– А все-таки лучше бы она не приезжала, – внезапно заявила Лариса Сергеевна, совсем другим, жестким голосом. – Из-за нее Илья, мой младший, вдруг взбеленился. Он давно рвался уехать куда-нибудь, тут ему скучно, понятно, вся молодежь разъезжается… А мы с отцом хотели, чтобы он при нас оставался. И работа всегда есть, и не бедствуем, слава богу, зачем ехать за сто верст, киселя хлебать? Нет, она ему наговорила с три короба про городскую жизнь, он и завелся после ее отъезда. Уеду да уеду. И уехал!
Из дальнейшего рассказа выяснилось, что младший сын, внезапно взбунтовавшись, заставил отца позвонить дальнему родственнику, живущему в России, в Ленинградской области. У того был небольшой бизнес, ему были нужны рабочие руки. Правда, мать рассчитывала, что сын задержится дома до конца года.
– Начиналась весна, самая горячая пора. Не нанимать же нам было работника вместо сына?! Мы его уговорили повременить, до Нового года. Как раз свиней колем, колбасу делаем… А там – пусть поезжает… Он вроде был согласен. И тут Наташка опять явилась, в самом конце марта. Мы уже спать ложились, она как снег на голову свалилась. Пустите ночевать, говорит! Утром сказала – из музея уволилась, в Питер едет. Взбаламутила Илью, он за день собрался, в ночь сели на брестский поезд и уехали. Она в Питер, а он до Лодейного Поля. Вот такая… Стрекоза, одно слово!
– То есть Наталья приезжала к вам еще и в конце марта? – с замиранием сердца уточнила Александра. – А она сказала, зачем?
– Затем же за самым, что и в первый раз, – пожала плечами женщина. – Повидаться да и проститься, ведь она собиралась в Питер переезжать.
– Совсем переезжать? – Александра вспомнились вещи, оставленные в шкафу, на квартире у Мирославы. – А кто ее там ждал?
– Да она как-то странно сказала… – задумчиво произнесла Лариса Сергеевна. – Вроде по делу ехала по какому-то важному. Говорила: «Теперь пан или пропал!» Я спросила ее, когда опять ждать в гости, что-то она разъездилась к нам. Неспроста как будто… А она ответила, чтобы вовсе ее не ждали, теперь у нее новая жизнь начнется.
– Новая жизнь… – тихо повторила Александра.
– А вы правда ничего не знаете, где она сейчас, как устроилась? – охваченная внезапным приступом подозрительности, осведомилась хозяйка. – А то я что-то разболталась, всю душу перед вами вывернула, а кто вы, зачем пришли – толком не понимаю… И фамилии вашей не знаю…
Александра представилась по всей форме и заверила хозяйку, как могла, в том, что ей ничего неизвестно о Наталье. Она с наигранной бодростью повторяла легенду о том, что разыскивает девушку ради того, чтобы устроить ее на выгодное место, а мысли ее вращались вокруг одного. «Она! Она! Пан или пропал… Новая жизнь… Никогда не вернусь!» И вот с таким настроением она поехала в Питер и утром, тридцатого, была там…»
– Мой старик вернулся, – вдруг произнесла хозяйка, глядя в окно, где на цепи бесновался, радостно скалясь и повизгивая, Серко. Ворота была открыты настежь, в них въезжал мини-грузовичок. – Сейчас пообедаем. Удивляетесь, что так рано, полудня нет еще? Так мы встаем в четыре утра, а ложимся с курами! Садитесь с нами!
Обед был простой, но обильный. Ели в кухне – комната, где хозяйка приняла Александру, служила, вероятно, для парадных случаев. Кухня же, тесная, заставленная разномастной старой мебелью, уже ничего не говорила о состоятельности владельцев – такая могла быть в самом бедном деревенском доме. В углу шипела газовая колонка, на плите исходил паром борщ. Помимо борща, огородной зелени и домашнего, щедро наперченного сала, хозяйка выставила графинчик водки на лимонных корках. Ее муж – сухощавый, жилистый, с виду еще очень крепкий, пил водку аккуратно, без жадности, маленькими стопками, промокая каждый раз тыльной стороной ладони свои длинные, седые гуцульские усы. Его внимательные черные глаза цепко, с затаенным любопытством и недоброжелательством деревенского жителя к чужаку, оглядывали Александру.
– Что же вы не пьете и не едите ничего? – потчевала гостью Лариса Сергеевна. – Все свежее, свое. Мы один хлеб покупаем, сахар да соль. Ну, и по мелочи там. А так, ни у кого не одолжаемся! Сами едим, на рынок возим и детям посылаем. Тоже, знаете, наш, деревенский продукт с покупным не сравнится. Казалось бы, картошка! Что такое картошка? А домашняя вкуснее! Мы всем посылаем: и Аллочке, и Денису, и Илюшке…
– Вы ешьте, в самом деле! – присоединялся к уговорам и хозяин. – Или вам неможется? Что-то бледная…
– Простудилась немного, в поезде, – сообщила Александра.
– Тогда водочки?! – дружно воскликнули хозяева.
Александра, вообще не терпевшая крепких напитков, согласилась выпить самую малость. Крошечный глоток обжег язык и нёбо, оставил цитрусовое послевкусие. К ее щекам прилила кровь, она ощутила смелость спросить о том, о чем боялась даже думать. Ее не оставляли мысли о том, кто был спутником Натальи во время ее визита к Игорю. В том, что девушка была у него в тот злосчастный день, художница больше не сомневалась.
– Значит, Наташа и ваш младший сын уехали вместе, – обратилась она к хозяйке. – Он первый сошел с поезда, а она поехала дальше, так?
– Ну, раз ей было нужно в Питер, получается, что так… – кивнула женщина.
– А Илья, случайно, не мог с нею до Питера доехать?
И, видя изумленные лица своих сотрапезников, Александра поспешила объяснить:
– Мало ли, может, захотел город посмотреть… Я это к тому, что он мог знать адрес, по которому она направлялась. Ума не приложу, как ее искать… Так может, ваш сын знает хоть что-то?
– Да перестаньте, Илья не такой баламут, чтобы на ходу передумать и в Питер поехать! – отмахнулась хозяйка. – Да и встречали его в Лодейном Поле! Доехал благополучно. Что вы, если бы он такое выкинул, в первые же сутки, как из дома уехал…
– Я бы ему всыпал горячих, даром что он взрослый… – откликнулся отец, жуя длинную стрелку зеленого лука. Он не сводил взгляда с гостьи, и у той не проходило ощущение, что этот пожилой, битый жизнью, трудолюбивый мужик не верит ни единому ее слову.
– Да и я бы от себя добавила, запомнил бы надолго! – заметила мать, и, глядя на ее крутые плечи и широкую спину, в этом нельзя было усомниться. – Он там сейчас и живет, у родни. Ни разу никуда не выезжал еще…
– Да куда там ехать? – подвел итог отец семейства, поднимаясь из-за стола. – Человек должен встать на свое место, корнями в него врасти, и всю жизнь работать, он для этого рожден. А мотаются, не пойми где, одни дураки и бездельники. Таким и вовсе родиться на свет не стоит, я считаю! Так-то.
И хотя обращался он при этом к жене, а не к Александре, она приняла последние слова на свой счет. Впрочем, они не уязвили ее. Главное было ясно: ночной спутник Натальи, садившийся с нею в поезд на вокзале в Лунинцах, и человек, пришедший с ней к Игорю, – не одно и то же лицо.
«Неизвестный остался неизвестным… – тоскливо подумала она. – И откуда он взялся?! Не в поезде же она его подцепила?! Хотя… Могло быть всякое!»
Художница не видела больше смысла задерживаться в этом доме и простилась с хозяевами, как только окончился обед. Она была благодарна этим людям уже потому, что они не задавали ей лишних вопросов, которые могли бы в прах разбить ее легенду. «Ведь я даже не знаю, как выглядит Наталья! Блондинка она или брюнетка, такая же жгучая, как Марьяна?! Называю себя ее знакомой, а сама понятия не имею о ее внешности. Если бы им вздумалось меня проверить и показать ее фотографию, все бы пропало…»
К счастью, у хозяев не возникло такого намерения. Если они и не вполне верили рассказам столичной гостьи, то все же отвечали на все ее вопросы, и отвечали, по всей вероятности, искренне. На прощанье Лариса Сергеевна даже растрогалась.
– Никто к нам больше не заходит, – пожаловалась она Александре, стоявшей уже перед распахнутой калиткой. – Пока в доме была молодежь, у нас всегда народ толкался. К Илье друзья ходили… Вы, если найдете Наташку, скажите ей, чтобы дурью не маялась! Если там, в Питере, не приживется, пусть прямо к нам едет! В Лунинце ее никто не ждет, мачеха, стерва, дом отхватила, не придерешься, так пусть она не выдумывает, мы ей не чужие…
– Пусть приезжает, – без пафоса, но веско заключил ее супруг.
Простившись с пожилой парой, Александра вновь оказалась на пустынной деревенской улице. Красная калитка закрылась, смолк лай собаки, словно отрезанный стуком железной двери. Женщина прошла по улице до конца, по направлению к станции. Остановилась, огляделась, прислушалась. Где-то далеко визжала бензопила, слышался крик петуха. На соседней улице заревел мотоцикл или мопед – но звук удалялся, а не приближался.
Бледно-синее небо равнодушно смотрело вниз, на пыльную траву обочин, на растрескавшийся асфальт, на домики за заборами.
«Какая глушь… – Александра медленно пошла к станции, смутно рассчитывая поймать там попутку до Лунинца или до самого Пинска. Поезда на этой крошечной станции, как она предполагала, останавливались редко. – Вот это уже настоящая глушь… Тут же ничего нет, ровным счетом ничего… Несколько улиц, десяток переулков. Три тысячи человек… Но сюда дважды за один месяц приезжала Наталья, которая годы носа не казала, с момента похорон Ивана. Первый раз, четырнадцатого – на могилу. А второй раз – проститься окончательно. В ее жизни наступил очень острый период, поворачивалась вся судьба, во всяком случае, так она считала. «Пан или пропал!» Знала ли она, что Игорь женат? Быть может, и знала… Ведь что-то он ей сказал на прощанье, уезжая из Пинска, пятнадцатого марта, отчего-то же она плакала… И все говорят, что толком они не простились, стало быть, имела место ссора. И все же она собирается в Питер, причем говорит, что навсегда. Да, это характер… Могла она пойти на преступление? Вполне… А пропавший единорог? Павел, конечно, пытается выгородить друга, утверждает, что того могли очернить, подставить, повернуть дело так, чтобы он всем казался вором… А все же, как ни крути, он мог украсть гобелен из запасников, да так, что Наталья об этом узнала слишком поздно. Она могла приехать в Питер вовсе не затем, чтобы бороться за любовника с его законной женой, а чтобы вернуть гобелен!»
