— Но я полагал… — начал Теодор Робертс.
— Я знаю. Очень любезно с вашей стороны. Но из этого ничего не выйдет. Я стою на собственных ногах. У меня нет выбора. В моем создании участвовало много людей, и я не могу разорвать себя на части, чтобы каждому вернуть долг, — вам, биологам, которые чертили проект, техникам, изготовившим кости, мясо, нервы…
Воцарилось молчание. Затем Блейк быстро произнес:
— Простите. Наверное, мне не следовало этого говорить. Мне не хотелось бы, чтобы вы обиделись.
— Я не обиделся, — сказал разум Теодора Робертса. — Напротив, вполне удовлетворен. Я могу теперь не беспокоиться о том, мешают ли вам мои склонности и предрассудки, которыми я вас наделил. Но я что-то разболтался. А мне надо еще сообщить вам нечто для вас важное. Таких, как вы, было двое. Был еще один искусственный человек, который полетел на другом корабле…
— Да, я слышал об этом, — сказал Блейк. — Я не раз задумывался — вам о нем что-то известно?
— Он вернулся, — сообщил разум Теодора Робертса. — Его доставили домой. Почти как вас…
— В состоянии анабиоза?
— Да. Но в отличие от вас, в своем корабле. Через несколько лет после запуска. Экипаж испугался происходящего и…
— То есть мой случай уже никого особенно не удивил?
— Думаю, что удивил. Никому не пришло в голову увязать вас со столь давними событиями. Да и не так уж много людей в Космослужбе знали об этом. О том, что вы можете оказаться вторым из тех двух, начали догадываться незадолго до вашего побега из клиники, после слушаний по биоинженерному проекту. Но вы исчезли раньше, чем они смогли что-либо предпринять.
— А тот, другой? Он все еще на Земле? Взаперти у Космослужбы?
— Сомневаюсь, — произнес разум Теодора Робертса. — Трудно сказать. Он исчез. Больше мне ничего не известно…
— Исчез! Вы хотите сказать, его убили!
— Я не знаю.
— Вы должны знать, черт побери! — закричал Блейк. — Отвечайте! Я сейчас пойду туда и все разнесу. Я найду его…
— Бесполезно, — сказал Теодор Робертс. — Его там нет. Больше нет.
— Но когда? Как давно?
— Много лет назад. Задолго до того, как вас обнаружили в космосе.
— Но откуда вам известно? Кто сказал вам…
— Нас здесь тысячи, — ответил Теодор Робертс. — Что знает один — доступно всем. Все обычно в курсе всего.
Блейк почувствовал, как его обдало леденящим дыханием бессилия. Тот, второй, исчез, сказал Теодор Робертс, и в его словах сомневаться не приходится. Но куда? Умер? Спрятался где-то? Снова отправлен в космос?
Второй искусственный человек, единственное во всей Вселенной другое существо, с которым его могло бы связать родство, — и теперь он исчез.
— Вы в этом уверены?
— Я в этом уверен, — подтвердил Теодор Робертс.
Немного помолчав, Робертс спросил:
— Так вы летите в космос? Решились?
— Да, — сказал Блейк. — Наверное, это единственное, что мне осталось. На Земле у меня ничего нет.
Да, он знал, на Земле у него ничего нет. Раз тот, второй, исчез, на Земле у него ничего не осталось. Элин Гортон отказалась с ним разговаривать, а ее отец, когда-то такой доброжелательный, вдруг сделался холодным и официальным, прощаясь с ним, и Теодор Робертс оказался колючим голосом, вещающим из одномерной пустоты.
— Когда вы возвратитесь, — сказал Теодор Робертс, — я еще буду здесь. Прошу вас, позвоните. Обещаете?
Если возвращусь, подумал Блейк. Если ты еще будешь здесь. Если кто-нибудь еще будет здесь. Если Земля заслуживает того, чтобы на нее возвращаться.
— Да, — сказал он. — Да, конечно. Я позвоню.
Он протянул руку и разъединил связь. И сидел так, не шевелясь, в безмолвной темноте, чувствуя, как Земля удаляется от него, уходит по все расширяющейся спирали и он остается один, совсем один.
Глава 32
Земля осталась позади. Солнце сделалось совсем маленьким, но все еще было Солнцем, а не одной звездой среди многих. Космический корабль падал вниз по длинному тоннелю гравитационных векторов, которые через некоторое время разгонят его до такой скорости, когда покажется, что у звезд смещаются орбиты и цвета.
Блейк сидел в кресле пилота и глядел на раскрывшуюся перед ним изогнутую прозрачность космоса. Здесь так тихо, подумал он, так тихо и покойно полное отсутствие каких-либо событий. Через пару часов он встанет, обойдет корабль и убедится, что все в порядке, хотя заранее знает, что все будет в порядке. В таком корабле ничего не может испортиться.
— Домой, — тихо произнес Охотник в сознании Блейка. — Я лечу домой.
— Но ненадолго, — напомнит ему Блейк. — Ровно настолько, чтобы собрать то, что ты не успел собрать. А затем снова в путь, туда, где ты сможешь получить новые данные с новых звезд.
И так снова и снова, подумал он, вечно в пути, собирая урожай со звезд, обрабатывая данные в биокомпьютере — разуме Мыслителя. Поиск, беспрестанный поиск намеков, свидетельств, косвенных указаний, которые позволят составить знание о Вселенной в схему, доступную пониманию. И что же они тогда поймут? Многое, наверное, о чем сейчас никто и не подозревает.
— Охотник ошибается, — сказал Мыслитель. — У нас нет дома. У нас не может быть дома. Оборотень это уже выяснил. Нам и не нужен дом, мы это поймем со временем.
— Корабль станет нашим домом, — сказал Блейк.
— Нет, не корабль. Если вам так уж надо считать что-то домом, то тогда это Вселенная. Наш дом — весь космос. Вся Вселенная.
Возможно, это как раз то, подумал Блейк, что попытался объяснить ему разум Теодора Робертса. Земля, он сказал, не более чем точка в пространстве. Это относится, конечно, и ко всем другим планетам, ко всем звездам — они лишь разбросанные в пустоте точки концентрации вещества и энергии. Разум, сказал Теодор Робертс, не энергия, но разум. Не будь разума, все это распыленное вещество, вся эта бурлящая энергия, вся эта пустота потеряла бы смысл. Только разум в состоянии обнять материю и энергию и вложить в них значимость.
И все же, подумал Блейк, хорошо бы иметь в такой пустоте свою стоянку, чтобы можно было указать, пусть только мысленно, на какой-то сгусток энергии и сказать: вот мой дом.
Он сидел в кресле, всматриваясь в космос и снова вспоминая тот момент в церкви, когда впервые осознал свою бездомность, — что у него нет и никогда не может быть родины, что, появившись на свет на Земле, он никогда не станет землянином, наделенным человеческим обличьем, никогда не сможет стать человеком. Но тогда же, теперь Блейк это понял, ему стало ясно и другое: какой бы он ни был бездомный, он не одинок и одиноким никогда не будет. У него есть еще те двое других, и еще у него есть Вселенная, и все идеи, все фантазии, все, что когда-либо рождала кипящая в ней разумная жизнь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
