манеры, воспитанность — это очень много, но недостаточно, чтобы быть достойным сильным премьером в грозное для державы время.
Наведя порядок в Совмине, поставив своего премьера, который флиртовать с Думой не будет, — это было главное, по мнению царицы, принялась августейшая семья за палату лордов.
1 января 1917 г., как обычно, была произведена очередная ротация членов Госсовета по царскому назначению. В этот раз Николай II членов и сторонников Прогрессивного блока уволил и назначил более консервативных, лояльных, руководствуясь исключительно личной их к престолу преданностью. Было заменено восемнадцать «лордов». Новым председателем верхней палаты стал И. Г. Щегловитов. Однако полного послушания лордов и после этой перестановки император не достиг. Госсовет дружно был за немедленное удаление Протопопова. Лорды были против возвращения Штюрмера в Государственный Совет, а уволенного Трепова, наоборот, приняли и демонстративно избрали лидером правых, тем самым подчеркнув, что одобряют его отрицательное отношение к Протопопову и разделяют его мотивы ухода из правительства, — свидетельствует Родзянко28.
За сменой премьера и пересмотром состава верхней палаты, по мнению царя, наступила очередь нижней. Император «после боевого столкновения» с Думой в ноябре не мог быть спокоен за свой трон, будучи убежденным, что Дума и находящиеся с ней в связке Земгор, земства и городские Думы хотят захватить власть. Император, в общем, не ошибался. В декабре Милюков в Москве обсуждал этот вопрос на встрече с князем Львовым, председателем Земгора Челноковым, городским головой князем П. В. Долгоруким и другими видными москвичами. Милюкову в упор задали конкретный вопрос: почему Дума не берет власть? «Приведите мне два полка к Таврическому дворцу — и мы возьмем власть»29. Это не только воспоминания о приятной беседе с друзьями-однодумцами, тут и программа действий и ответ, кто же вывел через два месяца полки на улицы столицы и двинул их под красными знаменами к Таврическому дворцу.
Император, его правительство намеревались перехватить инициативу, нанести превентивный удар, но не вышло. Но без учета этих встречных, втайне готовящихся ударов нельзя понять действия императора по отношению к Думе. Он готов был распустить, разогнать ее в любой момент, если ситуация этого потребует и позволит.
Помня опасность, пережитую в дни ноябрьского боевого столкновения, император выдал новому премьеру подписанный им указ о роспуске Думы, не определяя ни конкретной даты, ни роспуска ее, ни последующего созыва. Это мог сделать премьер с учетом обстановки. Этот документ передавался от Штюрмера к Трепову со словами: «Держите у себя, а когда нужно будет, используйте»30.
Этот дамоклов меч три месяца висел над Думой. И неудивительно, что император, за ноябрь и половину декабря наслушавшийся речей об измене, о продажности, призывов к ликвидации старого режима и административной системы, не желал больше это выслушивать и не спешил с созывом новой сессии Думы. Но и откладывать ее до греческих календ было невозможно. Надвигался новый бюджетный год, предстояло утвердить Государственную роспись доходов и расходов. Тем не менее срок возобновления думской сессии был определен не сразу. И вместо одной недели, как было определено руководством Думы, депутаты отдыхали более месяца.
Родзянко вспоминает: «После роспуска Думы на рождественские каникулы стали ходить слухи, что Дума не будет созвана в назначенный срок 9 января. В рескрипте Голицыну при его назначении было упомянуто „о благожелательном отношении к законодательным палатам и о необходимости совместной с ними работы“. Но это не помешало Протопопову за спиной у Голицына добиться отсрочки Думы, и возобновление ее занятий было передвинуто на 14 февраля. Вообще Протопопов не только продолжал играть в Царском Селе роль, но, по-видимому, заменил Распутина»31.
В мемуарах П. Н. Милюкова содержатся дополнительные данные, они существенны, в той острой конфронтации мелочей не было. Счет пошел уже не на месяцы и даже не седмицы, а на дни и часы. «В конце 1916 года, — вспоминает Милюков, — говорили и о роспуске, и о выборах в новую, пятую Думу. Но на выборы власти идти не решились — и еще менее проявили готовности совсем отменить Думу или переделать ее при помощи нового государственного переворота. Царь, правда, вызвал Н. Маклакова (в прошлом минвнутрдел, брат известного депутата Думы. — А. С.), чтобы поручить составить манифест о полном роспуске». Выбор царя понятен — еще во времена Столыпина Маклаков изготовил по поручению царя план лишения Думы законодательных прав. Маклаков и тогда, и теперь оправдал царское доверие. Он советовал принять меры «к восстановлению государственного порядка, чего бы то ни стоило». «Смелым Бог владеет», — убеждал царя бывший «завхоз» державы. Николай не принял совета, на разгон Думы не пошел, запросив предварительно мнение Совета министров. Опыт в этом отношении он уже имел. В Совете министров спор же пошел о том, быть или не быть Думе, и если быть, то какой, и когда ее созывать? Или, точнее, закончить каникулы у депутатов. При обсуждении этих проблем 3 января Совет министров раскололся, пять министров называли дату 12 января, как упомянутую в указе о каникулах, но за Протопоповым пошло большинство и было намечено продлить срок до конца января, чтобы не слушать «нежелательных недопустимых» речей, с надеждой, что ход событий образумит депутатов. Порешили согласиться с Протопоповым и созвать Думу 14 февраля32.
Обстановка в стране ко времени возобновления заседаний Думы — это обостренное ожидание «дворцового переворота». Существует большая литература о наличии двух заговоров, с одной стороны — заговора царицы, с тем чтобы разогнать Думу, установить военную диктатуру, заключить мир с немцами, но эта версия не находит подтверждения, и, более того, она опровергается материалами чрезвычайной следственной комиссии. Сложнее со вторым заговором, который якобы готовил Гучков с группой офицеров и генералов, опиравшийся на определенные силы в Думе. Эта старая гипотеза в последние годы выступает в виде формулы о масонском заговоре. Она порождена мемуарами видных в прошлом деятелей, признавшихся в конце 50-х гг. XX в. в своей связи с ложами и до этого долгие годы замалчивавших свою деятельность в качестве масонов, весьма бурную в начале века.
В. Шульгин вспоминает, что в беседах, имевших место в январе 1917 г. в столицах Москве, Питере, Киеве, господствовало ожидание скорого переворота, революции. «Мы идем к пропасти». Таков был общий глас, о революции и перевороте «воробьи чирикали за кофе в каждой гостиной»33.
Милюков выделял январь — февраль в особый исторический этап, отличительной чертой которого было то, что «все политические силы (Дума, царский двор, армия, Земгор и, наконец, „улица“) вступили в открытую
