Ее тревожные размышления нарушил внезапно раздавшийся совсем рядом визгливый женский смех. Смеялась пьяная – бессмысленно, с однообразными дикими всхлипами. Этот звук настолько не гармонировал с общей умиротворенной, усыпляющей атмосферой, что Александра вздрогнула.
Высокая рыжая женщина, довольно полная, прошла мимо нее, грузно и одновременно кокетливо повисая на руке кавалера, тоже весьма нетрезвого. Они направились с площади на улицу, где жила Марьяна. Александра двинулась следом, стараясь не терять пару из вида. Несмотря на то что наступали выходные, пьяных компаний нигде не было видно, из чего художница сделала вывод, что перед нею могут быть те самые, вечно нетрезвые обитатели синего облезлого домика, где когда-то жила Наталья.
Она не ошиблась: следуя за парой чуть поодаль, Александра убедилась в том, что они свернули во двор нужного дома. «Что делать?» Женщина бросила взгляд на палисадник перед домом Марьяны. Окна в доме уже светились. «Вообще-то не стоило бы соваться в этот притон в одиночку… С другой стороны, не убьют ведь меня за один вопрос? Да и потом, пока она еще держится на ногах, а через полчаса может быть поздно задавать вопросы!» Поколебавшись минуту, она все же толкнула калитку, которую вошедшие оставили полуоткрытой, и вошла во двор.
Дверь в дом тоже была распахнута. Остановившись на пороге, вдохнув кислый запах темных сеней, отдающий квашеной капустой, подгнившим деревом и мышами, Александра нерешительно подала голос:
– Здравствуйте! Можно поговорить с хозяйкой?
Словно в ответ, из комнаты брызнул яркий, только что включенный электрический свет. Спустя мгновение из-за косяка выглянула рыжая голова женщины:
– А что вам нужно?
Она спросила это скорее настороженно, чем агрессивно. Александра поторопилась представиться и коротко изложить ту же историю, которую рассказывала всем: что она лично Наталью не знает, но ищет ее по совету минских общих знакомых, чтобы предложить работу.
– Не знаете ли вы, где ее можно найти? Вы ведь Тамара? – уточнила Александра, обескураженная упорным молчанием женщины, не проявившей с виду никакого интереса к ее рассказу.
Тамара неохотно кивнула. Скрестив на груди полные крепкие руки, сощурившись, она разглядывала гостью, словно вынося ей оценку. Александра почувствовала неловкость, хотя стыдиться ей было нечего.
– Тома, кто пришел? – крикнул из глубины комнаты мужчина.
– Никто, – не оборачиваясь, громко ответила та, не сводя взгляда с Александры. – Сиди себе.
– Значит, она здесь не появлялась? – спросила Александра, готовя себе путь к отступлению. Она уже понимала, что пришла зря – от этой женщины веяло дикой, грубой силой, ее круглое лицо с крупными и, пожалуй, красивыми чертами было отмечено печатью животного упрямства. Художница чувствовала, что сразу вызвала у хозяйки дома ненависть, но не понимала, почему.
– А что вы сюда-то пришли? – спросила наконец Тамара, не меняя вызывающей позы. – Тут полна улица ее адвокатов. Шли бы к ним!
– Никто ничего не знает…
– Значит, были у всех уже? – усмехнулась Тамара. – Ну, а ко мне зачем? Я же язва… Людоед! Сироту со свету сживала!
– Я ничего подобного не говорила… – растерялась Александра.
Тамара с досадой отмахнулась:
– Вы не говорили, другие говорят. Ничего я о ней не знаю. И дом – мой! Покойный муж на меня его переписал, вот так. Все тут зубы на мой счет мыли… Шкуры паршивые! Сами за грош удавятся, соседскую собаку отравят, свинью в огород пустят, на огурцы…
Она говорила все с большим возбуждением. Краска бросилась ей в лицо, теперь женщина жестикулировала:
– Я, значит, злодейка, а они благодетели?! Да они просто хотели у меня полдома отсудить, а потом бы эту дуру ограбили! А когда судиться не получилось, потому что у меня все документы в ажуре, сразу отвалились… Пиявки несытые!
– Да с кем ты?! – с этими словами из-за плеча женщины высунулся ее спутник. Оглядев гостью, он с недоуменным видом исчез, не желая, видимо, вмешиваться.
Тамара поправила растрепавшиеся волосы. Она еще тяжело дышала после вспышки гнева, но уже говорила спокойнее:
– Не появлялась Наташка здесь, уехала учиться, и все. И на каникулы не приезжала. Нечего зря таскаться… Взрослая, отрезанный ломоть. Я ее содержала, кормила, одевала, пока она несовершеннолетняя была. Теперь пусть своей жизнью живет. Нечего по соседям было прятаться, с голым задом… Сплетни разводить про меня. Теперь по городу спокойно не пройти!
– Так вы ее не видели много лет? – уточнила Александра.
– Получается, много.
– А не могло быть так, что она все-таки приезжала, например, этой весной, но жила в другом месте? И не у вас, и не у соседей? У кого бы это можно спросить?
Хозяйка смотрела на нее, нахмурившись, явно пытаясь осознать смысл сказанного и не преуспевая в этом.
– Да зачем бы она приезжала? – спросила наконец Тамара.
– Ты долго?! – донеслось из комнаты, тоскливо и недовольно. Впрочем, Александре показалось, что в голосе сожителя рыжей хозяйки слышались и робкие нотки. Мужчина был куда более щуплого сложения, и Тамара явно пользовалась своим физическим преимуществом.
– Потерпишь, не сдохнешь! – раздраженно бросила она через плечо. – Все бы только жрать! Нет, не было ее тут, и куда она могла бы пойти, если не сюда и не к соседям, я не знаю. Когда училась в школе, у нее парень был, из Дятловичей, только он скоро умер.
И, задумавшись, неожиданно добродушно добавила:
– А хороший был парень. Мы познакомились как-то. Со мной уважительно разговаривал. Все-таки деревенские лучше городских. Родители у него были куркули такие, хозяйство большое… Из-за хозяйства и не уехали, остались там. Он вроде был здоров, а потом за полгода сгорел. Ну, здесь многие болели. Водкой лечились, на грибе, но не всем помогало…
– А брат у него был? – осененная внезапной догадкой, спросила Александра. И с замиранием сердца услышала:
– Двое братьев и сестра. Там семья большая. Только не знаю, живут они там еще или нет.
– Быть может, – сглотнув комок в горле, попросила Александра, – вы его фамилию припомните? Найду я эту семью в Дятловичах по фамилии? Там народу, мне говорили, немного?
Тамара пожала плечами и пропала в комнате. Спустя несколько минут вновь появилась, протягивая старый конверт:
– Вот его адрес. Это он уже, когда в последний раз в больницу уезжал из дома, писал сюда. Мне записку вложил, чтобы я письмо переслала Наташке в Минск. Письма тут, видите, нет, его я Наташке выслала. А конверт остался.
– Огромное спасибо! – Александра, совсем не рассчитывавшая на какой-то успех переговоров, с благодарностью взяла письмо. Тамара, похоже, не привыкшая к тому, чтобы ее за что-то благодарили, смотрела хмуро и удивленно.
– Да на здоровье, – помедлив, вымолвила она. Ее губы странно скривились, приняв обиженное выражение. – Если со мной по-хорошему, я тоже по-хорошему. Соседей не слушайте. Они все сволочи. Особенно Марьянка эта, змеища! Подружка тоже… Поганой метлой гнать таких подружек, а дура наша всем подряд верила.
– А почему гнать? – поторопилась узнать Александра, очень заинтригованная. – Марьяна вроде лучшая ее подруга?
Тамара вызывающе рассмеялась, показав широкие, белые зубы:
– Счастливая вы, если не знаете, за что лучших подруг поганой метлой гоняют!
– То есть? – переспросила Александра и осеклась. Ей вспомнился внезапный румянец, заливший лицо Марьяны, когда та рассказывала об умершем женихе подруги.
Тамара продолжала посмеиваться, глядя на растерянную гостью уже очень снисходительно, без прежней настороженности:
– Марьянка сама тогда была свободна, не захомутала еще свое сокровище… И ей нравился Иван. Его Иван звали. Она так и липла к нему, а Наташка ничего не понимала. Я ей, дуре, пыталась глаза открыть, но разве бы она меня послушала… А я многое замечала, только зачем мне в чужие дела мешаться…
– Значит, Марьяне нравился жених Натальи? – повторила Александра. – И чем же у них кончилось?
– Да ничем, – вздохнула Тамара. – Наташка моталась туда-сюда, дома ей не жилось… Всем рассказывала, будто я ее выгоняю, но не было этого! – Поглядев в угол, где висела какая-то темная, затянутая паутиной доска, женщина перекрестилась. – Не было! Пусть бы жила, мне жалко, что ли? То у одних соседей поживет, то у других, то к Ивану в Дятловичи сунется, но там мать строгая была, сперва, говорит, поженитесь, потом живите. И она права была! Наташка ведь безголовая, хотя и поступила в Минске в институт… Этот-то ум, из книжек который, у нее есть, а вот настоящего, бабьего – ни капли. Уехала в свой Минск после школы, как не было никакой любви. Иван тоже тут перестал появляться. Марьянка замуж выскочила, нашла дурня, рабочую скотину, какого ей и надо было. Потом мы узнали, что Иван болеет сильно, что в Гродно его увезли. Вот он перед отъездом и написал, из дома, сюда. Я письмо распечатала правда, но ей сразу переслала, чтобы она знала, где он лежит. А ездила она к нему в Гродно или нет – я не знаю. Знаете, она какая – с глаз долой, из сердца – вон!
