большой дом с обширной гостиной и множеством комнат, иногда, но не всегда, с бассейном, на самом деле не слишком удобные для жизни места — в этих усадьбах не чувствуется женской руки. На севере их называют наркоранчо — у наркоторговцев такие ранчо, более крепости посреди пустыни, нежели усадьбы, у некоторых даже сторожевые вышки есть, туда ставят лучших стрелков. Эти наркоранчо могут стоять пустыми целые сезоны. Обычно хозяева оставляют там работника, причем ключ от главного дома не дают и тому абсолютно нечего делать, кроме как бродить по бесплодным каменистым пустошам и смотреть, чтобы на участке не обосновалась стая диких псов. У этих бедняг есть только сотовый телефон, по нему им выдают туманные инструкции, которые те постепенно забывают. Как говорил Лойя, неудивительно, что временами они умирают и никто об этом не узнаёт, или попросту исчезают, привлеченные зовом симурга пустыни. А потом вдруг наркоранчо возвращается к жизни. Сначала на «комби» приезжают мелкие сошки из сотрудников, скажем, человек трое или четверо, и за день прибирают большой дом. Потом приезжают телохранители, серьезные такие чуваки, на черных «субурбанах», или «спиритах», или «перегрино», такие все надутые от важности, и первым делом по приезде очерчивают периметр безопасности. В конце появляется хозяин со свитой. «Мерседесы-Бенц» и бронированные «порше» осторожно, едва не извиваясь на неровностях, подкатывают из пустыни. Ночами свет не гасят. Вокруг снуют машины всех возможных марок — от «Линкольн-Континентал» до старых коллекционных «кадиллаков», что увозят и привозят людей из ранчо. Фургоны с мясом, сладости на «Шеви-Астра». И музыка, и вопли всю ночь напролет. Вот такие вот праздники, как сказал мне Лойя, Келли организовывала во время своих поездок на север. Поначалу привозила моделей, готовых заработать много денег за короткий срок. Девушка из Сан-Диего сказала, что их никогда не было больше трех. Также на вечеринках были и другие девушки — вот их Келли не знала, молоденькие такие девчонки, моложе моделей, их она одевала в приличную для вечеринки одежду. Наверное, шлюшки из Санта-Тереса. Что творилось по ночам? Да все как обычно. Мужчины напивались или ширялись, смотрели футбол и бейсбол, записанные на видео, играли в карты, выходили во двор пострелять в цель, говорили о делах. Никто никогда не снимал порнографические фильмы — во всяком случае, так уверяла девочка из Сан-Диего. Временами в какой-то комнате гости смотрели порнуху, это да, однажды она ошиблась комнатой, но не увидела ничего необычного — непроницаемые, застывшие лица, озаренные светом экрана. Всё как обычно. Я сказала непроницаемые, потому что просмотр фильмов, где люди ебутся, превращает зрителей в статуи. Но никто, уверяла модель, не снимал и не записывал такие фильмы на наркоранчо. Временами некоторые гости запевали ранчерас и корридос. Временами гости выходили во двор и обходили все вокруг эдакой процессией — пели и пели, вкладывая в это всю душу. А однажды они устроили такой заход голыми — ну там кто-то прикрыл срам трусиками танга или мужскими трусами леопардовой или тигровой расцветки, наплевав на холод, что царит в этих местах в четыре утра, все пели и смеялись, дурачились, словно слуги Сатаны. Это не мои слова. Это слова модели, что живет в Сан-Диего, она это сама сказала Лойя. Но вот видео с порнухой — нет, такого не было. Потом Келли перестала звать моделей и больше уже не звонила. Как сказал Лойя, возможно, решение исходило от самой Келли: модели брали дорого, а шлюшки из Санта-Тереса — дешево, а у нее всегда были нелады с финансами. Первые приезды финансировал Саласар Креспо, но через него она познакомилась с важными персонами и, вполне возможно, организовывала вечеринки для некоего Сигфридо Каталана, которому принадлежала целая армада мусоровозов, и еще говорили, что у него были монопольные контракты с большинством фабрик Санта-Тереса; и для Конрадо Падилья, предпринимателя с бизнес-интересами в Соноре, Синалоа и Халиско. Как Саласар Креспо, так и Сигфридо Каталан и Падилья, рассказал Лойя, имели связи с картелем Санта-Тереса, то есть с Эстанислао Кампусано, который иногда — по правде говоря, совсем редко — приезжал на эти вечеринки. Улик, что называется уликой в цивилизованном суде, не было, но Лойя за время работы собрал чудовищное количество свидетельств, пьяных разговоров, бордельных откровений, в которых говорилось, что Кампусано не ездил туда, но временами все-таки приезжал. В любом случае наркоторговцев на оргиях Келли присутствовало достаточно — особенно часто там бывали двое, считавшиеся местоблюстителями Кампусано: одного звали Муньос Отеро, Серхио Муньос Отеро, и он был главарем наркоторговцев в Ногалесе, второй — некий Фабио Искьердо, он одно время руководил наркоторговлей в Эрмосильо, а потом прокладывал пути для перевозки наркотиков из Синалоа в Санта-Тереса или из Оахаки или Мичоакана и даже из Тамаулипаса, который был территорией картеля Сьюдад-Хуареса. За присутствие Муньоса Отеро и Фабио Искьердо на некоторых вечеринках Келли Лойя ручался. В результате мы имеем следующее: Келли уже без моделей работает с девушками из низших слоев общества или даже просто со шлюхами в заброшенных наркоранчо, и на этих вечеринках мы видим банкира Саласара Креспо, предпринимателя — некоего Каталана, миллионера, как этот Падилья, и если не самого Кампусано, то по меньшей мере двух его самых доверенных людей, Фабио Искьердо и Муньоса Отеро, — и это всё помимо других представителей света, преступности и политики. Прямо-таки звездное общество. И вот однажды утром или однажды ночью моя подруга растворяется в воздухе.
В течение нескольких дней Мэри-Сью звонила из редакции «Независимой Финикса», пытаясь выйти на журналиста из Мехико, который взял интервью у Даниэля Урибе. Тот практически никогда не задерживался в офисе, и люди, с которыми она разговаривала, отказывались дать ей номер его сотового телефона. Когда наконец она его поймала в редакции, журналист (голос у него был как у пьяницы и гада, подумала Мэри-Сью, или по меньшей мере как у задаваки) не захотел дать ей телефон Даниэля Урибе под тем предлогом, что обязан защищать тайну личной жизни своих источников. Мэри-Сью разозлилась и напомнила ему, что они вообще-то коллеги, оба работают на прессу, на что чувак из столицы сообщил, что не сказал бы ей ничего, даже если б они были любовниками. О Хосуэ Эрнандесе Меркадо, пропавшем журналисте из «Расы», по-прежнему ничего не было слышно. Однажды вечером Мэри-Сью принялась рыться в своем архиве по делу Хааса, пока не наткнулась на статью, которую Эрнандес Меркадо написал после не слишком задавшейся пресс-конференции в тюрьме Санта-Тереса. Стиль у Эрнандеса Меркадо был любопытный: склонность к дешевым эффектам уравновешивалась бедностью словарного запаса. В статье изобиловали общие места, неточности, робкие утверждения, преувеличения и откровенная ложь. Эрнандес Меркадо то называл Хааса козлом отпущения для сговорившихся сонорских богачей, то выставлял
