоре восьмилетний наследный принц на своих коротеньких ножках побежал на встречу Гу Юню. Поместье было огромным, но, чтобы сохранить достоинство, юный принц отказался от того, чтобы его несли на руках. Поэтому к тому времени, как мальчик добрался до цели, у него вспотел кончик носа. Когда маленький принц очутился во внутреннем дворике, то краем глаза заметил Чан Гэна и тут же перешел на степенный величественный шаг. Он собирался окликнуть своего «великого дядю», но вспомнил, что Гу Юню, кажется, не пришлось по душе это обращение. В итоге мальчик сложил руки в поклоне и поприветствовал хозяев уже как подобает взрослому:
— Маршал Гу. Четвертый дядя.
Гу Юнь присел на корточки и обратился к нему:
— Зачем же Ваше Высочество в столь поздний час покинули дворец?
— Я слышал, как отец рассказал, что вместе с четвертым дядей маршал Гу отправится на юг, поэтому пришел увидеться с ним и маршалом Гу, — маленький наследный принц говорил с достоинством, но от волнения немного сбивался. Взгляд его был крайне внимательным, лицо сохраняло безмятежное и уверенное выражение, а вот уши покраснели. Наконец, чуть погодя, он продолжил: — Желаю вам счастливого пути и поскорее возвращайтесь в столицу!
Гу Юнь рассмеялся. Наследный принц украдкой на него посмотрел. Несмотря на то, что мальчика подняли на смех, он ни капли не рассердился, а лишь неуклюже достал два защитных амулета и вручил их Гу Юню и Чан Гэну.
— У Вашего Высочества есть еще какие-нибудь приказы для вашего подданного? — поддел его Гу Юнь.
Поначалу маленький принц не знал куда деваться от смущения, поэтому не стал поднимать эту тему, но в итоге не удержался и, потянув Гу Юня за одежду, попросил:
— Я хотел попросить маршала Гу оставить мне несколько образцов своей каллиграфии. Отец-император поделился, что когда-то тоже учился писать иероглифы, подражая почерку великого... маршала Гу.
Эта просьба показалась Гу Юню невероятно милой. Не сказав и двух слов, он наклонился, чтобы взять на руки маленького наследного принца, и отправился вместе с ним в свой кабинет. Там Гу Юнь написал каллиграфию, после чего слуги аккуратно завернули ее в парчу, и обрадованный наследник вернулся во дворец.
