Не самым последним основанием этой редкой нетерпимости по отношению к человеку (для Сент-Экзюпери, во всяком случае, это и впрямь чрезвычайный случай) послужил недостаток идеологической базы: движение Шарля Де Голля являлось, как любил выражаться писатель, «фашизмом без доктрины». «Ислам, – писал он Анри Конту, – обезглавливает, опираясь на Коран, французская революция вела на гильотину, опираясь на Дидро, Россия расстреливала, опираясь на Маркса, христианство позволяет себя обезглавливать (что то же самое) по святому Павлу. Пробужденные чувства, которые развязывают эту резню, – не больше чем средство достижения цели в распоряжении Духа. Позволит ли чувство, впервые в истории человечества, теперь использовать расстрельные команды бесцельно, в конце концов, против самих себя же? Страсть, по мне, – слепой монстр. Даже когда она благородна. Даже когда чиста».
* * *
За время длительного, около месяца, пребывания Сент-Экса в Касабланке ожесточенная борьба между жиронистами и голлистами распространилась на французские секретные службы, представленные, с одной стороны, армейским Управлением служб информации и военной безопасности и, с другой стороны, Центральным бюро информации и действия, созданным Де Голлем в Лондоне и доверенным нервному и честолюбивому бывшему этнологу по имени Жак Сустель. Посланный, чтобы изучить наносящую вред вражду между двумя конкурирующими спецслужбами, генерал Уильям Донован, глава Управления стратегических служб, потерял драгоценное время, примиряя военных профессионалов из второго бюро французской армии с любителями «плаща и кинжала» Жака Сустеля. Но дерзкая попытка Донована оказать давление на французский Комитет национального освобождения, чтобы тот последовал его рекомендациям, очевидно, имел эффект бумеранга, и голлисты получили «ниспосланную с небес» возможность клеветать на своих противников, вешая на них ярлык «инструментария иностранного вмешательства».
Хаос достиг наивысшего накала, когда Поль Данглер – лидер французского движения Сопротивления в Эльзасе – прибыл в Алжир, где Леон Ванселиус вскоре представил его Сент-Эксу. Между массивным авиатором и крепко скроенным эльзасцем возникла почти мгновенная симпатия, основанная на полном совпадении умонастроений. Подобно генералу Шамбре, Данглер был частью конспиративной сети, которая планировала побег Жиро из Кенингштайна. В марте 1942 года Поля арестовала полиция Виши, когда в его тайнике в Лионе был найден радиопередатчик, но он вскоре был освобожден по специальному приказу Петена, который тайно сочувствовал его усилиям в борьбе против присоединения Эльзаса к Третьему рейху. Узнав, что Данглер хотел установить контакт с Жиро и американцами в Алжире, Петен в июле 1943 года вызвал его в Виши и поручил ему необычную миссию. Прибыв в Алжир, он должен был обратиться к Жиро и Де Голлю и проинформировать их от его имени, что, поскольку немцы покончили с французской армией, заняв всю метрополию, он, Петен, торжественно передает преданных Франции офицеров, несших службу при нем как главе государства, Жиро и Де Голлю.
С этого момента все французские офицеры на севере Африки обязаны были бы повиноваться распоряжениям этих двух человек, которые командовали французскими военными подразделениями, сохранившими свое существование. После освобождения Франции, продолжал маршал, он предлагает встретиться Жиро и Де Голлю под Триумфальной аркой в Париже и произвести организованную передачу его полномочий им прежде, чем он удалится в свое имение в Вильнеф-Лубе.
Проблема восстановления нормального парламентского строя после периода иностранной оккупации уже возникала в течение Франко-прусской войны и определилась в соответствии с Тревенекским пактом 1872 года, который Де Голль и его сторонники последовательно отказывались признавать. Позиция Петена оказывалась бы более сильной в конституционном плане, если бы он сослался на законодательство, хотя это едва ли оказало воздействие на результат этой специфической увертюры. Если сказать, что идея была встречена холодно, значит, сказать слишком мало. Жиро, согласившийся принять Данглера сразу по прибытии того в Алжир, взорвался, когда услышал предложение Петена. После своего спасения из Кенингштайна он был вынужден написать два письма Петену: в первом он говорил, что он не сделает ничего, чтобы усложнить трудную задачу маршала по успокоению немецких оккупантов, всегда готовых поэксплуатировать «скандал» такого рода, а во втором (написанном в момент высадки союзнических войск на севере Африки) он объяснял, насколько новый поворот событий серьезен для него, чтобы быть связанным и дальше своими предыдущими обещаниями. Проще говоря, Жиро нарушил свое слово, так же пришлось поступить и маршалу Жюэну немного погодя – извинительное нарушение, которое могло бы быть приписано обстоятельствам военного времени. Но страшнее было другое, и этого не знал Данглер: Жиро, только под натиском его голлистов, доминирующих в Комитете национального освобождения, подписал декрет, обвиняющий Петена в государственной измене и призывающий привлечь его к суду перед законом, дабы он ответил за свои преступления.
Данглера не остановила отрицательная реакция Жиро, и он отправился передать обращение Петена Де Голлю. Здесь отказ принял иную, но даже более неистовую форму. Лидер «Свободной Франции», не простивший Данглеру то, что тот настоял на автономности движения Сопротивления в Эльзасе (из-за трудностей, связанных с насильственным объединением с рейхом), выдерживал его в течение полутора месяцев в приемной и только после этого согласился принять.
– Итак, чего вы хотите? – было его бесцеремонное приветствие, когда разрешение на визит наконец-то было получено.
Данглер представился как «глава эльзасского Сопротивления», после чего Де Голль бросил коротко, но высокомерно:
– О, глава эльзасского Сопротивления! Один из них, я так понимаю!
– В эльзасском Сопротивлении один руководитель, – резко парировал Данглер, – и это – я.
После чего мертвенно-бледный Де Голль вскочил из-за стола и заорал:
– Вон, вон! К чертовой матери отсюда! Вон!
Данглеру даже не представился шанс упомянуть имя Петена. Когда Сент-Экзюпери услышал собственные оценки уже из уст Данглера, он огорчился еще больше, но не удивился. Горькая Полынь рвался к власти, а Данглер теперь получал лекарство, которое однажды было применено к генералу Одику. Француза, посмевшего представлять движение Сопротивления, коим Де Голль лично не управлял, следовало устранить, нейтрализовать, не важно, какой ценой.
* * *
Через несколько дней после этой новой вспышки Сент-Экзюпери шел по темному коридору в затемненном жилом доме доктора Пелисье и не сумел разглядеть лестничный марш из шести мраморных ступеней. «Я внезапно ощутил невесомость, – описывал он позже происшествие в письме Анри Конту. – И услышал страшный грохот. Это был я. Я растянулся на спине, в двух местах подпертый двумя твердыми углами искусственного мрамора. Двумя точками были копчик (? оставляю правильность написания на ваше усмотрение) и пятый поясничный позвонок».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
