― Ты снова становишься чрезвычайно опекающим братом.
― Это лучше, чем попасть в статистику. Обещай мне.
― Хорошо. Обещаю. ― Подтянув гитару повыше, она берется за ручку двери. ― Люблю тебя.
Я бросаю ей сырную лепешку, от которого она ловко уворачивается. Это максимально близко к проявлению чувств, но все в порядке, она меня понимает.
Прежде чем дверь закрывается, она просовывает голову обратно и бросает на меня взгляд, который, как я тогда и не предполагал, станет последним.
― Если успеешь к десяти, я придержу для тебя «Wild Horses».
Время пролетело незаметно, я забыл про телефон. К тому времени, когда владелец заведения позвонил в департамент, обеспокоенный тем, что они нашли ее чехол с гитарой брошенным на улице, у меня было четыре сообщения о том, что она все еще ждет меня.
Когда я приехал, ее не было.
Ее нигде не было.
― С другой стороны, я полагаю, что она оказалась не такой уж бесполезной, в конце концов. ― Усмешка мужчины вырывает меня из воспоминаний и возвращает в камеру, в которой мы оба оказались. ― Она привела тебя ко мне, не так ли? В конце концов. И оказалось, что ты стоишь гораздо больше.
Я смотрю на него.
― Что ты с ней сделал? ― спрашиваю я хриплым шепотом.
― Я же говорил тебе, мой дорогой Айзек. ― Он наблюдает за каждой эмоцией, отражающейся на моем лице, по мере того, как до меня доходит осознание. ― Здесь у меня есть власть. Я контролирую происходящее, я определяю твою судьбу. Если мне будет угодно, я положу конец твоей бессмысленной жизни прямо здесь, где ты стоишь.
На меня наваливается тяжесть. Десять тонн реальности, которую, как мне казалось, я скрывал за поддельным удостоверением и напускной бравадой.
Он назвал мое имя.
Не Николас. Не Ник. Он сказал…
― Айзек? ― повторяет Эверли. Так тихо, что я едва слышу.
Но психопат слышит, и его глаза медленно поднимаются, фокусируясь прямо над моей головой.
― А может быть… ― Его улыбка превращается в нечто такое, что я видел только в фильмах ужасов. Он задумчиво проводит языком по нижней губе. ― Может, я возьму ее.
Я открываю рот, но впервые за все время теряю дар речи. Слишком много всего нужно переварить. Слишком много откровений обрушивается на меня в считанные секунды.
Прежде чем реальность настигает меня, он разворачивается. Проталкивается мимо Роджера, который стоит в дверях с совком и метлой в руках, словно готовился к уборке после истерики своего босса.
Время замедляется, словно я под водой. Как будто черная дыра его левого глаза втянула меня в себя и выплюнула в космос.
Я не могу дышать.
Человек, которого Эверли называет Хранителем времени, резко сворачивает направо, направляясь к ее комнате.
Я должен предупредить ее, но не могу подобрать слова.
Звякает стекло, когда Роджер сметает осколки песочных часов в совок для мусора. Я сижу в оцепенении, когда открывается дверь в соседнюю комнату.
Она видит, что он приближается.
Кричит.
Это заставляет меня вернуться в свое тело и вскочить на ноги.
― Эй! ― Мой кулак ударяется о стену, и снова, когда она кричит, чтобы он держался подальше. Меня трясет от ее предупреждения.
Я бью еще три раза.
― Эй, ты, гребаный трус! Вернись и разберись со мной!
Теперь она кричит. Пытается бороться с ним. Неужели так все закончилось для Сары? Неужели Эверли стояла там, как свидетель последних криков моей сестры, а этот кровожадный ублюдок играл роль безумного Бога, решая, кому жить, а кому умереть?
Что-то внутри меня обрывается.
Звук искажается.
Мир окрашивается в алый.
Я даже не осознаю, какие слова вылетают из моего рта и как долго я колочу по этой проклятой стене, но, когда я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, мои руки в синяках, горло горит, и я всерьез подумываю о том, чтобы оторвать себе ногу, чтобы освободиться от этого манжета.
И тут я понимаю, что я не один.
Возле открытой двери стоит огромная тень и сердито смотрит на меня, все еще держа в руке метлу.
Поскольку я до сих пор не услышал от людоеда ни слова, не говоря уже об эмоциях, его взгляд застает меня врасплох.
― Хочешь что-то сказать, Родж? ― Мой голос похож на скрежет.
У него дергается челюсть, глаза презрительно прищуриваются.
― Не думал, что ты настолько тупой.
Он уходит, оставляя меня переживать свой провал.
ГЛАВА 11
Айзек?
Я отхожу от стены, нахмурившись.
Я правильно расслышала?
Айзек.
Использование псевдонима влечет за собой целый ряд новых вопросов. Кто он такой? Зачем ему лгать о своем имени? Работает ли он под прикрытием? Почему он на самом деле здесь?
Он замешан во всем этом?
Нет.
Это невозможно. Он в ловушке, в цепях, такой же пленник, как и я. Как и все мы.
Я замолкаю, ожидая услышать это имя снова, но Хранитель времени произносит его только один раз.
Может, я ослышалась?
Мои мысли все еще лихорадочно мечутся, когда я замираю, и мое внимание переключается вправо.
3, 2, 4…8.
Кажется, последняя цифра ― восемь.
Четыре пинга, а затем…
― Нет… ― Я отшатываюсь назад и вскрикиваю, когда дверь с грохотом распахивается. Неустойчивые ноги несут меня к дальней стене, пока я не упираюсь в нее спиной. Глупо. Мне некуда идти, кроме как туда, куда он меня поведет, а он это сделает. ― Не трогай меня!
― Сегодня я не в духе. ― Хранитель Времени приближается ко мне, одновременно теребя запонку своего костюма, сшитого на заказ и отделанного атласом королевского пурпурного цвета. Он разодет в пух и прах, одет скорее для эксцентричного светского мероприятия, чем для казни. ― Еще слишком рано для домогательств. Я еще не пил кофе.
Я пытаюсь увернуться от него.
Неудачно.
Он хватает меня за бицепс, отрывает от стены и тащит к открытой двери. Сердце колотится между ребер, как тяжелый басовый барабан. Я делаю все возможное, чтобы освободиться от его хватки, отчаянно пытаюсь вырваться.
― Нет! ― Он сжимает меня все сильнее и сильнее, оставляя синяки. ― Убери от меня свои руки!
Ник ― Айзек? ― стучит по стене рядом со мной.
― Ты чертов трус! ― Он взбешен, в ярости, совсем не похож на обычно спокойного и выдержанного мужчину, которого я узнала. ― Жалкий ублюдок! Нападаешь на кого-то беспомощного, потому что сам слабак. Тебе нужен я, ты, гребаный импотент!
Хранитель времени ничего не отвечает и продолжает тащить меня к дверному проему, а я спотыкаюсь о разбросанные книги.
Я упираюсь пятками в плитку, кожа горит. Тело извивается. Конечности молотят по воздуху.
Бесполезно.
Сегодня я умру.
Второй рукой он хватает меня за волосы, чтобы было удобнее.
У меня сжимаются легкие, кожу головы жжет, а желудок падает на стерильный пол. Я кричу.
― Ник! ― Ник ничем не может мне помочь. Инстинкт самосохранения берет верх над логикой и здравым смыслом. ― Нет, остановись, пожалуйста! Ник!
Протест Ника заканчивается последним сильным ударом по стене.
― Отлично! Забирай ее. Мне все равно. Это, блядь, не имеет значения.
Что-то внутри меня замирает. Увядает.
Какого черта?
― В бунтарстве нет ничего привлекательного, ― растягивая слова, произносит мой похититель, демонстрируя удовлетворение, когда без труда перетаскивает меня через порог. Его голос повышается на октаву, и его слова доносятся до Ника через стену. ― Пусть это будет тебе уроком хорошего поведения, друг мой.
Дверь захлопывается, и я оказываюсь в коридоре.
Моя способность думать возвращается, и я отбрасываю ужас в сторону, верчу головой по сторонам, запоминая обстановку и звуки. У меня есть только пару секунд, мгновения. Если мне удастся вырваться, я смогу описать место и привести помощь остальным.
