минуту, – Шабо просмотрел скудную корреспонденцию. – Для вас ничего. Но есть… для мсье Найтли.
Китти, уже начавшая подниматься, обернулась:
– Что? Письмо для Калверта?
– Нужно отдать его комиссару.
– Еще чего! Как сестра я имею право знать, что там.
– Вы хотите его вскрыть? – засомневался Шабо и повернулся к Холлуорду, вероятно, ожидая, что американец их рассудит.
Бэзил лишь пожал плечами. Китти завладела письмом.
– Из редакции «Дэйли Телеграф», – удивленно прочла она и разорвала конверт.
На ладонь выпала сложенная пополам записка, девушка развернула ее, чувствуя, как Бэзил навис над ее плечом. После слов приветствия шел короткий текст: «В ответ на вашу телеграмму от 10 ноября отправляем вырезку из статьи, которую вы просили». Китти вытащила из конверта слегка пожелтевший листок газетной бумаги, взглянула на заметку и вскрикнула, пытаясь удержать в себе завтрак: статья за подписью Калверта Найтли была проиллюстрирована фотографией изуродованной женщины.
– Не желаю этого видеть, – Китти с отвращением пихнула письмо в руки Холлуорда.
– Это Мэри Джейн Келли, последняя жертва Потрошителя, – сказал он, разглядывая вырезку, потом повертел в руках конверт. – Судя по штемпелю, письмо задержалось в пути. Интересно, зачем Найтли понадобилась старая статья?
В следующий миг с лестницы донесся непонятный звук, более всего напоминающий судорожный вздох. Китти и Бэзил разом обернулись и увидели Дмитрия, вцепившегося в перила обеими руками. Поняв, что на него смотрят, русский выдавил улыбку и продолжил подъем на второй этаж.
– Очень интересно, – снова пробормотал Холлуорд. – Могу я взять заметку?
Шабо махнул рукой: мол, делайте что хотите. Китти не возражала, ее всё еще слегка мутило. Бэзил в задумчивости вернулся в Салон Муз.
Появившийся вскоре Пикар устроил новый обыск в номерах, однако его люди не нашли никаких следов оружия.
– Я почти уверен, что у Дюпона был сообщник, – сказал комиссар перед уходом. – Выкрав револьвер, он выдал себя.
От волнения сердце Китти зашлось, как в польке-галопе.
– Это действительно кто-то из нас? Кто?
Некрасивое лицо Пикара стало еще более отталкивающим, когда его губы растянулись в вымученной улыбке:
– Терпение, мадемуазель, всему свое время. Инспектор Бордье останется в отеле на случай… нового покушения. Мсье Шабо, поселите его в свободном номере на третьем этаже.
Старик кивнул.
Когда все разошлись, Китти поднялась к себе и немного почитала. Чтение слегка отвлекло ее, но по-настоящему успокоиться ей обычно помогала музыка, поэтому она каждый день играла на рояле. Отложив книгу, Китти направилась в салон, размышляя о том, что комиссар, по всей вероятности, подозревает Тома, только по-прежнему считает, что всё это – из-за картины Верещагина. Какое счастье, что он не знает правды!
В камине в Салоне Муз потрескивал огонь, до ужина оставалось чуть больше часа. Девушка, сама того не замечая, несколько раз обошла экспозицию, скользя рассеянным взглядом по полотнам в тяжелых рамах. Вон там, на сукне под стеклом, – письмо чудаковатого художника Ван Гога. На стене над столиком – его уродливые ирисы. Странно, что Дмитрий так ими восхищается. Раму со срезанным холстом убрали, и теперь в простенке на месте Верещагина торчал одинокий гвоздь.
Китти в задумчивости приблизилась к роялю. Как весело было, когда они с Калвертом только приехали в Париж! По вечерам здесь звучала музыка, сливки общества специально приезжали ужинать в «Луксор». Они рассуждали о живописи и литературе, а Том, разносивший шампанское, ухитрялся незаметно ущипнуть Китти… Хотя в газетах еще не писали об убийстве, слухи быстро расползлись по городу, и парижане больше не ужинают в Салоне Муз, обходят отель стороной, точно какое-то зачумленное место.
Пока Китти поднимала крышку рояля, ее внимание привлек необычный предмет, засунутый между струнами. Она протянула руку и выудила из недр инструмента… револьвер Лефоше.
Он оказался легче, чем она предполагала. Отблески огня заиграли на полированном металле. Из него стреляли в Калверта! Что это за темное пятно на рукояти? Уж не кровь ли? Девушка вообразила, что сейчас лишится чувств, но тут слева послышался какой-то шорох, и она машинально нажала на спусковой крючок. Грянул выстрел, Китти завизжала, выронив оружие. Ваза, стоявшая на столе, разлетелась вдребезги. Слева раздалось:
– Дура!
Мозг Китти почему-то отказывался признавать, что это всего лишь Лючия Морелли. В салон вбежал Дмитрий, чуть не сбив с ног певицу.
– Что случилось?!
Через несколько секунд почти одновременно появились инспектор Бордье и Жан Шабо (последний – из двери, ведущей к служебным помещениям на цокольном этаже).
– Кто стрелял? – по-французски закричал полицейский.
– Вон та безмозглая курица, – ответила Лючия, ее заметно трясло. – Принесите мне бренди.
Китти, испытавшая шок от собственного случайного выстрела, рыдала на полу. Дмитрий поднял ее и усадил на диван у рояля.
– Мой револьвер! – воскликнул Шабо, однако инспектор Бордье не позволил ему прикасаться к оружию.
– Где вы его взяли, мадемуазель?
Мадемуазель только икала и отчаянно мотала головой.
– Налейте дамам бренди, мсье Шабо, – распорядился Бордье, убирая револьвер за пояс.
– Мне нужен… мне нужен… Альфонс, – лепетала Китти.
Шабо направился к серванту, мысленно проклиная запропастившегося Бичема (Холлуорд весьма некстати отослал его с каким-то поручением). Пора накрывать на стол, а на скатерти – осколки вазы и мокрые пятна! Ужин снова будет подан с опозданием. Это стало последней каплей для старика, до сих пор стоически переносившего удары по репутации отеля.
Лючия осушила свой бокал залпом и ушла к себе. Китти осталась на диване, сделала несколько маленьких глотков и смогла наконец рассказать, как нашла револьвер. Дмитрий сидел рядом, Шабо и Бордье стояли перед ней. Никто не обратил внимания на Бэзила, незаметно спустившегося в салон. Когда Китти замолчала, американец как раз закончил поправлять поленья каминными щипцами. Заметив его, Гончаров вдруг насупился и заторопился в свой номер. Инспектор тоже ушел, а Шабо начал колдовать над столом, то исчезая, то вновь появляясь в салоне.
Не прошло и пяти минут, как Дмитрий вернулся почти бегом и накинулся на Бэзила, который всё так же стоял у камина, глядя в огонь.
– Вы были в моем номере! Негодяй! Где картина?
Потом он медленно, словно боясь поверить, перевел взгляд туда, куда за минуту до этого смотрел Холлуорд.
– Вы сожгли ее?!
Китти, оказавшаяся в этот момент единственной свидетельницей нападок на Бэзила, тоже подошла к камину. Разглядев уголок почти обуглившегося холста, она удивленно подняла глаза.
– Вы что, сожгли картину Дмитрия?
Гончаров развернулся к ней:
– Вы не понимаете, Кэтрин! Это полотно Василия Верещагина, которое Холлуорд украл в ночь убийства Калверта, а потом перед обыском подбросил мне. Я ждал, что он вернется за картиной. Хотел поймать его с поличным. А он… он воспользовался тем, что я не запер
