— Приготовиться, друзья! — скомандовал Ладлоу тихим, но твердым голосом. Сам он остался на юте, а штурману знаком приказал спуститься на палубу. — Мы откроем огонь после первого их выстрела!
Все замерли в напряженном ожидании. Два стройных корабля неодолимо стремились вперед, они были уже в пределах досягаемости человеческого голоса. На «Кокетке» царила такая глубокая тишина, что вся команда ясно слышала, как плещет вода под ее носом, словно глубоко вздыхает какое-то чудовище, собираясь с силами перед могучим прыжком. Зато на корвете не смолкали громкие крики. Когда оба судна вышли друг другу на траверз, было слышно, как молодой Дюмон в рупор приказал открыть огонь. Ладлоу презрительно усмехнулся. Команда, готовая повиноваться малейшему движению капитана, не сводила с него глаз. Вот он поднял свой рупор, и словно по воле самого судна все пушки выпалили разом. Почти тотчас же последовал ответный бортовой залп, и противники понеслись в разные стороны.
Ветер отнес дым назад, к англичанам, и клубы его, ненадолго окутав палубу, поднялись к парусам и уплыли прочь вслед за взрывной волной. Сквозь грохот пушек послышался свист ядра и треск дерева. Проводив взглядом вражеский корабль, который продолжал идти прежним курсом, Ладлоу с юта стал нетерпеливо осматривать такелаж.
— Что случилось, сэр? — спросил он у Триселя, чье хмурое лицо только теперь показалось сквозь клубы дыма. — Какой это парус так сильно полощет?
— Ничего страшного, сэр, ничего страшного… Эй, вы, пошевеливайтесь живей, помогите закрепить снасти на фока-pee! А то ползаете, как улитки, танцующие менуэт Ядро сорвало фор-марса-шкот с подветренного борта, сэр. Но мы живо опять расправим крылышки… Вяжи его, ребята, покрепче! Вот так. Да вытяните булинь! Эй, рулевой, одерживай, слышишь, одерживай!
Дым рассеялся, и капитан быстро оглядел судно. Трое или четверо марсовых уже поймали полощущий парус и усевшись на ноке фока-рея, крепили его. В других парусах чернели одна-две дыры да кое-где болтались мелкие снасти, оборванные ядром. Повреждений в кормовой части крейсера капитан не заметил.
Почти тотчас же последовал ответный бортовой залп, и противники понеслись в разные стороны.
На палубе картина была иная. Немногочисленная прислуга торопилась перезарядить пушки, орудуя прибойниками и банниками со всем напряжением сил, на какое люди способны в трудную минуту. Олдермен никогда не был так поглощен своими счетными книгами, как теперь — обязанностями канонира; юноши, которым пришлось поручить командование батареями, охотно делились с ним своими знаниями и опытом. Трисель стоял у шпиля, хладнокровно отдавая команды и следя за тем, как матросы исправляют повреждения, — он глядел вверх, не замечая ничего вокруг. У Ладлоу сжалось сердце, когда он увидел на палубе кровь — убитый матрос лежал совсем близко, до него можно было дотянуться рукой. В обшивке, куда угодило смертоносное ядро, зияла дыра, палуба были пробита.
Решительно сжав губы, капитан «Кокетки» перегнулся через поручни и взглянул на рулевого. Матрос, крепко держа штурвал, стоял выпрямившись, бесстрастный взгляд был направлен на шкаторину переднего паруса так же неуклонно, как стрелка компаса указывает на север.
На все это Ладлоу потребовалось не более минуты. Несколько быстрых взглядов — и ему все стало ясно, причем он ни на секунду не терял из виду французский корвет. А тот уже делал поворот оверштаг. Необходимо было немедля произвести ответный маневр.
Едва Ладлоу отдал команду, как «Кокетка», словно чуя опасность, быстро увалилась, уходя от вражеского продольного огня [206], а когда французский корвет готов был снова дать бортовой залп, она уже могла ответить ему тем. же. Суда снова сблизились и, выйдя на траверз друг другу, изрыгнули пламя.
Ладлоу видел сквозь дым, как тяжелый рей на корвете закачался под ветром и грот-марсель, заполоскав, стал биться о мачту. Спустившись с юта по только что оборванной ядром снасти, он стал на шканцах рядом со штурманом.
— Ворочай реи! — сказал он взволнованно, но по-прежнему тихо и ясно. — Вытянуть булинь… привестись, сэр, привестись, круче к ветру!
Рулевой откликнулся звонко и уверенно, матросы проворно делали свое дело, и «Кокетка», все еще изрыгая пламя, встала круче к ветру. А еще через минуту огромные клубы дыма, которые заволокли оба судна, соединились и образовали одно белое подвижное облако, которое быстро покатилось по воде, обгоняя ядра, а потом взвилось вверх и грациозно поплыло по ветру.
Молодой капитан быстро обошел батареи, сказал матросам несколько ободряющих слов и вернулся на ют. Медлительность французского корвета и меры, принятые Ладлоу, чтобы выиграть ветер, начали сказываться, и крейсер королевы Анны оказался в выгодном положении. Корвет обнаруживал какую-то нерешительность, и она не укрылась от Ладлоу, у которого быстрота, казалось, была в крови.
Кавалер Дюмон любил развлекаться на досуге, листая морскую историю своей страны и читая, как Того или другого капитана превозносят за то, что он, сблизившись с врагом, брал паруса на гитовы. Не понимая разницы между судном, действующим в строю, и одиночным противником, он решил тоже не ударить лицом в грязь. В тот самый миг, когда Ладлоу стоял на юте, пристально следя за каждым движением своего крейсера и корвета противника, лишь взглядом или жестом указывая бдительному Триселю, остававшемуся внизу, что нужно сделать, на шканцах французского корвета разгорелся горячий спор между моряком из Булони и беспечным завсегдатаем салонов. Они спорили о целесообразности маневра, сделанного по приказу капитана, желавшего доказать свою храбрость, в которой никто не сомневался.
Время, потерянное ими в споре, имело решающее значение Для английского крейсера.
Отважно идя прежним курсом, он вскоре уже был недосягаем для французских пушек; и, прежде чем булонцу удалось убедить своего начальника в его ошибке, противник лег на другой галс и, беря круче к ветру, пересек кильватер французского корвета. Только теперь французы обрасопили марса-реи, но было уже поздно — прежде чем корвет успел снова набрать скорость, тень неприятельских парусов уже легла на его палубу. Теперь «Кокетке» было нетрудно выиграть ветер. В этот решающий миг грот-марсель англичан был распорот ядром почти надвое. Крейсер перестал слушаться руля, снасти спутались, и оба корабля столкнулись.
Однако у «Кокетки» теперь были все преимущества. Мгновенно поняв это, Ладлоу поспешил закрепить успех, дав залп шрапнелью. Когда суда очутились борт о борт, молодой Дюмон вздохнул с облегчением — теперь-то он знал, что делать. Видя, что пушки корвета молчат, а по его палубе только что хлестнула смертоносная шрапнель, он приказал матросам броситься врукопашную. Но Ладлоу со своей слабой командой не решался на такой риск и предпочел бы избежать рукопашного боя, так как не мог предвидеть всех его последствий.
