– Знаю, малыш, знаю. – Он подхватил его на руки, потрепал по русой головенке. – Не печалься, малыш. Это жизнь. Кто-то умирает, кто-то рождается. Н-да… Чего несу, спрашивается? Ты давай одевайся, надоел, наверное, тете Кристине?
Он, как зашел, избегал на нее смотреть, а тут глянул. И опешил.
– Что-то случилось?! – Карпов потянулся к ней, посадив сына на банкетку и вручив ему штаны и свитер.
Она пожала плечами и, не оборачиваясь, ушла в комнату. Он зачем-то направился следом. Зачем? Видел же, что ей не то что не хочется, не можется разговаривать. Лицо бледное, осунувшееся, черный свитер под горло оттенял его до прозрачности. Глаза покрасневшие. Спина сгорбившаяся. Неужели так из-за соседки переживает? Быть не может, а там как знать. Они вроде дружили.
– Кристина. Вы простите меня. – Карпов настиг ее у балкона, положил ей руки на плечи, останавливая. – Простите… Это вы из-за Натальи Ивановны так переживаете?
– У вас, я вижу, повода для переживаний нет? – хмыкнула она и повернулась.
– Нет, но… – Он смутился ее проницательности, но решил, что врать не станет. – Не скажу, что убит наповал этой страшной новостью. Она была… Она была гадким человеком.
– Возможно, но это не повод для того, чтобы убивать.
Она очень тщательно выговаривала слова, пожалуй, излишне тщательно, словно пыталась контролировать что-то. А Карпов не понимал, что именно. Он всегда плохо понимал женщин. Вот и в Светкиных ужимках, оказывается, за долгие годы не разобрался.
Он рассматривал ее исказившееся от горя лицо, и ему было жаль Кристину, очень жаль, но он не понимал ее совершенно. Ну, соседка, ну убита, но старый же человек, к тому же гадкий очень, мало ли кому она перешла дорогу.
– Да, не повод. Согласен, – закивал он и снова осторожно взял ее за плечи. – Но вы… Вы так расстроены… Вы были близки с ней?
– Господи, Глеб, вы совершенно не понимаете!!! – Она взмахнула руками, стряхивая с себя его руки.
– Я пытаюсь, честно! – он стоял теперь по стойке смирно перед ней, боясь сказать или сделать что-то лишнее.
– Что вы пытаетесь? – Она непонимающе заморгала.
– Пытаюсь понять. И… помочь вам, если это возможно.
– Господи! – снова с болью воскликнула она. – Понять! Помочь! О чем вы, Глеб?! Что вы несете? Что за представление передо мной тут разыгрываете? Да вы, может, теперь, как никто нуждаетесь в помощи!
– Я? Почему? – Карпов опешил. – Почему я нуждаюсь в помощи, объяснитесь? Да, у меня погибла теща, но я никогда не любил ее, и мы даже повздорили при последней нашей встрече, но…
– Вот именно! – перебила она его и ткнула указательным пальцем в грудь, туда, где серебрилась пуговица кителя под распахнутой на груди курткой. – У вас был мотив для убийства.
– Мотив?! Для чего?! – Он не хотел, да рассмеялся, хотя смех и вышел невеселым. – И вы туда же! Светка пыталась меня обвинять, теперь вы. С какой стати мне ее убивать?
– У вас был мотив! – настырно повторила она, обошла его сторонкой, как инфекционного больного, и взобралась на диван с ногами. – Вы ее ненавидели! Это очень аргументированный мотив для убийства. И еще…
– Что еще? – И вдруг заныло сердце от ее проникновенного жалостливого какого-то взгляда.
– Я видела вас в тот день, Глеб! – Кристина судорожно вздохнула, подпирая щеку ладонью. – Вернее не вас, а вашу машину. Я вернулась от родителей, шла со стоянки, машину там оставила. И тут ваша машина. Это ведь были вы?
– Я. – А с чего ему врать.
– Зачем? – она вдруг смолкла, будто собиралась с мыслями, потому вдохнула, выдохнула и снова: – Зачем вы приезжали в воскресенье вечером к Наталье Ивановне?
– Так я не к ней приезжал! – завопил Карпов, хотя прав никаких не имел на такой тон непотребный, Кристина перепугалась даже, кажется. – Я к вам приезжал, Кристина! Сначала машину поставил в проходном дворе и пешком сюда пришел. Поднялся по лестнице к вам на третий этаж. Позвонил, никто не открыл.
– Я была у родителей, – снова повторила она, и веря и не веря ему, взгляд во всяком случае об этом свидетельствовал очень красноречиво.
– Я понял, – кивнул Карпов, осторожно присел к ней на диван. – Так вот я прождал вас, вы не вернулись. Я ушел, покатался, снова подъехал сюда. Тут вы со стоянки идете. Тоненькая такая в пальто… Красивая очень… Я не осмелился, Кристина, подойти, хотя хотел помочь с пакетами и…
– Пальто я выбросила, – вдруг сказала она тихо и поползла на коленках к нему на край дивана. – Вымазала в грязи и выбросила.
– Можно было почистить, – заметил он вполголоса и, вытянув руку, дотронулся до ее волос. – Ну что случилось, Кристина? Что-то ведь случилось? Я не могу поверить, что вы так раздавлены гибелью моей тещи!
Кристина теперь была совсем рядом. Карпов рассматривал ее, гладил пальцами по щекам, теребил волосы, убирая непослушные пряди за уши, и впервые за свою жизнь вдруг почувствовал женщину. Вернее, прочувствовал и понял ее горе, которым были переполнены ее глаза, которое сгорбило ее спину, высушило и обметало губы. Он вдруг сделался проницательным, чего никогда не замечал за собой прежде.
– Тебе больно?! – он очень осторожно взял ее за плечи и привлек к себе. – Почему?!
– Моя подруга… Она пропала. Пропала в субботу. Я звонила ей, – страдальчески сморщившись, начала говорить Кристина, боясь снова расплакаться. – Я звонила ей целых два дня. В понедельник поехала к ней на работу. Потом Сережа… мой коллега… провел опознание растерзанного железнодорожной аварией трупа. Сказал, что это Сима. Я поехала… Но это была не она. Тоже блондинка, но не она. Я сразу поняла это по маникюру. Симка никогда не носила накладных ногтей, у нее свои были шикарные. Но сегодня утром… – Слезы снова потекли, хотя, казалось, она все их уже выплакала. – Утром мы снова с ним поехали в морг. И Сима… На этот раз это оказалась она. Смерть, как мне сказали, наступила в понедельник вечером. От болевого шока!
– От болевого шока?! – Карпов выпрямился, обхватив ее лицо ладонями. – Авария?
– Нет… Ее пытали, Глеб!!! – Ее вспухшие обветренные губы задрожали, и Кристина зашептала истерично, с надрывом: – Ее страшно пытали!!! У нее сломаны все пальцы!!! У нее все тело… Господи! За что ее так?! У нее все тело в ожогах!!! А на спине… Ей содрали кожу, Глеб!!!
– Ты все это видела?!
От жалости к ней ему стало больно дышать. Он совсем забыл, что оставил в прихожей сына надевать штаны и свитер. Что ему нужно забрать его отсюда и ехать домой, ждать там свою жену, у которой трагически погибла мать. Нужно успокаивать ее как-то, хлопотать. Теперь ведь столько всего предстояло сделать.
Но он не мог! Не мог, потому что не чувствовал боли женщины, которая родила ему сына, с такой остротой. Не жалел ее, не хотел с ней нянчиться и утешать. Он не хотел ее и не хотел ее горя!!!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
