Пытаясь найти способ уменьшить бедствие, свалившееся на его друга, пребывающего в вынужденном бездействии, когда многое происходит вокруг, Даллоз решил воспользоваться знакомством с профессором Эскарра – китайским ученым с юридического факультета в Париже, которому посчастливилось быть в хороших отношениях с полковником Бийотом, возглавлявшим секретариат Де Голля. Де Голль недавно послал генерала Пешкова (незаконного сына Максима Горького) в Китай в качестве своего посланника при Чан Кайши, и идея, которую они придумали, состояла в том, чтобы отправить Сент-Экзюпери к нему в Чункин как помощника атташе по вопросам авиации. Далековато, но Сент-Экс, наконец, согласился на все из явного отчаяния: кроме того, как и его сестра Симона, он давно был очарован Востоком. Даллоз вслед за этим составил проект записки, в которой оговаривалось, что если Сент-Экзюпери нельзя послать в Лондон как атташе по вопросам авиации (предложение явно было уже встречено отказом), то почему бы его не отослать в распоряжение Пешкова в Китай? Наконец, если ни одна из этих двух альтернатив неприемлема, в записке предлагалось, чтобы Сент-Экзюпери позволили возобновить действительную службу в его эскадрилье. Эскарра передал записку лично в руки своему другу Бийоту, который согласился показать ее Де Голлю. Назад она вернулась с замечанием на полях, сделанным собственноручно Горькой Полынью: «Держать этого офицера в резерве». К этому генерал, по слухам (хотя, возможно, это произошло и в другой раз), устно добавил: «Он только и хорош в карточных фокусах». Сообщая об этом испепеляющем суждении приблизительно двадцатью годами позже, Жюль Руа не смог удержаться от комментария: свой взгляд высказал генерал, который не нашел возможности за тридцать пять месяцев своего пребывания в Лондоне посетить две французские группы бомбардировщиков, ночь за ночью совершавшие налеты вместе с Королевскими военно-воздушными силами на территорию Германии.
Это самое последнее голлистское вето усугубило депрессию Сент-Экса. «Я не участвую в войне, не занимаюсь какой-либо определенной работой, я не здоров и не болен, я не принят, но и не казнен расстрельной командой, не счастлив, но и не несчастен, я – в отчаянии», – написал он в письме, которое точно выражало глубину трагедии человека. Материальные потери – следствие войны в воздухе – причиняли ему боль почти настолько, насколько было тяжело его собственное положение. Особенно после мрачной речи Черчилля в декабре, предупредившего британцев, что блиц еще не закончен и положение может стать еще хуже. «Если Гитлер доберется до урана, – сказал Сент-Экзюпери Даллозу, который о нем никогда и не слышал, – тогда мир содрогнется». Из этого состояния глубокого отчаяния Сент-Экзюпери был на короткое время выведен телеграммой из Лондона Александра Корды, предложившего написать сценарий к фильму по мотивам его «Маленького принца». Но в день, когда представитель Корды должен был возвращаться в Лондон, Сент-Экзюпери по рассеянности, отправляясь на встречу, забыл взять с собой текст. Вернувшись в квартиру, он обнаружил, что единственный экземпляр «Маленького принца» исчез. Он накинулся на Пелисье, которого обвинил в том, что книгу украли, чтобы почитать, его клиенты. Когда доктор, делавший в тот момент внутривенную инъекцию пациенту, бросил трубку внутреннего телефона, Антуан написал ему сердитую записку, отметив, что тот только что нанес ему убытки в размере 50 тысяч долларов своим отказом пожертвовать другу 30 секунд своего времени. Пелисье нашел «присвоенный» экземпляр в своем столе и немедленно принес его Сент-Эксу. После чего доктор получил очаровательную записку с извинениями, в которой благодарный получатель объявил, что «ни за какие сотни миллиардов я не куплю друга. Если вам так нравится читать мою книгу и держать господина Корду в ожидании отказа, мне все равно. Я не купил бы вашей дружбы десятью фильмами господина Корды. Его деньги стоят ровно столько, сколько они стоят, а на практике означает, что они могут оплатить совсем не много. Ничего».
Единственной радостью Сент-Экзюпери в течение той длинной суровой зимы стало щедрое предложение Жана Амруша издать его «Письмо заложнику» в первом (февраль 1944 года) издании нового ежемесячника, называемого «Арш», которому Андре Жид, Жак Маритен, Пьер Мендес-Франс, Жозеф Кессель также дали свои работы. Но это была незначительная компенсация за отказ власть предержащих голлистов разрешить публикацию «Военного летчика». Двумя годами ранее, в ноябре 1942 года, Сент-Экс сумел переслать контрабандой экземпляр во Францию своему другу Анри де Сегоню, который передал его Гастону Галлимару. Галлимар передал экземпляр немцу по фамилии Геллер, который работал с Эрнстом Юнгером в немецком посольстве Отто Абеца в Париже. Геллер, который, как и Юнгер, оказался приличным товарищем, попытался помочь в тяжелой ситуации и дал разрешение на печать ограниченного издания в 2100 экземпляров при условии, что одно предложение будет удалено из текста (предложение, где Гитлер был упомянут как «се dement» – тот сумасшедший). Даже этого было слишком много для подхалимов. Обеспокоенные, подобно всем льстецам, чтобы быть больше папистами, чем сам папа римский, коллаборационистская пресса широким фронтом выступила против этой «провокации», «этого идеала юдовоинственности», которая в похвале пилоту по имени Израель разглядела руку «юдоплутократического «Интернационала». Разбуженные сердитым тоном и криком, нацистские власти вынуждены были запретить книгу, хотя они не могли запретить подпольную печать в Лионе еще одной тысячи экземпляров. Не разрешенный в своей собственной стране, Сент-Экс теперь оказался запрещенным в якобы «свободном» Алжире. И того хуже и печальнее: в оккупированной Франции фактически было напечатано более 3000 экземпляров «Военного летчика», на «освобожденном» же севере Африки не увидела свет ни одна книга. Вето Горькой Полыни оказалось даже посильнее нацистского.
О настроении Сент-Экзюпери, вызванном подобным пренебрежением, можно судить по тону двух писем, направленных Пьеру Даллозу и Макс-Полю Фуше для передачи его другу в Лондоне. «Движение Шарля Де Голля в двух словах? – писал он в первом. – Группа «исключительных приверженцев»… борющихся за Францию, за спасение ее души. Которая прекрасна. Она должна участвовать в сражении. И генерал, ведущий добровольцев этого иностранного легиона, мог бы отыскать меня в своих рядах.
Но эта группа «исключительных приверженцев» ставит себя на место Франции. Франция – это Д… Т… или И… (имена друзей, которые остаются сейчас в полностью оккупированной стране). Эта же группа утверждает, что те приносят жертвы менее серьезные, чем они, а там-де нет никаких реальных жертв: спасают то, что не имеет пользы».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
