— А что это за женщина с Крешо? — поинтересовался Звонимир.
— Ловорка, скоро с ней познакомишься. Не женщина, а реактивный самолет, такая красивая. Если хотите мое мнение, лучше нее ваш брат никого бы не нашел.
— Бэкхенд! Бэкхенд! Бэкхенд, Мирела! Бэкхенд, и зачем только мать тебя родила! — снова заорал тот псих возле сетки корта, а у стола появился официант с подносом, на котором стояло три больших стакана с чем-то зеленым.
— Что это? — удивился Миле. — Средство для мытья посуды «Ликви»?
— Коктейль из белого рома и лайма, господин, — сказал официант, и им показалось, что он явно напуган.
— Рома?! У нас его добавляют в тесто для пирожных, — заметил Бранимир.
— Уважаемые, этот ром — один из лучших в мире. Ему двадцать пять лет.
— Двадцать пять лет? — спросил Миле. — Друг мой, если бы он был так хорош, как ты говоришь, его бы давно выпили.
— Если не желаете…
— Ладно, ладно, оставь, — успокоился Миле.
Неуверенно отпили каждый по маленькому глотку, и неожиданно оказалось, что зеленый напиток им понравился.
— Парни, — признался Миле, — мне это почти нравится.
— Так что это там было, в церкви? — спросил Бранимир.
— Полный дурдом! — сказал Миле восхищенно. — Ничего вам не скажу, узнаете от Крешо. Это была такая операция, что о ней можно читать лекции в Вест-Пойнте.
— А дядя Иве и тетя Роса, — вдруг вспомнил Звонимир, — они тоже как-то в этом замешаны? Вчера мы целый день…
— За них не волнуйся, они в надежном месте, — перебил его сержант. — Мы их на пару дней спрятали, пока все не утрясется.
Полностью успокоившийся теперь Бранимир попробовал развалиться на диванчике, но задняя подушка была примерно в полуметре от него, и он повалился назад.
— Господи Иисусе, что такое?!
— Похоже, что это так принято в ихних лаунж-барах, — заметил Миле. — Смотри, все пьют лежа.
— Э, мать вашу, лежа я пью только антибиотики, — сказал Бране недовольным тоном.
— Надо же, я прямо как будто Крешо слышу, — улыбнулся Миле, а потом залпом допил коктейль из лайма и белого рома и спросил: — Ну что, еще по одному?
— Не стоит, нам еще до дома ехать.
— Да ладно, чего там, не горит… Эй, парень, — крикнул сержант официанту, — принеси-ка еще три этих «Ликви»!
Официант глянул на них с отвращением, как на прокаженных, но шейкер тем не менее взял.
— Так, Мирела, смотреть мультики ты больше не будешь! — пригрозил малышке тот тип на корте. — Никаких мультиков, пока не отработаешь вторую подачу! Нет, нет и нет!
— А ты? — спросил Бранимир сержанта. — У тебя вроде из-за этого были большие проблемы с полицией?
— Да ни хрена, — беззаботно отмахнулся Миле. — Этот педик Капулица только выпендривается: ни доказательств, ни каких-то косвенных улик у него нет. И свидетелей нет. Никто меня не обвинит и ничего мне не сделает.
Официант поставил на стол еще три коктейля, а Миле спросил:
— Может, сразу и заплачу? А то мы спешим.
— Пятьсот десять.
— Что пятьсот десять?
— Пятьсот десять кун.
— Пятьсот десять кун? — повторил потрясенный сержант.
— Восемьдесят пять кун умножить на шесть, — доходчиво объяснил ему официант.
— Один «Ликви» стоит восемьдесят пять кун?
— Да, именно так, уважаемый.
— Ты что, охренел?
Официант только моргнул. Молча.
— Да имел я твоего отца и твою мать! Я что, ради этого три года мерз на позициях? — возмутился Скрачич и полез в карман. — Пятьсот десять кун! — повторил он и бросил деньги на стол. — Эх ты, сучья Хорватия и сучьи твои официанты!
Второй коктейль уже не показался им таким же вкусным, как предыдущий. Они обменялись еще несколькими фразами и под конец распрощались, почти как давние друзья.
— Ну, господин сержант, мы пошли, — сказал Звонимир, вставая.
Но стоило Посококу подняться и выпрямиться, как он вдруг покачнулся и плюхнулся обратно на диванчик.
— Что, забирает? — спросил Бранимир.
— Еще как! — подтвердил Звоне. — Я бы сказал, пьется как сок, но валит с ног.
— Сладкое обманчиво, — весело произнес кто-то у них за спиной.
Звонимир, Бранимир и Миле обернулись посмотреть, кто это, и увидели Горана Капулицу, начальника жупанийского полицейского управления. Тот стоял почти рядом, с улыбкой до ушей, довольный, как кошка, которая только что слопала канарейку.
— Ну наконец-то, где ж ты был, Миле? Мать твою, и кто только дал тебе такое имя! — сердечно приветствовал он Скрачича.
— Что ты здесь делаешь? — помрачнел Миле.
— Да так, просто решил заглянуть.
— Что ж, как пришел, так и уходи по-хорошему. Что ты таскаешься за мной, как щенок?
— Ну, по правде сказать, меня интересует операция, которую будут изучать в Вест-Пойнте.
От неожиданности сержант Миле побледнел, а начальник полиции игриво подмигнул ему:
— Как это ты выразился: «педик Капулица выпендривается: ни доказательств, ни каких-то каких косвенных улик у него нет…»
— О чем это ты говоришь?
— Не притворяйся дураком. Я тебя поставил на прослушку, Миле, — объяснил ему начальник, снова игриво подмигнув. — Когда ты от нас уходил, я оснастил тебя одним маленьким, совсем маленьким микрофончиком.
— Как… Где? — процедил сквозь зубы сержант.
Капулица перевел взгляд на зажигалку «Зиппо» с выгравированным гербом воинской части, лежавшую на столе среди стаканов, и Миле понял свою ошибку. Он в ярости схватил предательский предмет и швырнул его в голову шефа полиции. Тот, однако, ловко увернулся, а где-то у него за спиной раздался звон разбитого стекла. Возможно, бутылок того самого дорогущего двадцатипятилетнего кубинского белого рома.
Тут Бранимир и Звонимир увидели, как к ним со всех сторон угрожающе приближаются человек двадцать, все в штатском, в то время как два полицейских автомобиля с включенными синими мигалками, но без сирен почти бесшумно проскользнули по улице и остановились возле террасы лаунж-бара.
— Позволите присесть? — спросил Капулица, опускаясь на диванчик рядом с Миле и с живым интересом рассматривая близнецов. — Так, значит, вы братья того преступника?
— Ничего ему не говорите! — предупредил их сержант.
— Миле, ты мне больше не нужен, — сказал Капулица почти ласково. — Езжай домой, тебя жена ждет.
— Ничего не говорите этому сукиному сыну!
— Миле, до свидания, — попрощался с ним шеф полиции, а двое из группы мужчин в штатском, окруживших их столик, грубо схватили сзади сержанта под руки и потащили его в сторону от Капулицы и Поскоков.
— Держитесь, парни! Посылайте на хер этих спецназовских ублюдков! И ничего не говорите! Покажите ему, что значит быть настоящим хорватом, пусть эта сербо-коммунистическая скотина узнает! — орал Миле, пытаясь вырваться из рук полицейских. Он пинал все вокруг, перевернул стол и разбил стаканы для коктейля, а на прощание, убедившись, что все это напрасно, запел:
Высекалась история на скале из гранита, Не надейтесь, что прошлое будет забыто, Никому не под силу этот подвиг стереть…
В подвальном помещении с низким потолком и голым бетонным полом не было окон, и оно было полностью звукоизолировано. Снаружи сюда не долетало ни звука. Под мутным желтым светом единственной голой лампочки сидели Бранимир и Звонимир, привязанные кожаными ремнями к двум большим тяжелым стульям, прочно привинченным к полу; оба были в синяках, с окровавленными носами и ртами, потому как их укрощение прошло не без сопротивления. Когда братьев наконец связали так, чтобы они могли шевельнуть ногами и руками не более чем на пару миллиметров, Капулица отпустил всех своих сотрудников, потребовав, чтобы ему прислали какого-то Доктора. Потом вытащил из темного угла обычный деревянный стул, поставил его спинкой к пленникам и, сев на него верхом, облокотился на спинку и принялся их с интересом разглядывать.
