Эдвард (мягко): Александр, мальчик мой. Ты, в присутствии своих сестер и Юстины, обвинил меня в убийстве моей жены и моих детей.
Александр: Это неправда.
Эдвард: Юстина, повтори свой рассказ.
Юстина: Александр утверждал, будто он видел покойную госпожу и её детей. Она говорила с ним. Она сказала, что её муж, Его Высокопреподобие Епископ, в состоянии гнева запер её и детей в бывшей спальне, без еды и питья. На пятый день они пытались бежать через окно, но при попытке к бегству утонули.
Эдвард: Ты узнаешь эту историю, Александр?
Александр: Нет.
Эдвард: Значит, ты утверждаешь, что Юстина дала ложные показания?
Александр: Может, ей это приснилось.
Эдвард: Юстина, готова ли ты повторить свои показания под присягой?
Юстина (приседает): Да, Ваше Высокопреподобие.
Эдвард: Хорошо, Юстина. Фанни и Аманда, вы слышали рассказ Александра?
Аманда: Нет.
Фанни (шепчет): Чего ты щиплешься? (Епископу.) Нет.
Эдвард: Значит, вы утверждаете, что ничего не слышали?
Аманда: Я помню только, как Юстина рассказывала, что госпожу и её детей нашли под мостом возле Домского собора и что их пришлось распилить, чтобы положить в гробы.
Эдвард: Ты говорила это, Юстина?
Юстина (шепотом): Да.
Воцаряется длительное молчание. Лицо Епископа вздувается, становится огромным, ужасным, нечеловеческим. Голос же его по-прежнему тих и приветлив.
Эдвард (Александру): Ты продолжаешь настаивать на том, что Юстина солгала или что ей все приснилось?
Александр: Да.
Эдвард: Ты готов повторить свои слова под присягой?
Александр: Конечно.
Эдвард: Давать ложную клятву — это смертный грех, Александр. Это называется клятвопреступлением и жестоко карается.
Александр: Вот как.
Александр переступает с ноги на ногу, прикладывает ладонь к боку и облизывает пересохшие губы. Теперь уже все равно. Жизнь кончена. Сейчас на него падет кара господа. Этого сволочного, злопамятного, проклятого бога.
Эдвард: Подойди, пожалуйста, сюда к столу. Положи левую руку на Библию и повторяй за мной: Я, Александр Экдаль, клянусь Священным Писанием и Живым Богом...
Александр (твердым голосом): Я, Александр Экдаль, клянусь Священным Писанием и Живым Богом...
Эдвард: ...что я говорил, говорю и буду говорить одну Правду и ничего, кроме Правды.
Александр: ...что я говорил, говорю и буду говорить одну Правду и ничего, кроме Правды. Я могу идти?
Эдвард: Ты уже хочешь уйти, Александр?
Александр: Мне больше нечего сказать. А как Юстина докажет, что ей это все не приснилось?
Эдвард: Скажи мне одну вещь, Александр. Как тебе нравится здесь у нас, в епископской резиденции?
Александр: Как змее в муравейнике. Только ещё хуже.
Эдвард: Ты не любишь своего отчима, не так ли?
Александр: Я должен отвечать?
Эдвард: Помнишь, у нас с тобой примерно год тому назад был весьма важный разговор. Он касался некоторых вопросов морали.
Александр: Это был совсем и не разговор.
Эдвард: Что ты имеешь в виду?
Александр: Говорил Епископ, а Александр молчал.
Эдвард: Молчал и испытывал стыд, наверное. За свою ложь.
Александр: С тех пор я поумнел.
Эдвард: Ты хочешь сказать, что стал лучше лгать?
Александр: Приблизительно так. Да.
Эдвард: Не знаю, Александр, что ты себе вообразил. Ты думаешь, это все шутка? Ты думаешь, что, можно безнаказанно оскорблять честь другого человека? Ты думаешь, что можно без всяких последствий лгать, изворачиваться, совершать клятвопреступление? Ты думаешь, что мы играем, Александр? Или ты, может быть, думаешь, что это театральный спектакль, в котором каждый произносит свои реплики почти как придется?
Александр: Я думаю, что Епископ ненавидит Александра. Вот что я думаю.
Эдвард: Ах вот что ты думаешь. (Пауза.) А теперь я кое-что скажу тебе, мой мальчик. И это кое-что, вероятно, тебя удивит. Я не питаю к тебе ненависти. Я тебя люблю. Но Любовь, та Любовь, которую я испытываю к тебе, к твоей матери и твоим сестрам, это любовь не слепая, не изнеженная. Она сильна и сурова, Александр. Наказывая тебя, я страдаю больше, чем ты можешь себе представить. Но моя любовь к тебе вынуждает меня быть правдивым. Она заставляет меня воспитывать, формировать тебя, далее если это причиняет боль. Ты слышишь, что я говорю, Александр?
Александр: Нет.
Эдвард: Ты ожесточился. И кроме того, ты неверно оцениваешь ситуацию. Я ведь гораздо сильнее тебя.
Александр: В этом я нисколько не сомневаюсь!
Эдвард: Сильнее духовно, мой мальчик. Потому что правда и справедливость на моей стороне. Я знаю, скоро ты признаешься. И воспримешь своё признание и своё наказание с облегчением, и, когда вечером вернётся твоя мать, все будет забыто и дни пойдут как обычно. Ты умный человечек, Александр, ты ведь понимаешь, что игра проиграна, но ты гордый и упрямый, и потом, тебе, естественно, стыдно.
Александр: Правильно, одному из нас должно быть стыдно.
Эдвард: Твоя дерзость тебе не поможет, пойми это. Она лишь подтверждает мои подозрения.
Александр: Я забыл, в чем я должен признаться.
Эдвард: Вот, значит, как.
Александр (после длительной паузы): Какое признание Епископ желает услышать от Александра?
Эдвард: Ты знаешь, что в моём распоряжении есть кое-какие средства.
Александр: Я этого не знал, но теперь знаю.
Эдвард: Эффективные средства.
Александр: Не слишком утешительно.
Эдвард: Во времена моего детства с маленькими мошенниками не миндальничали, как сейчас. Их наказывали примерно, но любя. Для этого существовали розги, здесь они тоже есть, вон лежат на столе — обыкновенный невзрачный прут для выбивания ковров, пляшет прекрасно. Было у нас и ещё одно средство, весьма бодрящее, — касторовое масло. Видишь, Александр, вон там стоит бутылка и стакан. Сделав несколько глотков, человек становится кротким как ягненок. А не помогала касторка, наготове был темный и довольно-таки холодный чулан, где приходилось сидеть по нескольку часов, пока крысы не начинали обнюхивать твое лицо. Видишь, там под лестницей, Александр. Там тебя ждет достаточно просторная дыра. Были, конечно, и другие, более варварские методы, но я их не одобряю, они унизительны и опасны, и мы не будем о них говорить — сейчас.
Александр: Какое я получу наказание, если признаюсь?
Эдвард: Это ты решишь сам, Александр.
Александр: Почему меня нужно наказывать?
Эдвард: Но это же очевидно, мой мальчик. У тебя есть один недостаток — ты не отличаешь ложь от правды. Пока ты ещё ребёнок, и твоя ложь — это детская ложь, какой бы ужасной она ни была. Но скоро ты станешь взрослым, а жизнь наказывает лжецов без всякой любви или сострадания. Наказание научит тебя любить правду.
Александр: Я признаюсь, что выдумал эту историю про то, что Епископ запер свою жену и детей.
Эдвард: Признаешь ли ты также, что совершил клятвопреступление?
Александр: Признаю.
Эдвард: Ты одержал большую победу, мой мальчик. Победу над самим собой. Какое наказание ты выбираешь?
Александр: Сколько ударов розгами я получу?
Эдвард: Не меньше десяти.
Александр: Тогда я выбираю розги.
Эдвард: Расстегни брюки. Стань около дивана и наклонись вперёд. Подложи под живот подушку.
Следуют десять не слишком сильных ударов прутом. Александр молчит, закусив руку, из глаз и из носа течет, лицо, побагровело, растерзанная кожа сочится кровью.
Эдвард: Поднимись, Александр.
Александр поднимается.
Эдвард: Теперь ты должен мне что-то сказать.
Александр: Нет.
Эдвард: Ты должен попросить у меня прощения.
Александр: Никогда.
Эдвард: Тогда я буду хлестать тебя, пока ты не образумишься. Не избавишь ли ты нас обоих от подобной неприятности, Александр?
Александр: Я никогда не попрошу прощения.
Эдвард: Не попросишь?
Александр: Нет.
Эдвард: Спусти штаны. Ложись вниз лицом. Подложи под живот подушку. (Замахивается.)
Александр: Не бейте!
Эдвард: Значит, ты попросишь прощения.
Александр: Да.
Эдвард: Застегни брюки. Высморкайся. Юстина, дай ему платок. Что ты хочешь сказать, Александр?
