8. Конечно, византийцу было довольно сложно стать "экуменистом". Он хорошо помнил и IV Крестовый поход, и латинское завоевание, не говоря уже о насильственном внедрении латинской иерархии на Востоке и об унижении, пережитом православными на Лионском соборе. И тем не менее византийцы продолжали выступать за объединительный собор как за единственный разумный и действенный способ прекратить раскол.
Несомненно, византийцы воспринимали отсутствие евхаристического общения между ними и латинянами как серьезнейшее затруднение, но ради церковного единства готовы были временно отложить эту проблему на потом, равно как и проблему западного церковного колониализма. Византийцы всегда воспринимали соборы в экклесиологическом контексте, как прежде всего внутрицерковные события. Необходимым условием для собора было единство всех его делегатов в вере и участие в единой Евхаристии. В конечном итоге лишь только члены Церкви могли участвовать в Соборе, еретики исключались из соборного общения.
Ввиду этого, если бы в XIV в. применялись строгие экклесиологические принципы, Запад никогда не смог бы принять участие во Вселенском Соборе. В то время уже окончательно отсутствовало необходимое условие для такого участия – евхаристическое общение. Собор не мог бы быть экклесиологически оправдан. И тем не менее византийцы готовы были обойти это ограничение. Во Флоренции, во всяком случае, восточные и западные участники встречались и участвовали в совместных соборных заседаниях, хотя между ними не было ни вероучительного, ни евхаристического единства. Каждая из сторон считала другую в лучшем случае схизматиками, а в худшем – еретиками. И в этом смысле Флорентийский собор коренным способом отличался от Вселенских Соборов прошлого.
Весьма характерен для западного менталитета тот факт, что первоначальный папский ответ на византийские соборные предложения был категорическим отказом. Подход к этой проблеме авиньонского папства XIV в. принципиально ничем не отличался от папства XIII в., как, например, папы Климента IV в его переговорах с императором Михаилом VIII. Папское отношение к созыву Вселенского Собора для завершения раскола было непоколебимым: обсуждение того, что уже раз и навсегда определено Римской церковью, в принципе, невозможно. Единство достижимо лишь одним способом: безоговорочным возвращением в Рим. Такой ответ был преподан Кантакузину, Варлааму и паламитским патриархам. Никаких перемен не предвиделось.
Перемены начали происходить лишь после 1415 г. и собора в Констанце. Вызов, брошенный западным консилиаризмом, не говоря уже о хаосе, вызванном Великим расколом, заставил Рим пересмотреть свою позицию неприятия того пути возвращения к единству, который предлагался византийцами. Так уж получилось, что папа Мартин V (1417-1431) и его преемник Евгений IV (1431-1447) не были столь свободны, чтобы поступать как им вздумается. Мартин V, "соборный" папа, должен был слушаться собора и реформаторов, которым он был обязан своим избранием: он более не мог делать вид, что православные предложения о проведении собора абсолютно неприемлемы. Ни тот ни другой папа уже не располагали такой властью, чтобы требовать "обращения" или "подчинения" Православной Церкви.
И, таким образом, византийская соборная экклесиология мало-помалу начинала казаться более приемлемой для папских кругов. Можно даже сказать, что постепенное принятие предложения паламитов о встрече двух Церквей без предварительных условий и на равных началах было фундаментальной уступкой со стороны папства, если не капитуляцией. Ранее высказывавшееся Римом мнение, что его вероучительная позиция и организация не подлежат обсуждению, было тактично, хотя и не без затруднений, отодвинулось на задний план. Папистам-фундаменталистам, прибывшим во Флоренцию, было очень трудно переварить, что собор готовился вынести решение о западных вероучительных позициях. Для папы Евгения, который являлся фанатичным защитником папского верховенства и в этом качестве презирал конституционалистские теории консилиаризма, присутствие православной делегации на Флорентийским соборе должно было казаться вопиющей несообразностью. Конечно, он никогда не проявлял открытой невежливости по отношению к своим гостям из Константинополя. Но, с другой стороны, по словам современного английского историка, "несмотря на улыбки и церемониальные поклоны, к грекам относились как к схизматикам и еретикам, которые должны в ближайшее время подчиниться Риму".
9. Итак, обе стороны признали необходимым проведение объединительного собора вскоре после завершения работы собора в Констанце. Посланники императора присутствовали в Констанце, но лишь на правах обозревателей, так что дискуссии не получилось. Интересно, что папа Мартин в глубине души считал, что Константинополь на самом деле готов принять римскую веру без дискуссий и оговорок и византийцы просят собора, чтобы спасти репутацию и оправдать свою капитуляцию перед римским престолом. Но вскоре папской делегации, направленной в Константинополь в 1422 г., дали понять, что собор, созванный в качестве ширмы для торжественной фактической ратификации унии, был бы неприемлемым для византийцев. Византийцы также сообщили, что если папа заинтересован в проведении собора, то финансировать его придется ему же: в имперской казне нет для этого денег.
Но не только недоразумения между Римом и Константинополем задерживали подготовку собора. Борьба между куриалистами и консилиаристами продолжалась. Папе Мартину при всем его нежелании пришлось, согласно предписаниям Констанцы, провести в положенный срок Павийско-Сиенский собор (1423). Все это было весьма нежелательным развитием событий для папы: ни Мартин, ни его преемник Евгений IV не стремились поддерживать консилиаристский конституционализм.
Стремясь к возрождению папской монархии и отстаивая свою позицию, Мартин и Евгений выказали себя чрезвычайно искусными политиками. В 1430 г. было опубликовано соглашение между греками и латинянами о принципиальном согласии на созыв собора. Последний великий византийский император Мануил II скончался за несколько лет до заключения этого соглашения. Перед смертью он принял монашеский постриг с именем Матфей. На смертном одре (1425 г.) он дал последний совет своему сыну и наследнику Иоанну VIII – все время вести с латинянами переговоры об объединении Церквей, но никогда не отступать от Православия и ничего не подписывать.
Иоанну VIII достался в наследство практически один город. Находившееся на Пелопоннесе Морейское княжество являлось, по существу, независимым государством, которым управляли три его брата. Это было единственное место из всех остатков Византийской империи, которое еще относительно процветало. Однако его столица Мистра, хотя и гордилась своими дворцом, замком, монастырями и школами, больше походила на укрепленное село, чем на настоящий город.
Великая империя умирала, и это осознавали все. Спасти ее могло только чудо.
10. В 1431 г. папа Мартин скончался. Его преемником был избран Евгений IV – убежденный противник консилиаризма. Но в том же 1431 г. германский император Сигизмунд созвал собор в Базеле (1431-1449). Евгений не был настолько уверен в своих силах, чтобы сразу же идти на противостояние, и он послал туда своего легата кардинала Чезарини. Однако, несмотря на этот шаг папы, свою работу собор начал с резких шагов, направленных на конфронтацию: вспомнив решения Констанцы, он потребовал у Евгения предоставить полный отчет о деятельности папства за прошедший период. Евгений решил идти на разрыв: он издал указ, распускающий собор, но тот проигнорировал его и отказался подчиниться. К 1433 г. Евгений капитулировал, отозвал свой указ и вновь начал переговоры с собором. И вот во время всех этих перипетий каждая из сторон, преследуя собственные цели, обращалась к грекам с предложением о соборном восстановлении единства. То, что базельцы даже направляли собственные делегации в Константинополь с приглашением византийцам прибыть на собор для проведения переговоров об объединении Церквей (независимо от папы, также направлявшего свои делегации в византийскую столицу с той же целью), являет всю глубину взаимной оппозиции и даже враждебности двух сторон.
Небольшая константинопольская делегация отбыла на собор, чтобы на месте выяснить условия, предлагавшиеся немцами. Одним из ее членов – византийских посланцев в Базеле – был игумен столичного монастыря Исидор (будущий митрополит Московский). По прибытии на собор он произнес речь в поддержку объединения Церквей; оно, по его словам, "создаст памятник, который сможет соперничать с Колоссом Родосским; его вершина достигнет небес, а его сияние осветит как Восток, так и Запад".
И тем не менее в 1438 г., после долгих сомнений и раздумий, византийцы приняли приглашение папы. Думается, тут сыграли роль несколько факторов, не последним из которых было то, что папские финансы находились в гораздо более лучшем (вернее сказать, в менее худшем) состоянии, чем соборные, – это было весьма важным аргументом для православных делегатов, собирающихся прибыть в Италию. Но имелись и другие причины. Например, при том, что турецкая опасность постоянно возрастала, император не мог себе позволить отлучаться далеко и надолго из своей столицы. В общем-то требования византийцев относительно условий собора были идентичными с высказанными за сто лет до этого требованиями Иоанна VI Кантакузина. Интересно, что папа смог понять важность этого условия для византийцев, в то время как базельцы так и не смогли этого сделать – они приняли решение непременно пригласить православную делегацию в город к северу от Альп. Папа, к тому времени уже значительно усиливший свои позиции, в ответ решил распустить собор и объявил о переводе соборных заседаний в Феррару. Лишь небольшая часть делегатов послушалась папу и, оставив большинство продолжать работу в Базеле, направилась в Италию.
