Сказав это, Брыла чувствует себя более уверенно. Он верит, что логика фактов дойдет до сознания этих молодых людей. Конечно, среди курсантов найдутся и такие, кто просто не захочет понять…
Брыла подходит к доске, берет кусочек мела и обращается к курсантам:
— Скажите, за что в этой войне борются народы всего мира?
Курсанты слушают с интересом, подняв от столов головы. Они еще не знают, к чему клонит руководитель. Только из последнего ряда доносится робкий голос:
— За свободу…
— Правильно, — подтверждает Брыла. Он поворачивается к доске и пишет на ней крупными, печатными буквами. На черной доске появляется четко выведенное мелом слово «свобода».
— А теперь второй вопрос: с кем борются народы за свою свободу?
— С Германией, — говорит один из курсантов.
— Не только, — возражает его сосед. — А Италия?
— А Япония? — добавляет третий.
— Ну так с кем же? — подгоняет их Брыла.
— С державами оси…
Из угла доносится спокойный, уверенный голос капрала Ожеховского:
— Народы борются с фашизмом.
Брыла рассчитывал услышать именно это слово. Он поворачивается к доске и пишет слово «фашизм», затем поясняет:
— Поговорим сегодня о том, что такое свобода и что такое фашизм. Когда мы хорошенько уясним значение этих слов, тогда понятнее станут для нас причины сентябрьской катастрофы и мы сможем сделать соответствующие выводы.
Он кладет мел на место и возвращается к кафедре. Минуту молча просматривает свои записи. В аудитории тишина. Брыла поднимает глаза от тетради.
— Сначала нам надо определить смысловое значение слова «свобода», выяснить, хотим ли мы такой свободы, которая была в Польше до сентября тридцать девятого года…
Заглядывает в список и вызывает:
— Курсант Бжузка!
— Я, — смущенно встает худенький паренек с интеллигентным лицом. Его глубоко посаженные, живые глаза вызывают симпатию.
Брыла тем временем объясняет:
— Курсант Бжузка — сын рабочего, трамвайщика из Львова. Он сейчас расскажет нам, что там делалось, когда в тридцать шестом году безработные потребовали работы и хлеба. Сейчас узнаем, какая была «свобода» во времена санации.
Бжузка поначалу говорит неуверенно, сбивчиво. Затем речь его становится живей и горячей. Он рассказывает о революционных выступлениях рабочего класса. Лица курсантов выражают разные чувства — волнение, напряженность, недоверие, иронию. Но все слушают с большим вниманием. Брыла замечает это и думает: «Попал с первого выстрела! Теперь уже ничто не помешает провести дискуссию. В процессе дискуссии сформируется актив».
* * *
После второго часа занятий, удовлетворенный и преисполненный оптимизма, Брыла вошел в офицерскую комнату. Казуба, как обычно, корпел над книгой. Не отрываясь от чтения, спросил:
— Ну и как прошли занятия?
— Неплохо, — с веселой ноткой в голосе ответил Брыла. — Надо только немного поработать с батареей, и ребята будут наши.
Казуба разговора не поддержал. Хорунжий подошел к доске с расписанием занятий и, просмотрев его, спросил:
— Где бы найти Мешковского?
— Только что ушел со своим взводом и преподавателем. У них четыре часа занятий по саперному делу.
— Хотел поговорить с ним.
— Лучше забеги к нему домой после обеда, — посоветовал Казуба. — Мне кажется, что парень загулял. Тебе бы стоило обратить на это внимание.
«Правильно, — подумал хорунжий. — Домашняя обстановка лучше способствует дружеской беседе». Казуба, словно угадав его мысли, проворчал:
— У старшины есть адрес. Я велел ему узнать…
В каптерке старшины Брыла кроме Зубиньского застал двух курсантов. Увидев офицера, те замолкли и застыли у двери. Старшина выпроводил их.
— Ну ладно, ладно, идите. Сегодня же узнаю насчет обмундирования и сообщу вам…
Когда дверь за ними закрылась, пояснил:
— Пижоны… Выпрашивают шинели по фигуре. Пристают, чтобы я обменял им.
— Старшина, у вас есть домашний адрес Мешковского? — прервал его Брыла.
Зубиньский бросил на хорунжего короткий внимательный взгляд. Хотел было что-то спросить, но передумал и сухо ответил:
— Есть.
— Дайте, пожалуйста.
Листая какую-то тетрадь, старшина сделал попытку продолжить разговор:
— Товарищ подпоручпик, вы живете вместе с командиром батареи?
— Я не подпоручник, а хорунжий. — Брыле не понравилось, что его так величают. — А проживаю я действительно у Казубы…
После ухода Брылы старшина долго стоял в задумчивости, затем вернулся к своим обязанностям.
VII
Время приближается к восьми. Мешковский удобно устроился на диване и читает книгу. В комнате полумрак, только сквозь абажур ночника пробивается тусклый свет.
Командир взвода только что вернулся из училища, после ужина вместе с Дадой. Всю вторую половину дня он просидел над описанием орудия ЗИС-3 и теперь отдыхал. У него приподнятое настроение от сознания того, что хорошенько поработал днем. Теперь можно прекрасно провести вечер. Вот-вот должна прийти Беата. Подпоручник с нетерпением ждет ее возвращения.
Квартирную тишину нарушает резкий звонок. Офицер вскакивает с дивана, но тетя уже успела открыть дверь. Из коридора слышатся голоса.
«Это не Беата», — подумал Мешковский с разочарованием. Хотел было снова лечь и продолжить чтение, но кто-то постучал в дверь.
— Войдите! — крикнул офицер. К его удивлению, в дверях появился Брыла.
— Не ожидали? — спросил тот, увидев замешательство командира взвода. — Можно войти? Что-то не слышу приглашения.
Мешковский в тот день не видел Брылу. Поздоровался радушно и сердечно.
— Что же привело вас в мой скромный уголок? — пошутил Мешковский. — Садитесь, пожалуйста. И правильно сделали, что пришли…
Брыла уселся поудобнее и осмотрелся.
— Ничего не скажешь — устроились что надо. Очень хорошая комната. А пришел я поговорить с вами о служебных делах.
— Служебных? — удивился Мешковский. — И что же это за дела?
— Что вы думаете о своем взводе?
— Прекрасные ребята. Дисциплинированные, умные.
Брыла оживился.
— Знаете, меня предупреждали, что в батарее не совсем благополучно. В политическом отношении неоднородна — есть настроенные враждебно. Но ничего подобного я пока не заметил. А как вы чувствуете себя в училище? Все еще недовольны назначением?
Мешковский, не желая так быстро сдаваться, ответил:
— Лучше быть со своими, на фронте. Но если нельзя иначе, перебьюсь как-нибудь.
— Кто ваши хозяева? — сменил тему разговора Брыла.
— Вернее, хозяйка. Вдова… — солгал Мешковский. Ему было стыдно, что, флиртуя с Беатой, он занимает место ее отсутствующего мужа.
— Вдова летчика?
— Как вы догадались? — удивился Мешковский.
— Очень просто. Видно по подушке, которая лежит на диване у вас за спиной, — ответил Брыла.
Мешковский оглянулся и только сейчас заметил, что на подушке вышиты бело-красные квадратики с орлом — эмблема военных летчиков.
— Ну и глаз у вас! Сразу все замечаете. Живу здесь уже два дня, а не заметил этой вышивки на подушке, а вы сразу… — неестественно рассмеялся он. — Честно говоря, я предпочитаю не разговаривать с хозяйкой о ее муже.
— Охотно верю, — кивнул головой Брыла. Он встал и начал с интересом разглядывать развешанные на стене фривольные картинки. Не глядя на Мешковского, бросил через плечо: — Знаете, чего я боюсь?
— Чего?
— Как бы эта женщина не отвлекла вас от служебных обязанностей.
— Э-э… — Мешковский хотел тут же покончить с разговором на эту тему. Но Брыла упрямо продолжал:
— И не только этого… Боюсь, как бы ей не захотелось переделать вас на свой лад.
— В каком смысле?
— В политическом…
— А откуда вам известно, что она представляет собой в политическом плане?
— Нетрудно догадаться. Жена бывшего офицера, но всей вероятности, связана с АК. — Брыла подошел к Мешковскому и твердо посмотрел ему в глаза. — Не успеете оглянуться, как начнет обрабатывать вас.
Мешковский почувствовал, как в нем закипает ярость. Перейдя на официальный тон, он резко ответил:
— Но это уж, извините, мое личное дело…
Но Брылу не так-то легко было сбить с толку. Лицо его расплылось в теплой, сердечной улыбке.
— Бросьте строить из себя униженного и оскорбленного! Я же разговариваю с вами по-дружески. Мне вовсе не хочется оскорблять вас. Но не хотелось бы, чтобы вами управляли не по служебной линии. А женщина, если к тому же она молоденькая и красивая, может незаметно окрутить мужчину.
— Можете быть спокойны, — улыбнулся Мешковский, сменив гнев на милость. — Мы с ней вообще не разговариваем о политике…
