Корабли начали разворот, подыскивая удачную позицию. Матросы «Атакующего» шустро подтягивали брасы, но не намного шустрее противника: британец повернул оверштаг за восемь минут в бурном море против десяти, за которые «Шербург» обернулся фордевинд. Затем они поравнялись другими бортами, и «Атакующий», сомкнув расстояние до пятисот ярдов, издал новый залп. «Шербург» слегка качнулся от удара, но в целом пострадал слабо и тут же открыл огонь. «Атакующего» подбросило на волнах и с силой швырнуло вниз, точно сам дьявол тянул его на дно. Они снова сошлись, только на сей раз «Шербургу» повезло меньше: ядра пробили брешь в его корпусе. Однако же перед тем, как накрениться, он успел ответить. «Атакующего» снова подбросило и уронило на воду.
«Шербург» грозил затонуть из-за пробоины, и матросы с «Атакующего», все благородные ребята, помогли его команде подняться к ним на борт. Тут Черный Джон отдал приказ ударить по «Атакующему». Мы подняли «Роджера» и ударили по мачтам британцев, пока те пили чай, взяли их на абордаж и всех перебили — и победителей, и побежденных. Нам безразлично, из каких краев они происходят, до тех пор, пока есть чем поживиться.
«Шербург» готовился пойти на дно, так что мы похватали с «Атакующего» все, что могли, и вернулись на «Линду-Марию». Как раз в это время на горизонте показался военный голландец. Мы подняли голландский флаг и скрылись с добычей на всех парусах.
Команда, конечно, решила, что этот улов — заслуга капитана, но я не спешил его благодарить. Все решил случай. Вмешавшись, мы лишь подтолкнули два корабля навстречу судьбе.
Черный Джон воспринял нашу удачу как повод для безделья, и в следующие два сезона мы захватили только один французский кораблик на мели, с грузом батиста.
Потом судьба снова нам улыбнулась.
Я ходил с Черным Джоном девять лет. Эдвард попал к нам на борт в конце восьмого из них, когда мы наткнулись на «Сан-Кристобаль». У корабля был сильный крен. Я знал, что от любого щелчка судно может треснуть надвое, но руки чесались на нем похозяйничать. Еще мальчишкой я сменил деревянную ложку на шпагу, наловчился бросать абордажный топор, разить саблей и палить из пистолета. Я был сильнее всех на корабле, не считая Кровавого Билла, а уж умом со мной никто не мог тягаться.
Наши ребята сбросили команду «Сан-Кристобаля» за борт. Для лошадей у нас в трюме места не нашлось, поэтому их пришлось отправить туда же, где они потонули вместе с хозяевами. Фляги с ромом, бочонки вина и солонины попадали в воду. Наш баковый матрос тоже качался на волнах. Как оказалось, они с Пью повздорили из-за багра. Матрос схватился за багор, чтобы насадить на него бочонок и подогнать к себе, а Пью насадил самого матроса. По ошибке — так он сказал. Бочки и фляги мы вытащили в целости, а баковый был уже мертв, и пришлось отправить его обратно в море.
Билли Бонс разжимал руку одному испанцу. Тот был едва жив, а все цеплялся за какую-то шкатулку. Бонс взломал замок и обнаружил внутри локон. Белокурый, как сейчас помню. Бонс швырнул шкатулку хозяину, и тот — видимо, из благодарности — сразу же утонул.
Самому жадному пирату — твоему Сильверу — пришло в голову обшарить нижние трюмы. Я много видывал за те годы, что провел с Черным Джоном, но такого зрелища не встречал: в глубине трюма, привязанный цепями к пустому бочонку, плавал испанец. Вода прибывала, а он барахтался в ней, стараясь держать голову наверху и подминая бочонок под себя.
Испанец увидел меня и взмолился, чтобы я его освободил. Меня вполне устроило бы, если бы он утонул — к испанцам я не питаю большой любви, однако его вопли и бултыханье изрядно досаждали. Я чуть не забыл, что корабль тонет. Испанец поклялся могилой матери, что богат и поделится своим богатством со мной, если я его выручу. «Хочешь — спроси у команды. Все знают, кто такой дон Хорхе», — сказал он. В этот миг бочонок перевернулся и испанец ушел под воду. Я ответил ему, что сейчас он не слишком похож на богача. Дон Хорхе, или как его, заявил, что золота у него не счесть, и обещал отдать мне его в обмен на спасение. Он даже руки развел, чтобы показать, насколько велико его состояние, и бочонок тут же опрокинул его навзннчь. Испанец отчаянно Испанец отчаянно барахтался. Я бы с радостью задержался ради этого зрелища, если бы корабль не тонул, а испанский дьявол не застрял на дне трюма. Впрочем, пираты, как мухи, не прочь поживиться падалью, даже испанской.
— Пощади… — пробулькал испанец из последних сил, перед тем как бочонок снова сбросил его под воду. Потом дон Хорхе все же вынырнул, отплевался и сделал попытку заговорить снова. Тут я и протянул ему руку.
— Лучше лежи смирно. — Я примерился саблей к его плечу, чтобы не промахнуться в темноте. Он, без сомнения, скорее предпочел бы умереть от меча, чем утонуть, поэтому послушался.
Я взялся обеими руками за эфес — испанец выпучил глаза от страха — и изо всех сил рубанул по бочонку. Цепи лопнули. Бывший пленник метнулся прочь по воде, спеша вырваться из недр корабля, однако я поймал его у края люка и приставил нож к горлу.
— Рассказывай о своих богатствах.
И там, в трюмном смраде тонущего корабля, испанец поведал мне свою историю. Он был богат и влюблен, а в остальном — невинен.
Мой испанец, по его словам, перед самым плаванием попросил руки своей любимой. Та призналась, что носит дитя. Ее брат, как выяснилось, надругался над ней. Потом они долго клялись друг друга любить и отомстить негодяю — их, испанцев, хлебом не корми, дай поклясться в таких вещах, — после чего дон Хорхе отправился навестить брата. Встретив того, он, без сомнения, принялся махать руками и выкрикивать оскорбления, потому что брат вытащил пистолет и направил на моего испанца.
Жизнь — штука простая, доложу я тебе, и чем ты злее, тем она проще. Добрые люди не могут спокойно жить. Они маются, думая, чем обернется каждое их слово, каждый поступок, а когда маета кончается, выискивают новый повод. За то время, которое они на это тратят, можно корову научить танцевать. Так было и с доном Хорхе: пока он раздумывал и размышлял, как бы убедить противника в своей правоте, тот, не будучи хорошим человеком, дал дону Хорхе пистолем по голове.
Дон Хорхе, само собой, отключился и как подкошенный рухнул на землю, а когда очнулся, слуги брата уже натягивали веревку на ближайшем суку. Брат надел дону Хорхе на шею петлю.
— Так ты должен был уже умереть, — сказал я ему. — Однако для трупа чересчур бодрый.
Впрочем, на бедняка он тоже не походил. Кожа смуглая, что свойственно его племени, но не обветренная, борода без ухода разрослась, глаза с прищуром, словно он видел перед собой те богатства, о которых упомянул. Зубы у него были все целы — он показал их, рассказывая о своем золоте. Он даже не исхудал, только щеки немного ввалились, хотя добрый кок быстро вернул бы ему прежний вид.
