Мешковский засмеялся и, взяв хорунжего под руку, направился к двери.
В столовой было шумно. За столиками сидели офицеры, постоянно входили и выходили люди. Кивали друг другу в знак приветствия. Мешковского и Брылу никто здесь еще не знал. Они подсели к столику, за которым сидел усатый капитан, и молча приступили к завтраку. Уже собрались было уходить, когда в дверях появился Казуба. Увидев Брылу, улыбаясь, подошел к нему. Мешковский представился. Казуба сразу покорил ею неподдельным радушием.
— Брыла говорил мне о вас. Рад, что будем работать вместе, — сказал он. — Посидите еще немного. Подождите меня, поднимемся наверх вместе.
Он ел быстро, с жадностью. Брыла, глядя на него, пошутил:
— Зачем так спешить, это вредно.
Командир батареи улыбнулся.
— Я все так делаю — в темпе. И всегда почему-то не хватает времени…
Мешковский приглядывался к нему с любопытством. Вдруг он увидел, как в зал вошел Чарковский. Хотя их сосед по столу, капитан, уже ушел и место освободилось, Дада сел за один из дальних столиков.
Казуба проглотил последний кусок, уже поднимаясь из-за стола. Он поставил стул на место и, не дожидаясь товарищей, направился к выходу. В коридоре и на лестнице Мешковскому пришлось чуть ли не бежать, чтобы поспеть за ним.
Когда они входили в офицерскую комнату, батарея вернулась с завтрака.
Казуба теперь уже официальным тоном обратился к Брыле и Мешковскому:
— С расписанием занятий, наверное, уже познакомились?
— Так точно, — раздался дружный ответ.
— По поводу проведения политзанятий, товарищ Брыла, обратитесь в политотдел. А вам, товарищ подпоручник, — повернулся он к Мешковскому, — нужно ознакомиться с новой техникой. Поэтому на этой неделе занятия будем проводить по сокращенному плану. В пятницу покажете мне конспект занятий по артиллерийской стрельбе на следующий понедельник. — Он вынул из кармана блокнот и сделал какую-то пометку. — Согласны?
— Так точно, — ответил Мешковский с улыбкой. Командир батареи все больше нравился ему.
II
Построение на занятия проводил старшина батареи, старший фейерверкер Зубиньский, человек уже немолодой, с гладко выбритым лицом и крупным, с горбинкой, носом. Все в нем выдавало человека, привыкшего к воинской дисциплине. Ходил он пружинистой походкой и выглядел для своего возраста молодцевато. Команды подавал строгим, хорошо поставленным голосом. «Служака», — определил Мешковский.
Незадолго до того как старшина начал зачитывать приказ, появился Чарковский. Поздоровался с Казубой, затем представился Брыле. Мешковскому подал руку и, не говоря ни слова, подошел к своему взводу. Следом за ним вошел, запыхавшись и раскрасневшись от бега, молоденький подпоручник. Мешковский догадался, что это лейтенант Виноградов, напоминавший опоздавшего на урок ученика. Увидев, что перекличка еще не началась, облегченно вздохнул.
В приказе отмечалось, кто и чем должен заниматься, и сообщалось, что с сегодняшнего дня к исполнению обязанностей в батарее приступили новый заместитель командира батареи по политико-воспитательной работе (замполит) и командир второго взвода.
Когда старшина кончил читать, Казуба сказал по этому поводу несколько слов. После него, также коротко, выступил Брыла. Когда раздалась команда «Приступить к занятиям!», Мешковский повел взвод на занятия по артиллерийской технике. По дороге познакомился со своим заместителем, курсантом Добжицким. Разговаривая с ним, обеспокоенно думал: «Как же я выдержу эти занятия? Глаза буквально слипаются».
В батарее остались только командир первого взвода Романов, Брыла и старшина. Романов отправился в офицерскую комнату. Зубиньский стоял посреди коридора, нерешительно поглядывая на хорунжего. Наконец подошел к нему с явным намерением поговорить.
— Товарищ подпоручник, вы недавно в нашем училище?
Брыле понравились слова «в нашем училище», он кивнул в знак согласия и в свою очередь спросил:
— Как вам служится?
Зубиньский отвел взгляд в сторону. Ответил не сразу, после некоторого раздумья:
— Вам, наверное, нетрудно понять, что для меня, старого солдата, здесь много нового. Но что особенно мне нравится, так это человеческое отношение офицера к младшему командиру…
Побеседовав еще немного, старший фейерверкер попросил разрешения приступить к своим обязанностям. Брыла вошел в офицерскую комнату.
Романов не слышал шагов вошедшего и скрипа двери. Он сидел за столом, опустив голову на руки. Перед ним лежал маленький треугольник письма. Он обернулся лишь тогда, когда Брыла уже стоял у него за спиной.
— А, это вы, — сказал он потухшим голосом.
— Письмо с родимой сторонки? Вот это действительно радость… — начал было Брыла, но вдруг осекся.
На лице Романова было написано совсем другое. Он тряхнул головой и тихо сказал:
— Нет, это не радость…
Брыла больше не спрашивал. Он почувствовал, что каждое новее слово еще больше разбередит душу офицера, и перевел разговор на другую тему. Начал расспрашивать об училище.
Романов, по-видимому, пытался прогнать грусть и попробовал даже улыбнуться.
— Училище хорошее…
— А наша батарея?
В глазах советского офицера промелькнула искорка живого интереса.
— Наша батарея? Будет образцовой…
— Правда, политическая работа в ней пока запущена.
Брыла ждал дальнейших пояснений, но Романов неожиданно спросил:
— А вы сами-то кто?
Вопрос застал Брылу врасплох. Он не понял, о чем его спрашивают. Романов, заметив это, пояснил:
— Ну, в политическом плане…
— Ах так… Вы же видите, что я заместитель командира батареи по политико-воспитательной работе.
Романову такое объяснение, видимо, мало что говорило.
— Это-то я знаю. А как вы стали замполитом?
— Я член Польской рабочей партии. До этого был комсомольцем. Теперь направлен на работу к вам.
— Вот и хорошо, — кивнул Романов. — Значит, вы были комсомольцем? — Он поглядел изучающе и протянул Брыле руку. Тот пожал ее, затем сел за стол напротив.
— Расскажите, что происходит в нашей батарее?
Романов забарабанил кончиками пальцев по крышке стола. Было видно, что он обдумывает ответ.
— Курсанты — орлы, — глянул он на Брылу и добавил: — Ребята вот такие! — Он поднял вверх большой палец, сжав остальные в кулак. — Но политически неграмотные. Может, среди них затесалась и контра…
— А каким был мой предшественник?
Романов безнадежно махнул рукой.
— А командир батареи? — допытывался Брыла.
— Учится, а на остальное у него не остается времени… Но он хороший парень, ничего не скажешь…
В это время дверь резко распахнулась и в комнату вошел советский офицер.
— Здравствуйте, — поздоровался он басом. Подошел к столу, бросил на него фуражку и планшет.
Брыла сразу же узнал его. Это был полковник Воронцов, которого вчера за обедом ему показывал Казуба.
Романов при виде полковника встал и почтительно козырнул. Хорунжий последовал его примеру. Воронцов поздоровался с каждым за руку. Затем вытащил стул почти на середину комнаты, уселся, потер правое колено.
— Беспокоит? — спросил Романов.
Тот, приглядываясь к Брыле, промолчал.
Воронцову давно уже перевалило за пятьдесят. Коротко подстриженные непокорные волосы сплошь посеребрила седина. Лицо энергичное, смуглое, но главное — живые, веселые глаза, делавшие его моложе своих лет. Он был в советской форме, на груди только одна награда — орден Ленина. Гимнастерка старательно заправлена, ремень застегнут на последнюю дырочку. На шее выделялась миллиметровая полоска белоснежного подворотничка. Собранные в гармошку сапоги, хотя и не были новыми, своим блеском свидетельствовали об аккуратности хозяина.
На какое-то время в комнате воцарилась тишина. Ее нарушил Романов.
— Это новый замполит, — сказал он, указывая на Брылу.
— Понятно, — буркнул Воронцов и с еще большим любопытством уставился на хорунжего. Наконец спросил: — А опыт политработы у тебя есть?
Романов снова опередил хорунжего:
— Он комсомолец…
Лицо Воронцова расплылось в улыбке.
— Во-от оно что! — сказал он, растягивая слова, и хлопнул рукой по ноге.
Через минуту они уже беседовали, как старые приятели. Воронцов обращался к ним на «ты», Брылу часто называл «сынок». Он интересовался его биографией, интересами и взглядами. Когда хорунжий высказал опасения, сможет ли он навести порядок в батарее, полковник протестующе махнул рукой.
— В любом деле самое трудное — это начало. Но ты справишься, — сказал он с уверенностью. — Ты коммунист, а не какой-то там Слот… Ну как его?..
— Слотницкий, — подсказал Романов.
— Вот-вот… Слотницкий. Этот Слотницкий, — продолжал Воронцов, — не понравился мне с самого начала. Черт его знает, как он стал замполитом. Беседовал с ним не раз. Меня аж злость брала. Бубнил все время одно и то же… «В батарее собрались одни реакционеры, — говорил, — настроены враждебно…» Вот и вся его политическая работа. А как-то спросил его, кто он, собственно, такой… Так он мне: «Демократ». Спрашиваю, как это понимать, а он плетет черт знает что… Сам в элементарных вещах не разбирался, как же он мог вести разъяснительную работу среди других? А знаешь, какую ошибку допустил Слотницкий? — продолжал полковник. — Принципиальную ошибку!
