По всей видимости, по этой же причине император включил в делегацию нескольких видных ученых-мирян, в том числе четырех философов. Всех их звали Георгиями: известный латинофрон и поклонник Фомы Аквинского Георгий Схоларий (вначале он выступал за унию, но потом разочаровался в ней), Георгий Амирутц, Георгий Требизондский и престарелый, но по-прежнему весьма эксцентричный вольный философ-неоплатоник Георг Гемист Плифон (1360-1452) [37].
К моменту созыва собора Плифон пребывал уже в очень преклонных летах: ему было под 80. В ренессансной Италии к нему относились как к живому классику, и повсюду его сопровождали толпы поклонников. Философ изрекал перлы мудрости, которые немедленно за ним записывались; он купался в лучах своей славы и наслаждался всеобщим вниманием.
2. Серьезные сложности в проведении дискуссии были вызваны глубинными различиями между греческой и латинской методологиями. С одной стороны, как открыто признал византийский томист Георгий Схоларий, слабая диалектическая подготовка его соотечественников не могла сравниться с утонченными силлогизмами в аргументации латинян, а попросту – они умели спорить гораздо лучше греков.
С другой стороны, будучи наследниками латинского схоластицизма, западные богословы подходили к каждому вопросу с философской и диалектической точки зрения, зачастую в ущерб библейской и патристической перспективе. Для православных, которые никогда не рассматривали богословие как исключительно схоластическую или научную дисциплину, такой подход являлся серьезной проблемой. Даже Исидор Киевский – горячий поклонник латинской учености и богословия – вынужден был признать, что непривычные философские категории и аргументы, использовавшиеся латинянами на соборе, скорее, углубили раскол, увеличили и усилили разногласия.
Итак, византийская делегация в Ферраре лишь формально представляла восточное христианство и по большей части была богословски не подготовлена к серьезной дискуссии. К тому же она была разделена между собой – еще один ослабляющий ее фактор. Это разделение можно проиллюстрировать на примере двух самых видных ее членов.
Виссарион, который, как и его главный протагонист Марк Эфесский, учился у Плифона, был беззаветно предан греческой классической традиции. Сохранение этого священного наследия стало главной заботой его жизни. Ощущая, что приблизились последние дни Империи, пламенный гуманист пришел к мысли, что это была прежде всего миссия латинского Запада. Принимая во внимание его страстную любовь к древности и философскую ориентацию, не говоря уже об убеждении, что христианству невозможно будет выжить под исламским владычеством, можно понять, почему его довольно легко убедили в правоте латинской позиции. В 1439 г. он подписал унию.
Ему также удалось убедить в правоте своего выбора целый ряд делегатов собора, в том числе Исидора, митрополита Киевского и всея Руси. Знаменательно, что задолго до 1453 г. и Виссарион, и Исидор эмигрировали в Италию, официально перешли в католичество и заняли высокие позиции в папской курии. Оба сделались не только папскими легатами, но даже и кардиналами.
Византийские гуманисты на соборе относились с большим недоверием и подозрительностью к свт. Марку Эфесскому – представителю паламитской исихастской традиции. Не любили его и те, кто хотел принять унию в обмен на политическую выгоду.
Да, действительно, у свт. Марка была иная система ценностей. До сих пор часто можно услышать обвинения в фанатизме и ультраконсерватизме, высказываемые либеральными историками и богословами в его адрес. Современный римо-католический историк, несомненно, выразил широко распространенное мнение, когда написал следующие слова: "Если бы можно было выделить одну-единственную причину неудачи Флорентийского собора, то ей является Марк Евгеник – митрополит Эфесский".
И тем не менее свт. Марк искренне стремился к единству – иначе он не поехал бы на собор. Но он также был убежден, что для достижения единства Рим должен уступить по ряду пунктов – в частности, отказаться от односторонних нововведений, таких, как незаконная интерполяция filioque в Символ веры и новое схоластическое учение о чистилище. И он был глубоко разочарован увиденным во Флоренции. Св. Марк отказался подписать унию 1439 г. и по возвращении в Константинополь стал лидером православных. После кончины свт. Марка в 1445 г. это лидерство перешло к его ученику Георгию Схоларию.
3. Один из главных источников знаний о соборе – мемуары диакона Сильвестра Сирополуса, великого экклесиарха храма св. Софии Константинопольской. В них можно найти не только рассказ о самом соборе, но и множество бытовых сведений и других весьма характерных зарисовок, сделанных на редкость приметливым наблюдателем и участником событий. Как греческие, так и латинские стенограммы собора были утеряны. Имеется лишь их реконструкция, сравнительно недавно (1953 г.) созданная иезуитским историком Дж. Гиллом. Из современных собору источников можно указать еще на его историю, написанную ревностным униатом – Дорофеем, митрополитом Митиленским (он даже получил денежное вознаграждение от папы за свой труд), и автобиографическое сочинение свт. Марка Эфесского "Изложение Святейшего Митрополита Эфесского о том, каким образом он принял архиерейское достоинство, и разъяснение о соборе, бывшем во Флоренции".
Собор долго не мог начаться. Хотя официальное его открытие состоялось 9 апреля 1438 г. (через месяц после того, как византийцы прибыли в Феррару), император немедленно запросил отсрочки, чтобы дождаться прибытия светских правителей. Кроме того, задерживали вопросы протокола, например, кто должен созывать собор – папа или император? Чей трон должен быть выше? Папа с самого начала потребовал, чтобы патриарх Иосиф при первой встрече поцеловал бы ему туфлю по латинскому обычаю, и только после твердого отказа греческой стороны снял свое требование.
Лишь в начале июня были назначены две комиссии по десять человек с каждой стороны, которые приступили к обсуждению вопроса о чистилище. Другие тринадцать сессий, с 8 октября по 13 декабря, были посвящены интерполяции Символа веры. Во время этих заседаний Марк Евгеник являлся главным представителем византийской стороны, а Андрей Родосский и кардинал Чезарини – латинской.
Как уже отмечалось выше, Георгий Схоларий честно признавал, что его соотечественники не могли сравниться с латинянами ни по эрудиции, ни по диалектическому мастерству. Патриарх Иосиф был к тому времени уже в весьма преклонных летах. Незаконный сын болгарского царя и греческой аристократки, он был добродушным старичком, не отличавшимся ни выдающимися умственными способностями, ни крепким здоровьем и не имевшим никакого веса или авторитета. Так что ему не удалось сплотить греческую делегацию в единое целое. Каждый выступал сам от себя, в отличие от латинской стороны, действовавшей единой сплоченной командой. Более того, греки часто вступали в разногласия друг с другом. Их задача осложнялась позицией императора. Несмотря на его желание не уронить достоинство своего имперского величества и своей Церкви, он прибыл на собор, чтобы добиться унии любой ценой. Иоанн VIII достаточно разбирался в богословии, чтобы понимать, что по ряду фундаментальных вопросов единства достичь было невозможно. Он попросту запретил своей делегации обсуждать такие вопросы, как ипостаси Св. Троицы, различие сущности и энергий и др. Когда при обсуждении вопроса о filioque один из членов латинской делегации поднял вопрос об энергиях Бога, сам свт. Марк Эфесский со смущением ответил ему, что не имеет полномочий обсуждать этот вопрос. Трудно себе представить, как мог прийти к подлинному единству собор, на котором нельзя было обсуждать основные вопросы, бывшие главной причиной разделения.
В конце концов греки сдались. В официально утвержденной повестке собора стояли следующие вопросы для дискуссии:
1) чистилище;
2) исхождение Св. Духа;
3) роль папы;
4) квасной или пресный хлеб Евхаристии и иные богослужебные различия (например, Эпиклеза и т.д.).
Другие вопросы, типа брака священства и возможности развода, решили обсудить позже. Было согласовано, что основой для дискуссий будут: Писание, каноны Вселенских Соборов, творения отцов Церкви, признанных святыми и на Западе, и на Востоке. Греки после определенного давления согласились на своеобразный "нулевой вариант": каждый латинский отец считался равным по авторитету с греческим отцом. Таким образом, латиняне получили еще одно преимущество, ибо они знали и латинских и греческих отцов, в то время как греки в основном знали только своих.
По словам видного американского православного историка Дж. Эриксона, "в дискуссиях обе стороны не смогли приблизиться к разделявшим их серьезным догматическим вопросам. Латиняне не хотели замечать не только главных интуиций и опасений греческой святоотеческой традиции, но и многих аспектов латинской традиции. Давая неверную оценку значимости и весомости своих зачастую сомнительных источников, они лишь пытались впихнуть чужое богословие в прокрустово ложе собственной системы" (Filioque and the fathers at the Council of Florence).
