Ли вошел в лифт и задумался. Может, не стоило приезжать ночью? Во время вечерних визитов в школу он ни разу не видел Сон Чэён. Более того, Пом сказала, что не встречала ее и днем. Обычно призраки оставались на месте своей смерти, и следователь гадал, сможет ли увидеть кого-нибудь в доме. Он этого не хотел. Не хотел видеть, как призрак ребенка разговаривает с убитыми горем родителями, которые его не слышат, не хотел слышать жалобы, которые останутся без ответа.
Дверь в квартиру была не заперта. Наверное, ее открыли сразу, как только он позвонил. Войдя внутрь, он попал в длинный коридор, который расширялся к центру квартиры, за счет чего пространство визуально увеличивалось. Следователь, как и все, считал, что чем больше дом, тем лучше. Он о таком мечтал, потому что всегда жил в маленьких квартирах. Но это место, площадью двести тридцать квадратных метров, совсем не подошло бы для жизни одному. Казалось, оно готово поглотить своих владельцев.
Хрупкая профессор Юн сидела на огромном диване и смотрела в окно. Подойдя, Ли почувствовал резкий запах алкоголя. Она держала в руке большой хрустальный бокал.
– Спасибо, что согласились встретиться. У вас настоящие хоромы, – произнес он.
Окинув гостиную безжизненным взглядом, она ответила:
– Когда заключала контракт в агентстве, мне сказали, что это не лучшее место, чтобы воспитывать детей, но я не поверила. А оказалось правдой. Пока дозовешься всех ужинать, еда остынет.
Она грустно улыбнулась.
– Чэён училась в четвертом классе, когда мы сюда переехали. Это было прекрасное время.
Погибшая жила вместе с мамой, преподавателем медицинского университета, и папой, главой фармацевтической компании. «Раньше пустоту этой квартиры заполняли счастье и смех», – подумал Ли.
Госпожа Юн посмотрела на него:
– Вы проверили Ким Чувон?
«Спрашивает о ходе расследования». Следователь почувствовал себя так же беспомощно, как когда ученицы пытались у него что-нибудь выведать. «Как много деталей я могу раскрыть? Она тесно общается с начальником главного полицейского управления. И ей уже сказали, что следствие делает все, что в их силах, чтобы найти убийцу». Профессор Юн фигурировала в документах как официальный представитель жертвы.
– У Ким Чувон есть алиби, – ответил Ли.
– Какое?
– Не могу вам рассказать.
Профессор Юн вела себя как следователь на допросе. Но после этих слов Ли она сказала почти шепотом:
– Да, так и есть. Эта сволочь провела всю ночь с моим мужем.
Предчувствия следователя подтвердились. Этот вопрос у него назрел давно. «Неужели муж изменял ей в ночь смерти дочери? Неудивительно, что она пьет, ведь ей приходится круглосуточно жить с этими мыслями».
– Наполните мой бокал, – сказала она.
Ли непонимающе посмотрел на нее.
– Вы что, плохо воспитаны? Налейте выпить самой несчастной женщине в мире. Окажите услугу.
Следователь поднял увесистый графин и наполнил массивный хрустальный бокал. Все в этом доме было слишком громоздким. Сделав глоток, госпожа Юн произнесла:
– Правы были родители. Надо выбирать супруга себе под стать. Запомните это, господин следователь. Ни выше, ни ниже вас по статусу… Ничтожество! – Она сорвалась на крик. – Как сделался директором фармацевтической компании, дома почти перестал появляться… А благодаря кому он всего этого добился!
Госпожа Юн срывала злость на следователе, бывшем муже и всем мире. Хорошо, если это поможет ей выбраться из пучины отчаяния. Самая невыносимая боль для женщины – потеря ребенка и развод. А она испытала обе.
– Мама всю жизнь меня недолюбливала, – сказала она в пустоту. – Как бы я ни старалась, она не замечала меня, в отличие от моих брата и сестры. Неужели я не заслуживала похвалы? Возможно, я тоже перегнула палку… Поступив в медицинский институт, я как-то спросила, почему она меня ненавидит. Я требовала ответа – и вот добилась. Она мне сказала: «Ты – вылитая бабушка».
Профессор Юн скривилась еще до того, как сделала еще один глоток.
– Разве так можно? Конечно, со свекровью нелегко. Но как можно ненавидеть родную дочь за то, что она похожа на мать твоего мужа? Да меня для нее просто не существовало! Вот я и вышла за этого мерзавца, чтобы ей отомстить. На следующий день после знакомства с родителями мама спросила, почему из всех мужчин на свете я выбрала именно это ничтожество. Как же я злорадствовала тогда в глубине души!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Нервный смех заполнил гостиную, и госпожа Юн продолжила:
– Кажется, плохие гены взяли в нашей семье верх. Чэён была вся в отца. Когда я узнала о его измене… Вы и представить не можете, каково это: смотреть на дочь – и видеть в ней мужа. Знаю, она ни в чем не виновата, но я вела себя точно так же, как моя мать. Странно, почему люди руководствуются в первую очередь эмоциями, а не логикой?
Она смотрела на свое отражение в бокале.
– Признаю, порой я уделяла Чэён недостаточно внимания. Хотя как мать пыталась поддерживать ее во всем. А эта эгоистка…
Она вдруг посмотрела на следователя и спросила:
– Вам ведь еще нет и тридцати? Только ответьте честно: вашему поколению действительно тяжело? Поверить не могу. Вы в наши времена не жили. Первое, что я уяснила, поступив в медицинский: надо знать свое место. Старшие курсы всегда измывались над младшими, будь то врачи, полицейские или прокуроры, и это казалось обычным делом. Вы знаете, что такое бедность? Что такое топить дом углем? Да как ваше поколение вообще может жаловаться? С пятого класса Чэён кричала на меня, говорила, что презирает, считает самым ничтожным человеком на земле. Вся в отца – не знала, что за слова надо отвечать. Но я не могла ничего возразить ей, слишком боялась ее ранить. А он… этот гад… Скажите, почему жертва страдает больше, чем обидчик?
Ли промолчал. Эта исповедь его уже порядком утомила.
– Я бы хотел осмотреть комнату Чэён.
Госпожа Юн небрежно махнула рукой, предоставляя ему полную свободу действий. Наконец Ли мог приступить. Он прошел через гостиную и открыл дверь.
Стены в комнате были приятного салатового цвета. Похоже, что после смерти девушки здесь ничего не изменилось. Следователь надел резиновые перчатки и подошел к письменному столу. На нем стояла фотография улыбающейся Чэён.
Ли взялся за расследование сразу после обнаружения тела, но дом тогда осматривал Пак. Он принес в полицейский участок личные вещи Чэён, но никаких зацепок они не дали. Сейчас следователь Ли, стоя у стола, рассматривал фотографию. Она была яркой: вероятно, сделана недавно. Пак считал, что родители поставили ее сюда в знак скорби. Ли, хотя и был с коллегой в натянутых отношениях, понимал, почему тот пришел к такому выводу. Но обычно после смерти человека ставят большую фотографию. Что-то не сходилось.
Ли предположил, что снимок сделан на полароид, в неформальной обстановке. В последний год Чэён ни с кем не дружила. Одноклассники считали ее неприветливой, даже говорили иногда, что от нее исходит негатив. Но на фотографии она выглядела счастливой. Судя по всему, ее связывали особые отношения с автором снимка. Похоже, фото могло стать важной уликой: снимки, сделанные на полароид, обычно датируются. Кроме того, когда снимок выползает из полароида, требуется какое-то время, чтобы он высох, потому на нем часто остаются отчетливые отпечатки большого и указательного пальцев.
Следователь перевернул рамку и осторожно достал фото. Как и ожидалось, на обратной стороне значились дата и время.
Убрав снимок в рамку, он вернулся с ним в гостиную. Госпожа Юн, словно очнувшись, вопросительно посмотрела на него:
– Какие обычно мотивы у убийц?
– Деньги или ревность. Но Чэён была слишком юна, поэтому ее убийство, вероятнее всего, не подходит под эти категории.
– Сперва вы должны изучить материальное положение нашей семьи, я права?
– Да.
– Скажите, смерти предшествовал половой акт? – внезапно спросила она.
– Признаков сексуального насилия обнаружено не было.
– В день убийства, может, и нет, а вообще?
