– Для пущей важности, должно быть, – добавил он.
Мы с Чаком частенько просиживали вечерами за кружкой пива, обсуждая технические проблемы, дела фирмы и все такое прочее. Его особенно интересовало все, что относилось к Спящим. Этим интересовались многие, причем интерес был какой-то нездоровый (как если бы мы были уродами). Поэтому я предпочитал помалкивать об анабиозе. Чак – другое дело, он был очарован самой идеей прыжка во времени, тем, что есть люди, для которых то время, когда они родились, было «только вчера».
В награду он всегда был готов консультировать мои технические идеи и откровенно указывал мне (а это случалось частенько) на то, что устарело в 2001 году от Рождества Христова. Под его дружеским руководством я быстро наверстывал упущенное, становясь современным инженером.
Но когда я обрисовал ему в общих чертах идею автосекретаря, он озабоченно спросил: – Дэн, ты занимался этим в рабочее время?
– Гм… нет, а что?
– Что написано в твоем контракте?
– Что? Но у меня нет контракта!
Кертис просто вставил меня в платежную ведомость, а Гэлви только и знал, что меня фотографировать. Кроме того, он был штатной тенью писаки, который уже извел меня своими идиотскими вопросами, вот и все.
– Мм… На твоем месте, друг мой, я бы ничего не предпринимал, пока не достигну твердого положения в фирме. Твой прибор – и в самом деле новинка. И я думаю, ты сможешь сделать его.
– Целиком с тобой согласен.
– Отложи его на время. Ты же знаешь, чем занимается наша фирма. Она делает деньги и выпускает хороший товар. Но все новинки последних десяти лет мы выпускаем по лицензии. Я ничего не могу сделать минуя Мака. А ты можешь наплевать на него и рвануть прямо к боссу. Но если ты не хочешь продешевить, не отдавай это фирме… по крайней мере – сейчас.
Я внял его совету: продолжал проектировать автосекретаря, но сжигал все чертежи. Мне они были не нужны – я помнил их до последней черточки. Виноватым я себя не чувствовал: ведь меня наняли не как инженера, а как витринный манекен для Гэлви. Когда он выжмет меня досуха, они заплатят мне за месяц вперед, скажут «спасибо!» и выставят за дверь.
К этому времени я должен стать настоящим инженером, чтобы открыть собственную контору. Если Чак захочет, я возьму и его.
Джек Гэлви не стал размениваться на газеты – он хотел пристроить мою историю в общенациональные журналы, вроде «Лайф», и увязать ее с успехами фирмы за прошедшие тридцать лет. «Лайф» наживку не взял, но Джек умудрился пристроить меня, вместе с рекламой, в другие журналы.
Я начал подумывать о том, чтобы отпустить бороду – тогда меня никто не узнает.
Я получал множество писем. Один из моих корреспондентов сообщал мне, что я буду вечно гореть в аду за то, что пошел против Божьего начертания. Я наплевал на это: если бы Бог имел относительно меня другие планы, он бы искоренил анабиоз в зародыше. Резоны такого рода меня мало трогали.
Во вторник, 3 мая 2001 года, мне позвонили.
– Вас спрашивает миссис Шульц. Вы будете говорить с ней?
Шульц? Дьявольщина! Я же обещал Доути, что разберусь с ней. Я все время откладывал, будучи уверен, что она – одна из тех зараз, что пристают к бывшим Спящим и изводят их вопросами.
Доути сообщил, что в октябре она звонила несколько раз, пыталась узнать мой адрес, но неизменно получала отказ. – «Ладно, – подумал я. – Поговорю с ней, чтобы она не докучала Доути».
– Соедините, – сказал я вслух. – Это Дэнни Дэвис? – раздалось из трубки. Экрана у моего телефона не было, так что видеть она меня не могла.
– Говорите. Ваша фамилия – Шульц?
– Ох, Дэнни, как я рада снова слышать твой голос!
Я молчал.
– Ты не узнаешь меня?
Я узнал ее. Это была Белла Джентри.
7
Мы договорились встретиться.
Первым моим порывом было послать ее ко всем чертям и бросить трубку. Но я не поддался ему: это была бы детская месть, и она не вернула бы мне Пита. Достойное же отмщение кончилось бы для меня тюрьмой. Я бросил искать Беллу и Майлза, но частенько о них думал.
А Белла почти наверняка знала, где сейчас Рикки. И я согласился встретиться с нею.
Она предложила вместе пообедать, но я отказался. Я не очень щепетилен, но всегда считал, что совместная еда – занятие для друзей. Я согласился встретиться с нею, но не есть и не пить. Я спросил у нее адрес и сказал, что буду к восьми часам вечера.
Она жила в одной из дешевых меблирашек, до которых еще не добралась Большая Стройка. Теперь я мог быть уверен, что она никуда от меня не денется.
Но стоило мне ее увидеть, и я понял, что любая моя месть опоздала: время и она сама справилась с этим лучше меня.
Ей было не меньше пятидесяти трех, если судить по тому, что я помнил, а, скорее всего, около шестидесяти. Благодаря успехам геронтологии и эндокринологии, женщина, если она следила за собой, могла выглядеть на тридцать еще тридцать лет после тридцати. Некоторые актрисы выступали в амплуа молодых девушек и были при этом бабушками.
Белла за собой не следила.
Она была довольно толста, довольно оживлена, и было в ней что-то кошачье. Очевидно, она до сих пор считала свое тело основным капиталом и поэтому одевалась в стиктайтовское неглиже, которое открывало не только тело (слишком много), но и то, что она женского пола, млекопитающее, весьма упитанна и не годна к употреблению. Она не сознавала это. Свой некогда быстрый ум она порастеряла, и все, что в ней осталось от старых времен, так это тщеславие и непреодолимая самоуверенность. С радостным визгом она бросилась ко мне и чмокнула меня прежде, чем я успел уклониться.
Я отстранил ее.
– Спокойнее, Белла.
– Но, дорогой! Я же так рада видеть тебя! Так взволнована! Так возбуждена!
– Охотно верю.
Я пришел лишь затем, чтобы узнать кое-что и уйти… ничем не обнаружив своих чувств. Но это оказалось не так просто.
– Вспомни, как мы расстались. Вы накачали меня наркотиками, а потом запихнули в анабиоз.
– Дэн, любимый, мы сделали это для твоего же блага! Ты был так болен…
Похоже, она сама в это верила.
– Ладно, ладно. А где Майлз? Ты ведь теперь «миссис Шульц»?
Глаза ее округлились.
– Разве ты не знаешь?
– Что?
– Бедный Майлз… бедный дорогой Майлз. Он и двух лет не прожил после того, как ты оставил нас, Дэнни-бой.
Она вдруг разозлилась.
– Он обманул меня!
– Какой ужас!
Хотел бы я знать, как он умер? Сам, или ему помогли? Накормила супчиком с мышьяком? Однако, я решил до поры до времени держать подозрения при себе.
– А что стало с Рикки?
– Что за Рикки?
– Падчерица Майлза. Фредерика.
– А, это ужасное маленькое отродье! Откуда я знаю? Она уехала к своей бабке.
– Куда? И как фамилия ее бабушки?
– Куда? В Таксон… или в Юму… или еще в какую-нибудь дыру вроде этого. А может быть, куда-то в Индиану. Я не хочу говорить об этом невозможном ребенке… давай лучше поговорим о нас с тобой.
– Минутку. Как звали ее бабушку?
– Дэнни-бой, ты стал ужасным занудой. Чего ради я должна все это помнить?
– И все-таки?
– Господи, Ханелон… или Хейни… Хейнз… Хинкли! Не хмурься, милый, давай лучше выпьем. Выпьем за наше счастливое воссоединение!
Я покачал головой.
– Я не пью.
Это было почти правдой. Получив в свое время хороший урок, я знал, что алкоголь – плохой товарищ, и обычно ограничивался пивом с Чаком Фриденбергом.
– Очень жаль, дорогуша. Но ты не против, если я выпью?
И она устремилась к своему лучшему и единственному другу – бутылке с джином. Но прежде, чем опрокинуть рюмочку, она достала пластиковый флакон и вытряхнула на ладонь две капсулы.
– Хочешь?
Я узнал полосатую этикетку. Это был эйфорион. Он считался нетоксичным и не наркотическим, хотя единого мнения на этот счет не было. Некоторые предлагали зачислить его в один ряд с морфином.
– Благодарю, мне и так хорошо.
– Рада за тебя.
Она проглотила обе капсулы и запила джином. Мне следовало поспешить, если я хотел что-то узнать. Скоро она будет способна только хихикать. Я взял ее за руку, усадил на диван, а сам сел напротив.
– Белла, расскажи мне о себе. Введи меня в курс дела. Чем кончились переговоры с «Мэнниксом»?
– Ничем… – тут ее словно кольнули. – И все из-за тебя!
– Из-за меня? Но меня же при этом не было!
– Конечно, из-за тебя. Ведь это ты сделал первую модель той раскоряки на колесах от инвалидного кресла… а они только этого и ждали. А потом она пропала…
– Пропала? Как это случилось?
Белл взглянула на меня с холодной подозрительностью.
– Тебе лучше знать. Ведь это ты ее взял.
– Я?! Белла, ты в своем уме? Я ничего не мог взять! Я был намертво заморожен, лежал в анабиозе. Как это случилось? И когда?
Все это совпадало с моими собственными домыслами насчет того, что кто-то увел «Умницу Фрэнка» у Майлза и Беллы, коль скоро они не разбогатели на нем. Но из миллиардов людей, живущих на земном шаре, у меня было самое железное алиби. Я не видел «Умницу Фрэнка» с той самой горестной ночи, когда они нокаутировали меня.
