— Ой, это невозможно, — отмахнулась Таня. — Это и выдумать-то нельзя, а уж в жизнь провести…
— Почему же… — не согласился Гаршин. — Действительно, выдумать сложно. Нужно быть законченным фашистом. Или, кстати, большевиком. А сделать — запросто. Сейчас в Безопасности сто тысяч народу только по штатному расписанию. А тогда их было миллион. А детей, которых родители неправильно воспитывают, от силы тысяч десять, если все факторы учесть. Никаких проблем. Тут даже не нужно человеку уколы делать или, скажем, по башке лупить оглоблей. Просто время от времени его аккуратно подталкивают в заданном направлении. Один-два импульса в год, но четко рассчитанных, чтобы он или рано пить начал, или в тюрьму загремел, или, что еще лучше, в психушку. А если ничего не получится — тогда все решается одним махом. Втерся к тебе в доверие такой же молодой, как и ты, и на иглу тебя посадил. Или девочка несовершеннолетняя на тебя заявит, что ты ее изнасиловал. Нет-нет, это совсем несложно. Но вот легенда гласит, что с ними обошлись еще проще. Их расстреляли всех из какой-то безумной психотронной пушки. И действительно, ни один в люди не выбился. Хотя вроде и не помер.
Таня молчала, затравленно глядя на Гаршина. Гаршин смотрел в потолок и что-то вспоминал.
— Знаешь, — сказал он, не опуская глаз. — Я просто молиться готов, чтобы все это было неправдой. Потому что в нашей дурацкой стране могло приключиться что угодно. Любой, даже самый безумный проект, направленный на подавление в человеке человека, обязательно имел бы поддержку. Когда мне надежные люди сказали, что психотроника накрылась и соответствующий отдел КГБ распущен, у меня громадный камень с души упал. А это девяносто первый год был.
— Страшно, — кивнула Таня. — А откуда легенда про детей?
— Были ребята у нас молодые, которые психотроникой направленно занимались. Пытались раскопать «бомбу» и сделать на этом себе имя. Из них такие легенды пачками сыпались. Но ничего толком не вышло. Один через год заявил, что свое расследование закрывает, потому что боится сойти с ума. Он, кстати, и так уже был со сдвигом. Другой накопал массу фактов, но смог доказать только то, что работы действительно велись. А потом оказалось, это все была ерунда. Но такая ерунда, что если раз услышишь — не забудешь никогда. Я вот забыть не могу. Хочешь — не хочешь, а был ведь в цензурном уложении такой параграф, запрещающий публикацию материалов о системах подавления психики. Там, кажется, даже термин «биоробот» использовался. Зачем?..
— Я читала, — кивнула Таня. — Но мне стало так жутко, что я решила не углубляться. Вообще постаралась забыть. Ох, загрузил ты меня, начальник. Как я теперь к этим типам поеду?
— Ты посмотри, какая собачка красивая, — промурлыкал Гаршин, помахивая фотографией. — Может, они тебе погладить ее разрешат.
— Боже упаси! Ты, начальник, правильно делаешь, что собак боишься. Ничего ты в них не смыслишь. Любой собаке прикосновение чужого человека неприятно.
Гаршин удивленно поднял брови. Он и не думал, что собаки так похожи на людей.
— Съезди, лапочка, — попросил он. — Ты же понимаешь, что ни собак, ни вооруженных людей тебе не покажут. Поболтаешь с каким-нибудь уродом в модном галстуке, и все.
— А жаль, — вздохнула Таня.
Часть II. ЯНВАРЬ
Утром Саймон опять проснулся в чужом доме. Снова его черт знает куда занесло. Большую часть времени он действовал вполне сознательно, но иногда возникали странные провалы в памяти, и заполнить их оказывалось иногда тяжело, а иногда и совсем невозможно. Это было немного обидно. Так что же произошло вчера? «Помню, как это было хорошо. Просто невероятно хорошо. Кто бы мог подумать, что именно этого мне так хотелось всю жизнь! Самым трудным было решиться. Но теперь, когда я не один, когда меня поддерживают, любят, помогают мне, сделать выбор оказалось легко.
Только жаль, что приходится таиться, все время быть начеку. Ничего. Когда закончится безвременье, когда в городе наступит порядок, оглядываться нужды не будет».
Саймон одним движением выпрыгнул из постели и, не обращая внимания на безвольно лежащее в ней тело, вышел в прихожую. Там оказалось большое зеркало, возле которого он приостановился и целую минуту с наслаждением рассматривал себя. «Хорош, ничего не скажешь. А буду еще лучше». Он огляделся, нашел телефон, поднял трубку и быстро отстукал номер. Прямым каналом связи он старался пользоваться именно так — из чужих квартир. Саймон отдавал себе отчет в том, насколько подозрителен Мастер, и не хотел рисковать.
В кабинете Генерала раздался звонок.
***
Солнце зашло точно по графику, в шестнадцать сорок пять. Саймон с пульта оперативного дежурного отсигналил, что план на текущую ночь Штабом подтвержден — «Вторая» идет на расчистку офисного здания. Это был хорошо охраняемый коммерческий банк, и прошлой ночью там зверски убили двоих из секьюрити. Сначала на центральном посту охраны вырубились мониторы слежения. Потом съехала крыша у сигнализации на датчиках объема, которые показали движение во всех помещениях сразу. А затем двое, сидевшие в депозитарии, возле сейфов, открыли такую дикую пальбу, как будто в этом наглухо закрытом железном ящике материализовался призрак. Они расстреляли кучу патронов и были найдены буквально порванными на куски.
Твари почти никогда не использовали для прорыва в город обитаемые помещения. «Дырки» открывались в заброшенных или строящихся домах, подвалах заводских цехов, складов, магазинов. Но именно в моменты, подобные этому случаю с банком, Мастер почти с содроганием ощущал невероятную мощь Проекта. Его огромную, непонятно откуда возникшую силу. На этом фоне пререкания с Генералом и попытки чего-то добиться от Штаба представлялись Мастеру в ином свете. Истинном — как он полагал и чего откровенно боялся. Он не хотел ощущать себя проржавевшей гайкой в такой жуткой машине. Когда он начнет дребезжать посильнее, его отвинчивать не станут. Просто спилят вместе с куском болта.
И сейчас, размышляя, какая это титаническая работа — в считаные часы полностью обездвижить большую коммерческую фирму, — Мастер подавил желание громко заскрипеть зубами. Ни намека на происшествие в милицейских сводках. Охрана банка вывезена на Базу для промывания мозгов. Рядовой персонал вообще не в курсе. Здание полностью блокировано спецотрядом — внешне это выглядит как прорыв канализации. И этой же версии придерживается директорат. Им кое-что показали, но совсем не то, от чего потерял сознание начальник охраны. Даже и думать не хотелось, какую именно лапшу вешает им на уши липовая опергруппа. Естественно, липовая — не настоящую же в такое место посылать.
Повреждения, которые наносят людям твари, мягко говоря, очень специфичны по внешним признакам. Есть также ряд характерных примет по месту и времени. И, приняв сигнал с места происшествия, милицейский диспетчер оповещает специализированную группу. Он уверен, что свою. На самом деле она полностью состоит из людей Проекта и проводит на объекте рекогносцировку. А за ней подъедут охотники.
Жалкие крохи — это было все, что Мастер смог узнать об оперативных методах Штаба за пять лет, из которых три года он постоянно общался с Генералом. И до какого-то момента его такое положение вещей устраивало. Даже самые пытливые умы Школы оставались всего лишь человеческими. Школа была гнездом, пригревшим белых ворон. А Штаб — деревом, на котором гнездо свито. Поэтому дятлов в Школе не жаловали и сук, на котором сидят, не долбили. Все знали, что расчищаемое здание совершенно пусто, рядом стоит грузовик с надписью «Техпомощь» (он, собственно, и есть техпомощь из Техцентра). И ни души вокруг. И ни слова в газетах. И это нормально — а как это сделали, нам до лампочки. В конце концов, у любой спецслужбы есть тайны от своих людей. Мы же не дети, мы все понимаем. Мы — что-то вроде контрразведки, только круче. И лишних вопросов задавать не будем. У нас есть план здания, мы поставим вокруг сенсов и будем прикрывать их, пока они не найдут «дырку». Возможно, тварей в здании не окажется — тем лучше. А окажутся — их найдут либо собаки, либо те же сенсы. Тварей мы прикончим, вызовем техников, и они расстреляют «дырку» из своего громадного лучемета. И на этом месте, в радиусе, наверное, километра, никогда больше «дырка» не откроется. Почему? А кто ее знает почему. Неважно. Потом мы вернемся в Школу и сдадим оружие. Те немногие, кто не берет собаку домой, отведут зубастиков на псарню. И мы разъедемся по своим делам, очень довольные тем, что сделали, и тем, сколько заработали. И к следующему дежурству мы здорово проголодаемся по нашей смертельно опасной ночной охоте.
Так говорил Будда, и так было, когда Мастер пришел в Школу. Так и оставалось, пока не накопились по мелочам косвенные данные и не возникла мысль о том, что Проект куда больше, чем кажется. И пока не обнаружилось, что половина охотников на грани нервного срыва. А обстановка в Школе, такая игриво-легкая внешне, на самом деле накалена до предела. Только, рассказывая Генералу об этом напряжении, Мастер умолчал о главном.
