быстро вырвалась и велела ему не забываться. Потом они вернулись в дом, и мистер Фискер, прежде чем уехать в Лондон, смешал мадам Мельмотт немного теплого бренди с водой. Думаю, в целом мадам Мельмотт было в Хэмпстеде лучше, чем на Гровенор-сквер или на Брутон-стрит, хотя нельзя сказать, чтобы вдовье платье ее красило.
– Я невысокого мнения о вас как о делопроизводителе, – сказал Фискер Майлзу Грендоллу в почти заброшенном помещении совета директоров Южной Центрально-Тихоокеанской и Мексиканской железной дороги.
Майлз, помня отцовский совет, промолчал, только удивленно воззрился на наглого чужака, которые смеет его критиковать. Фискер перед этим сделал два или три замечания, обращаясь к Полу Монтегю и Кроллу. Пришли только они, хотя Фискер пригласил всех оставшихся в Лондоне директоров: сэра Феликса Карбери, лорда Ниддердейла и мистера Лонгстаффа. Сэр Феликс на письмо Фискера не ответил. Лорд Ниддердейл написал короткую, но характерную записку: «Любезный мистер Фискер! Я правда ничего об этом не знаю. Ваш Ниддердейл». Мистер Лонгстафф расписал причины своего отсутствия на четырех страницах, на которых не было ничего для читателя интересного и которые Фискер вряд ли прочел до конца.
– Право слово, – продолжал Фискер, – меня изумляет, как Мельмотт с таким мирился. Полагаю, вы что-нибудь в этом деле понимаете, мистер Кролл?
– Я им не занимался, мистер Фискер, – ответил немец.
– И никто другой тоже, – сказал неумолимый американец. – Разумеется, мистер Грендолл, мы вызовем вас свидетелем в суд, поскольку до некоторых обстоятельств нам необходимо докопаться.
Майлз молчал как рыба, однако тут же решил, что проведет осень на каком-нибудь приятном, но недорогом немецком курорте и что на осенний отдых в этом году уедет в ближайшие дни – а может, на сборы хватит и нескольких часов.
Впрочем, Фискер на самом деле просто стращал Майлза. Ему беспорядок в лондонской конторе был только на руку. Майлза промучили часа три-четыре, затем отпустили, так и не выведав у него никаких Мельмоттовых тайн. Тем не менее он все же уехал в Германию, сочтя это разумным по нескольким причинам сразу, и больше мы его на страницах этой хроники не встретим.
Когда дела Мельмотта наконец распутали, оказалось, что имущества хватит на погашение почти всех его доказанных долгов. Тут же появились люди, утверждавшие, будто их ограбили на крупные суммы, и в нынешней неразберихе трудно было понять, кого и впрямь ограбили, а кто погорел на попытке ограбить других. Некоторые, как бедный мистер Брегерт, пустились в спекуляции, полагаясь на мудрость Мельмотта, и потеряли крупные суммы, не совершив ничего бесчестного. Однако для тех, кто, как Лонгстаффы, сумел доказать, что Мельмотт им задолжал, перспективы были по крайней мере не совсем печальны. Наш превосходный друг Долли Лонгстафф получил деньги в числе первых и смог, под руководством мистера Скеркума, начать новую жизнь. Даже выкупив собственное имение, он остался с крупной суммой на банковском счете и заверил своего друга Ниддердейла, что отныне будет жить правильно.
– Я просто велю Скеркуму выделять мне столько-то в месяц, а счета и все такое скажу направлять ему. Он будет за всем следить и не даст мне запутаться. Скеркум молодец.
– Он не будет вас грабить, старина? – спросил Ниддердейл.
– Будет, конечно, но хотя бы другим не даст. На нашем брате всегда наживаются, но и тут нужен порядок. Если он будет оставлять мне хотя бы десять шиллингов с соверена, думаю, я сумею в них уложиться.
Будем надеяться, что мистер Скеркум оказался великодушен и у Долли получилось жить в согласии с этим добродетельным намерением.
Все перечисленное уладилось уже зимой, и к тому времени мистер Фискер давно уехал в Калифорнию. Впрочем, знакомство с мадам Мельмотт и Мари задержало его много дольше первоначально намеченного срока. Некоторое время он занимался исключительно делами мадам Мельмотт. Мебель и столовое серебро, разумеется, продали для оплаты долгов, однако мадам Мельмотт разрешили забрать все, что она назвала своей личной собственностью, и хотя про драгоценности говорили много, никто не пытался их конфисковать. Мари советовала мадам Мельмотт отдать драгоценности, заверяя, что выделит на ее содержание, сколько та захочет, но вдова Мельмотта не желала расставаться ни с каким имуществом. Они с Фискером договорились увезти драгоценности в Нью-Йорк.
– Если вы захотите их продать, то получите столько же, сколько в Лондоне, и никто слова не скажет. Здесь весь свет будет обсуждать, если вы продадите хоть цепочку.
Во всем этом мадам Мельмотт целиком положилась на Фискера, и он полностью оправдал ее доверие. Не грабежом старухи рассчитывал он добиться успеха в жизни. На взгляд мадам Мельмотт, Фискер был лучший джентльмен, какого она знала, – куда более приятный в обращении, чем лорд Альфред в пору наибольшей своей любезности, куда более толковый, чем Майлз Грендолл. Мистер Фискер понимал ее, как никто прежде, – особенно когда смешивал ей немного бренди с теплой водой.
– Я сделаю все, что он посоветует, – объявила она Мари. – В этой стране меня ничто не держит.
– Я готова ехать, – сказала Мари. – Мне не хочется оставаться в Лондоне.
– Полагаю, ты выйдешь за него, если он сделает тебе предложение?
– Не думаю, – ответила Мари. – Человек может быть хорошим, не вызывая желания выйти за него замуж. Думаю, я ни за кого не выйду. Зачем? Им всем нужны только мои деньги. Фискер очень мил, но он просто хочет денег. Думаешь, Фискер посватался бы ко мне, не будь у меня ничего? Нет! Не такой он дурак.
– Мне кажется, он очень приятный молодой человек, – сказала мадам Мельмотт.
Глава XCIII. Истинная любовь
Гетта Карбери, решив, что была несправедлива к любимому, написала ему письмо, полное любви и раскаяния, в котором подробно изложила свою встречу с миссис Хартл. В этом письме она просила Пола вернуться и принести с собой брошь. Увы, письмо было адресовано в «Медвежий садок» и отчасти по вине самого Пола, отчасти из-за полного разброда в некогда идеальном клубе так к нему и не попало. Итак, к возращению в Лондон он по-прежнему думал, что Гетта отказалась даже заметить его послание, однако не намеревался сразу складывать руки. Тем не менее перед ним было очень много преград. Миссис Хартл, Роджер Карбери и мать Гетты, думал Пол, к нему враждебны. Миссис Хартл, хоть и обещала не бушевать, как львица, вряд ли станет помогать ему в этом деле. Роджер Карбери многократно повторил, что считает его предателем. А леди Карбери всегда была против их брака. Но Гетта призналась, что любит его, позволила себя целовать и гордилась его восхищением. И Пол,
