истовым католиком, а я себя к таковым причислить не смею. Благочестивый дон Варгас прознал о моём сговоре с придворным алхимиком и отомстил мне подобной неблагодарностью. А ведь мой портрет – лучшее из его творений. Он мог прославиться за пределами Кастилии, но, увы, предпочёл тень неизвестности почёту потомков.
– Что же так настроило против вашей особы дона Варгаса? – осторожно поинтересовался Виктор, волнение немного улеглось и желание покинуть помещение как можно скорее, сменилось обычным любопытством.
– Рассудите сами, сеньор Виктор, – обратился к собеседнику граф де Лара, – по Европе лиходействовала чёрная оспа, королевства падали к её ногам. Кастилия, благословенная создателем, и та не устояла. Никто не мог спастись. Дыхание смерти проникало в дома бедняков и дворцы знати. Я не хотел умирать. Мне только исполнился двадцать первый год. Столько всего ещё не было познано, столько не свершённых дел…. При Кастильском дворе состоял на службе дворянин и учёный, Эдгардо ди Лоренсо. В бога я перестал верить, когда слегла и умерла моя кормилица Алита, она была мне ближе и дороже родной матери. Затем черёд настал и моих младших братьев. Алонсо, Вито, Фелипе, мальчишки совсем. Я души в них не чаял. Это заслуга Алиты – она нас сплотила, вопреки строгому этикету дворца.
Дамиан замолчал, Виктор заметил, как сурово лицо собеседника, как хмур взгляд каре-вишнёвых глаз.
– Оставалось одно: раз богу нет дела до живых, то дьявол уж точно не откажется от помощи. Лукавый всегда тут как тут, когда небеса молчат в ответ на твои молитвы. Я обратился к сеньору Эдгардо, и он согласился помочь. Я не умру, и буду вечно молод, но как говорится: за всё есть своя цена. И я с лихвой заплатил. Этот алхимик вдобавок оказался чернокнижником. Он снабдил меня каким-то зельем, которое я должен был принять после прочтения некоего заклинания, что и было исполнено. Но дьявол коварен и лжив в своих обещаниях. Да, я остался жив, но на картине Варгаса. К тому моменту, как я осуществил свой план, художник закончил работу над моим портретом. И когда заклинание было произнесено, а зелье выпито до капли, я испытал дикие муки боли. Моё тело под действием дьявольских чар алхимика перенеслось на полотно и осталось там навеки. Чернокнижник напоследок своего действа добавил, что лишь раз в году в особую ночь буду я способен покидать свою темницу, чтобы с утренними лучами вновь на год погружаться в неё. Сегодня, как вы уже догадались, та самая ночь. Но это ещё не всё.
– Что же ещё? – обеспокоенно вопросил Виктор.
Что-то во взгляде графа его встревожило. Тот как-то странно улыбнулся.
– Знаете, друг мой, позвольте отныне вас так называть. Эти этикетные условности, они всегда были мне чужды. Опять же, влияние моей милой кормилицы. Как я уже высказывался ранее, я за вами давно наблюдаю и успел проникнуться к вам искренним уважением и даже немного привязался к вашей особе. Потому буду честен до конца.
Это «честен до конца» пробрало ознобом Виктора. От этой фразы несло подвохом, прямо-таки смердело лукавством. В этих словах скрывалась угроза Виктору.
– Вы почти догадались, друг мой, – алый рот разошёлся в подобие дружелюбной улыбки, но то была фальшь. – Плут Эдгардо напоследок наделил меня силой, небольшой, правда, но довольно полезной. Она ограничена одной ночью в году, но если попадётся простак, вроде вас, мой друг, то этой ночи мне вдосталь хватит.
Юноша встал со стула, чёрные доспехи хищно клацнули на его теле.
– Мне одиноко там, на картине. Но я могу прихватить с собой того, кто разделит моё одиночество и станет мне наперсником до следующей ночи моей свободы. К сожалению, тот, кого я затащу в проклятое полотно, растворится за год, не утолив мой голод. Но не бойтесь меня, друг мой, с вами я буду нежен и заботлив. Даю слово, что ваша жизнь окончится ровно через год, накануне моей ночи.
Виктор попятился к выходу, но граф встал у него на пути.
«А ведь девицы из моего зала, пожалуй, простушки, и вовсе нет в них никаких тайн», – пронеслось в голове смотрителя.
– Ну, не нужно быть таким наивным. Как вы думаете, сколько до вас пропадало смотрителей? И никто их не хватился.
Свет ламп, что ещё держались, вспыхнул и с надрывным треском канул во мрак. По залам пронёсся вскрик отчаяния и ужаса. А после тишина воцарилась во тьме.
Утром Виктор не вышел на работу. На телефонные вызовы он не отвечал. И присматривать за залом «с тремя девицами» временно поручили соседнему смотрителю.
В дальней комнате музея всё было по-прежнему. С полотен взирали портреты стародавних лиц. И никто не уделял много внимания портрету кисти неизвестного художника, не всматривался в каре-вишнёвые очи благородного юноши со странным, слишком живым взглядом.
Спиритус-потусторонус
Всё случилось из-за окаянного спиритического сеанса.
Линнет вразумляла, настаивала, отговаривала, но шестидесятилетней Алисе, будто бес под ребро заполз и её устами упрямо твердил: хочу и баста! Виданное ли дело – призывать целый мир, когда одного маломальского духа не дозовёшься. А ведь в предвидении беды Линнет как в воду глядела.
Алису словно подменили. Ещё каких-то пару лет назад она со свойственной большинству дам почтенного возраста улыбкой самозабвенно ковырялась в огородике у дома. Цветы и прочая зелень заполняли её досуг от ранней весны до поздней осени. Холодную же пору Алиса предпочитала пережидать на утеплённом чердаке, под шерстяным пледом с неиссякаемым запасом чая и книг.
Всё поменялось в корне неделю назад.
Июль – самый знойный и обманчивый месяц лета. И чего только не примерещится в жаркий полдень в тени пышных кустарников…
Линнет, сморенная размеренным покачиванием гамака, уже погружалась в сладостный липкий сон, её сознание купалось на поверхности подступавшего сновидения, как вдруг цепкими, острыми крючьями из забытья её грубо выволокли возбуждённые крики Алисы. Подруга с перекошенным от возбуждения лицом скакала вокруг гамака, отчего растерянная Линнет едва не выпала из плетёного ложа.
Ей, видите ли, кролик привиделся в человеческой одежде и с громадными круглыми часами на цепочке в лапках. Естественно, Линнет не поверила ни слову, решив, что наперснице всё померещилось, недаром же та чрезмерно много времени уделяла любимым розам, а солнце в тот день пекло на износ. Вот Алисе темечко-то и нагрело, упрямица терпеть не могла шляпок и сроду их не носила.
И потянулась неделя, а одержимая новой идеей Алиса ходила, донимала приятельницу просьбой помочь устроить сеанс спиритизма. Кое-что вспомнила о забытой стране.
Линнет и слышать не желала. Она, в отличие от неугомонной Алисы, превосходно помнила то далёкое из детства путешествие в кроличью нору. Тогда зачинщицей приключения стала несносная подружка, бездумно помчавшаяся напролом в кусты за подозрительным кролем.
