дверь, когда бросился сюда после выстрела, – Дмитрий толкнул Бэзила в грудь. – Но зачем вы ее уничтожили?
– Вы считаете меня варваром, способным уничтожить произведение искусства? – спокойно произнес Холлуорд.
– Ваши поступки говорят сами за себя!
– Разве? В любом случае теперь вы ничего не докажете. Нет картины, нет и улик.
Китти невольно попятилась.
– Убийца…
Американец пристально посмотрел на нее.
– На вашем месте я бы не спешил развешивать ярлыки. Вам самой была выгодна смерть брата. Я ведь прав, миссис…
– Молчите! – взвизгнула Кэтрин так, что вошедший в салон Шабо чуть не выронил поднос с приборами. – Кто вы такой?
Холлуорд задумался на несколько секунд, а потом ответил:
– Я никто. Человек, который не хочет сесть в тюрьму.
IV. Никто
Глава 1
До конца длинных каникул оставалось меньше недели, однако у Джозефа Уолша, одного из самых молодых преподавателей колледжа Святого Иоанна, внезапно возникло дело в Лондоне.
Уолш проживал в университетской квартире с тех пор, как покинул отцовский дом в Йорке, чтобы поступить в Кембридж. В первый же год он стал стипендиатом и лучшим на курсе. Стипендия дала ему право на денежное пособие, бесплатное питание и некоторые другие приятные привилегии. Получив степень бакалавра гуманитарных наук, Джозеф продолжил учиться на магистра и занялся частным репетиторством.
Репетиторы в Кембридже являлись неотъемлемой частью жизни студентов, независимо от их финансовых возможностей. Уолш брал за уроки недорого и умел экономить. А вот преподавать в университете могли только члены колледжа. Их ряды ежегодно пополнялись за счет трех-четырех бакалавров-стипендиатов, наилучшим образом проявивших себя на итоговом экзамене. Уолш с блеском выдержал последнее испытание. Ему нравилось жить в окружении готических зданий с многовековой историей, наблюдать, как из прошлого Англии рождается ее будущее – новое поколение ученых, политиков, спортсменов, литераторов. Поэтому, облачившись в мантию магистра гуманитарных наук, он остался в Кембридже преподавать классическую филологию.
С его первого триместра в качестве преподавателя прошло четыре года, на протяжении которых Уолш не переставал самосовершенствоваться. Он штудировал книги на разных языках, включая древние, изучал метафизику и логику, ставил химические опыты. Его интересы лежали в самых разнообразных плоскостях – от художественной литературы и живописи до медицины и новейших технических достижений. Члены колледжа сравнительно недавно получили право вступать в брак: ранее обязательным условием сохранения членства было принятие духовного сана и отказ от женитьбы. О браке Джозеф Уолш не помышлял. Однажды он думал, что влюблен, но горько разочаровался. Так что накануне своего двадцать девятого дня рождения он оставался завидным холостяком.
Как человек, выросший в семье со скромным достатком, Уолш высоко ценил комфорт. Путешествовал он нечасто, а потому не отказывал себе в удовольствии прокатиться в первом классе. Купе, рассчитанное на шесть человек, было отделано синим плюшем, у кресел имелись подлокотники, а под потолком – багажные сетки. Джозеф улыбнулся, вспомнив поговорку, что первым классом ездят «только принцы, американцы и дураки». Любопытно, за кого из троих его принял контролер, заглянувший в купе, чтобы проверить билет у единственного пассажира.
Занавески – еще одно преимущество путешествия в первом классе. В дороге солнце, несмотря на конец сентября, по-летнему немилосердно слепило глаза, так что занавески пришлись как нельзя кстати. Однако, подъезжая к лондонскому вокзалу Ливерпуль-стрит, Уолш раздвинул их и с мальчишеским восторгом прильнул к стеклу. Лондон он тоже любил.
Два дня назад он получил письмо с просьбой о встрече от бывшего товарища по Дискуссионному клубу Фергюса Чепмена. Они познакомились в Кембридже, когда Джозеф был еще второкурсником, а Фергюс – бакалавром-стипендиатом. Благодаря Дискуссионному клубу любой студент с задатками оратора приобретал известность в университетских кругах. Чепмен умел не просто выступать публично, но и заставить себя слушать. Ему предрекали дипломатическую карьеру, и, действительно, вскоре после окончания университета он поступил на службу в Форин Офис13. Письмо, которое лежало в кармане Уолша, было подписано личным секретарем заместителя министра иностранных дел.
Фергюс назначил встречу в южной библиотеке «Атенеума» – самого богемного лондонского клуба. Сойдя с поезда, Уолш поймал кэб и поехал на улицу Пэлл-Мэлл, рассчитывая перекусить в клубе. Один из основателей «Атенеума», герцог Веллингтон, приказал положить на тротуаре перед входом камень, чтобы ему сподручнее было забираться на лошадь. Герой битвы при Ватерлоо давно покоился в крипте собора Святого Павла, а камень всё еще был здесь. Улыбаясь в нетерпеливом предвкушении, Уолш взбежал по ступеням парадного крыльца. Его уже ждали.
Суровый седовласый слуга проводил его в библиотеку. Фергюс Чепмен и еще один джентльмен сидели в зеленых кожаных креслах у камина и тихо переговаривались. Оба, очевидно, являлись членами клуба. Направляясь к ним, Уолш миновал несколько круглых и прямоугольных столов, столешницы которых также были обиты зеленой кожей. Звук его шагов поглощал темно-красный ковер. При виде книжных стеллажей до самого потолка у молодого преподавателя захватило дух. Однако пригласили его явно не для того, чтобы любоваться библиотечными сокровищами. По отсутствию других завсегдатаев Джозеф сделал вывод, что разговор будет приватным. Фергюс встал и представил его своему собеседнику – мужчине лет сорока с идеально выбритым, совсем еще молодым лицом.
– Джордж Натаниэл Кёрзон, – в свою очередь представился моложавый мужчина, и Уолш понял, что перед ним – парламентский заместитель министра иностранных дел.
Талантливый политик, путешественник, автор серии путевых очерков о Центральной Азии, бывший заместитель министра по делам Индии – и этот человек сейчас с любопытством рассматривал безвестного кембриджского преподавателя. Для чего Фергюс решил их познакомить?
Кёрзон кивнул на третье кресло, придвинутое к огню. Опускаясь в него, Джозеф поймал в зеркале над камином собственный растерянный взгляд. Так. Соберись.
Беседа началась с неожиданной темы.
– Мне всегда нравились работы Тёрнера14. А вам, Уолш? Чепмен говорит, вы интересуетесь живописью. В этом мы с вами похожи.
– Я… я особенно люблю искусство прерафаэлитов, сэр.
– Понимаю, – Кёрзон снисходительно улыбнулся.
Джозеф кое-что слышал о его высокомерии и склонности к самолюбованию и теперь пытался понять, отчего у него самого возникло подобное впечатление. Быть может, дело в осанке? Было что-то претенциозное в безупречно прямой спине политика. На самом деле мало кто знал, что Кёрзон носил под одеждой стальной корсет, чтобы ослабить боль в позвоночнике – последствие детской травмы при падении с лошади.
– Мы будем говорить о живописи? – неуверенно предположил Уолш.
– О живописи. О дипломатии. А еще о мечте. У меня есть мечта, господа. Она возникла во время учебы в Итоне, когда я был мальчишкой. Я верю, что Провидение возложило на меня миссию направить индийцев на путь цивилизации
