Это уже второй выпад Филемона. На Пасху он в проповеди осудил вскрытия тел. Мостник догадался, что аббат вышел на тропу войны. Но с какой целью? Олдермен решил ничего не предпринимать до тех пор, пока не поймет его планы. Не сказав ни слова, он ушел с башни и успел домой как раз к обеду. Через несколько минут из госпиталя вернулась Керис.
— Брат Томас совсем плохой, — буркнул зодчий. — Ему можно как-то помочь?
Целительница покачала головой:
— От старости нет лекарства.
— Лэнгли говорил об обрушении в южном приделе, как будто оно произошло вчера.
— Ничего странного. Старики часто помнят отдаленное прошлое, но забывают, что случилось вчера. Бедный Томас. Вполне вероятно, его состояние будет быстро ухудшаться. Но он по крайней мере все здесь знает. Монастыри не меняются десятилетиями. Его ежедневные занятия скорее всего те же, что и раньше. Это хорошо.
За бараньим жарким с пореем и мятой олдермен рассказал о разговоре на башне. Они сражались с аббатами Кингсбриджа уже несколько десятилетий — сначала с Антонием, потом с Годвином, теперь вот с Филемоном — и считали, что самоуправление положит конец бесконечным войнам. Положение дел, конечно, улучшилось, однако нынешний настоятель, судя по всему, так и не сдался.
— За шпиль-то я спокоен. Епископ Анри поставит выскочку на место, велев приступить к работам, как только об этом узнает. Он хочет быть епископом с самой высокой башней в Англии.
— Но Филемону это, вероятно, известно, — задумчиво отозвалась Керис.
— Может, вся эта показуха с капеллой призвана продемонстрировать его рвение, а в неудаче прохвост обвинит кого-нибудь другого.
— Может быть, — с сомнением пожала плечами Суконщица.
Мерфина беспокоил более важный вопрос:
— Но чего он хочет на самом деле?
— Все действия Филемона объясняются его желанием почувствовать себя важным, — твердо ответила Керис. — Я полагаю, он хочет повышения.
— Куда? Да, епископ Монмаутский доживает последние дни, но ведь не может же аббат претендовать на этот сан?
— Значит, он знает что-то такое, чего не знаем мы.
Мастер не успел ответить, как в дверях появилась Лолла. Он испытал такое облегчение, что даже слезы выступили на глазах. Дочь вернулась, живая, здоровая. Отец осмотрел ее с головы до ног. Вроде не изувечена, такая же танцующая походка, на лице обычное капризное недовольство. Первой заговорила Керис:
— Ты вернулась! Как я рада!
— Правда?
Лаура часто выражала сомнения в любви к ней со стороны мачехи. Мостник не обманывался, а вот Керис иногда действительно верила в это, поскольку болезненно сознавала, что не мать девочке.
— Мы оба рады, — добавил Фитцджеральд. — Мы так переживали за тебя.
— Зачем? — Лолла повесила плащ и села за стол. — У меня все отлично.
— Но мы-то этого не знали, поэтому и переживали.
— Напрасно. Я вполне могу за себя постоять.
— Мне бы твою уверенность, — как можно мягче ответил Мерфин.
Керис решила разрядить обстановку:
— Где же ты была? Ведь прошло целых две недели.
— В разных местах.
Зодчий строго спросил:
— А именно?
— Перекресток Мьюдфорд, Кастерем, Аутенби.
— И чем занималась?
— Это допрос? — вскинулась Лолла. — Я обязана отвечать?
Суконщица положила руку на локоть мужа:
— Мы просто хотим быть уверены, что нет оснований для беспокойства.
— Я хотел бы также знать, с кем ты странствовала.
— Да так…
— Это значит, с Джейком Райли?
— Нуда, — пожала плечами Лолла, правда, немного смутившись.
Мерфин уже все простил и хотел обнять дочь, но та была сама неприступность, и зодчий нейтрально спросил:
— И чем вы занимались с Джейком?
— Не твое дело! — крикнула Лолла.
— Нет, мое! — Мостник не выдержал и тоже сорвался на крик. — И мое, и твоей мачехи. Если ты беременна, кто будет ухаживать за ребенком? Уверена, что Джейк готов бросить все и стать мужем и отцом? Ты говорила с ним об этом?
— Отстань от меня! — завопила строптивица, залилась слезами и бросилась наверх.
После короткого молчания зодчий буркнул:
— Иногда я жалею, что мы все не живем в одной комнате. Тогда бы она не могла выделывать такие штучки.
— Ты был довольно суров, — мягко упрекнула Керис.
— А что же мне делать? Она ведет себя, будто это в порядке вещей!
— Но на самом деле бедняжка знает, что это не так. Потому и плачет.
— Вот черт.
Раздался стук, и в дверь просунул голову послушник:
— Простите за беспокойство, олдермен. В аббатство приехал сэр Грегори Лонгфелло. Он был бы вам признателен, если бы вы зашли к нему на пару слов, когда вам будет удобно.
— Черт, — повторил Мерфин. — Передай, я скоро приду.
— Спасибо, — поклонился послушник и ушел.
Мостник задумчиво буркнул:
— Наверно, нужно дать ей время остыть.
— Тебе тоже.
— Ты что, защищаешь ее? — с досадой спросил он.
Жена улыбнулась и пожала ему локоть.
— Я всегда защищаю тебя. Но и мне было шестнадцать лет. Отношения с Джейком беспокоят ее не меньше твоего, но она не признается в этом даже себе — это бьет по самолюбию. Поэтому ей больно слышать от тебя правду. Девочка только-только возвела хрупкую крепость самоуважения, а ты просто снес ее до основания.
— И что же делать?
— Помоги ей построить крепость помощнее.
— Не понимаю.
— Поймешь.
— Пойду-ка к сэру Грегори. — Мерфин встал.
Керис обняла мужа и поцеловала:
— Ты такой хороший и делаешь что можешь; я люблю тебя всем сердцем.
Это его немного успокоило, и, следуя по мосту и главной улице к аббатству, он постепенно пришел в себя. Архитектор не любил Грегори — коварен, беспринципен и готов на все, лишь бы угодить хозяину, точно как Филемон, когда служил Годвину. Олдермен с легкой тревогой думал, о чем пойдет речь. Скорее всего о налогах — вечная забота королей.
Мерфин вошел во дворец аббата, и Филемон самодовольно сообщил ему, что сэр Грегори во дворике мужского монастыря. Мастер удивленно подумал, чем это Лонгфелло заслужил право принимать посетителей там. Законник постарел: волосы поседели, спина сгорбилась, глубокие складки, как скобки, залегли по обе стороны презрительно раздувающихся ноздрей, а один глаз обезобразило нечто вроде бельма. Однако второй не утратил остроты, и гость из Лондона тут же узнал приближающегося Мостника, хотя не видел его десять лет.
— Олдермен, умер архиепископ Монмаутский.
— Да упокоится его душа.
— Аминь. Поскольку я должен был проехать через королевский город Кингсбридж, его величество просил меня приветствовать вас и сообщить важные новости.
— Благодарю. Это не скоропостижная кончина. Архиепископ болел.
Конечно, король не просил Грегори встречаться с ним только для того, чтобы сообщить какие-то новости, с растущим беспокойством думал Мерфин.
— Вы крайне любопытный человек, если мне позволено так выразиться, — добродушно продолжил законник. — Я познакомился с вашей женой более двадцати лет назад. И с тех пор наблюдаю, как вы оба медленно, но верно прибираете город к рукам. Получили все, к чему стремились: мост, госпиталь, самоуправление и друг друга. Вы решительны и терпеливы.
Это говорилось несколько снисходительно, но Фитцджеральд с удивлением отметил в лести Грегори крупицу искреннего уважения. Он приказал себе не терять бдительности: такие люди, как Лонгфелло, никого просто так не хвалят.
— Я направляюсь к монахам в Абергавинни, которые должны проголосовать за нового архиепископа. — Грегори откинулся в кресле. — После того как христианство много веков назад пришло в Англию, монахи сами избирают начальствующих.
А он постарел, подумал Мерфин: молодому Грегори было на все это наплевать.
— Сегодня, конечно, епископы и архиепископы обладают слишком большой властью, чтобы позволить решать вопрос небольшому кругу благочестивых идеалистов, живущих вдали от мира. Выбор делает король, а его святейшество папа утверждает королевское решение.
«Даже я знаю, что все не так просто: обычно в таких случаях идет борьба за власть», — подумал зодчий, но промолчал. Законник продолжал:
— Однако традиция монастырских выборов сохраняется, и легче их контролировать, нежели отменить. Поэтому я и отправился в путь.
— То есть вы укажете монахам, кого следует избрать.
— Если упрощенно, то да.
— И чье же имя вы назовете?
— А я его еще не назвал? Вашего епископа, Анри Мона. Прекрасный человек, преданный, надежный, с ним никогда никаких хлопот.
— О Господи.
— Вы недовольны?
Напускную небрежность лондонца как рукой сняло, он стал крайне внимателен, и Мерфин понял, для чего приехал Лонгфелло. Ему нужно выяснить, как Кингсбридж — в лице Мерфина — отнесется к этой затее. Новый епископ может стать опасным и для шпиля, и для госпиталя. Олдермен сосредоточился.
